— Да прекратите вы греметь, в конце концов?! Хватит! — приказал «гуру».
Это Алеша ногой аккуратно подпихивал осколки разбитых бутылок под несчастную этажерку.
Востроносенькая журналистка вопросительно улыбнулась нам смущенной, деликатной и какой-то очень иностранной улыбкой. Мы со Старковой поспешили тихо занять места на таких же пустых ящиках, нашедшихся вдоль стены.
— Продолжим! — кивнул волосатый гигант. Девушка нажала клавишу на магнитофончике.
— Скажите, Борис! — начала девушка, неправильно ставя ударение в имени. — Творчество кого из ваших, как это сказать — brothers in arms — собратьев по запрещенной музыке имеет ваше уважение?
Вдобавок ко всему, у девушки одна ноздря была проколота серебряным колечком. Я впервые в жизни видел иностранного корреспондента. Неужели они там все такие?
Еще я обратил внимание, что в другом углу этой комнаты были свалены разные приспособления, свидетельствующие, что здесь не только пьют, но иногда даже записывают музыку. Там стояли подставки к микрофонам, большой барабан. Валялись в беспорядке всевозможные шнуры. И лежала простая акустическая гитара.
— Последнее время настоящих рок-музыкантов в России не осталось, — авторитетным тоном вещал волосатый Борис английской журналистке. — Макаревича с его «Машиной времени» я перестал уважать после того, как Андрей взялся работать на официальной эстраде — прежние идеалы были принесены в угоду пошлому массовому вкусу. БГ в Питере окончательно ушел в эксперименты. «Урфин Джюс» или «Високосное лето» — вообще пропали из виду. Короче, русский рок сегодня — пустыня. До чего доходит, представьте, Дороти: в Ленинграде в какой-то кочегарке появился даже кореец! Так что, он теперь тоже — русский рок? — усмехнулся новоявленный гуру, делая многозначительную паузу, чтобы раскурить косяк.
Журналисточка кивала головой, как бы молча поддакивая, и хлопала ресницами наивных глаз. «Интересно, насколько она понимает по-русски? Половину рассказа, наверное, не соображает? Трудно, наверное», — еще подумал я про себя.
— Так что кроме нас, в русском роке на сегодняшний день никого не осталось, — подвел итог Борис. — Группа «Паноптикум», где я лидер-гитарист, фронт-вокалист, автор всех текстов песен и музыки… Судите сами!
Журналистка продолжала строить «гуру» восхищенные глаза.
Но в этот момент за нашей спиной кто-то смачно провел пальцами по струнам гитары. Я даже вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Это Алеша, скучая, набрел на инструмент и немедленно захотел подержать его в руках. Он поставил одну ногу на ящик, чтобы опереть на колено гитару, легонько перебрал аккорды и смачно запел:
— В осенний день! Бродя как тень! Я затесался в винный синдикат…
— Алешка! — расплылась в улыбке Маша Старкова, как только его неповторимый голос прозвучал под сводами этого мрачного склепа.
— Извините, не удержался! — весело пожал плечами певец.
— Ну, все! — взревел гуру. — Ты кого вообще привела? Что это за гопники?!
Он вскочил во весь свой немаленький рост. Длинные волосы мотнулись из стороны в сторону. От резкого движения качнулось пламя свечей, и тени заметались по комнате.
— Это Алеша Козырный, — сообщила Маша Старкова. — Помнишь, я тебе рассказывала?
Но татуированный рокер уже, видимо, вошел в состояние аффекта. Или собирался изобразить ярость на глазах иностранной журналистки. После Алешиной выходки с гитарой наши шансы организовать совместную запись устремились к нулю.
— Момент! — вдруг тоненько воскликнула журналистка. Она повернулась к застывшему с гитарой Алеше и спросила, тщетно стараясь сохранить правильный выговор: — Ви ест Козырной? — ударение снова подвело ее.
В ответ Алеша только еще энергичнее ударил по струнам.
— О-о! Russian folk music? Шансон? Да? — стриженая журналистка мгновенно оказалась возле Алеши и уже энергично трясла его руку приветствием.
— Это у вас, милая, называется шансоном. А у нас просто — блатняк! — попытался отшутиться обескураженный таким напором Алеша.
— Дороти Стаффорд, информационная служба ВВС! — обрадовано представилась девушка. — Вы famous! Знаменитость!..
Вот только рокер, минуту назад дававший ей интервью, совсем не обрадовался этому обстоятельству. Он явно собирался выкинуть нас отсюда. А тут возникала незапланированная проволочка.
— Дороти! Это же похабный жанр! Это вообще не искусство! Пошлятина всякая, — заявил он.
Но иностранная журналистка моментально утратила к нему всякий интерес. Она уже строила глазки Алеше, настойчиво усаживая тощего и сутулого певца перед микрофоном на то самое место, которое только что занимал мощный «гуру».
— Я прошу вас об интервью!.. — разулыбалась девушка, подвигая микрофончик поближе к Алеше.
— Я вас прошу, нет, я вас просто умоляю, сплясать мое последнее танго! — подмигнул в нашу сторону Алеша Козырный, сопровождая слова перебором струн. — Вот дела? На Аргентину это было не похоже… — пропел он, не выпуская из рук гитары, словно это был последний спасательный круг в безнадежной ситуации.
Между тем Борис, набычившись, направился к Маше Старковой. Он встал прямо перед ней и спросил:
— Я тебе говорил, что между нами все кончено?! И не надо за мной бегать все время!
— Это я-то за тобой бегаю? — опешила Маша. — Вот дела!
Мне все меньше нравилось, как эти типы здесь разговаривали с Машей. К тому же, пообщавшись с ней всего пару часов, я тоже начал кое-что понимать. Например, сейчас по ее интонации я понимал, что этот волосатый урод действительно врет, как сивый мерин.
Но они не дали мне шанса вмешаться, ушли в уголок выяснять отношения. Между тем Алеша давал свое первое интервью, причем сразу же — всемирно известному английскому радио. О чем он, похоже, совершенно не задумывался.
— Расскажите о себе! Почему вы поете именно эти песни? И как относятся к вашему творчеству официальные власти и партийные структуры КПСС?
А журналистка-то оказалась ушлой, невзирая на неформальный вид, отметил я про себя.
— Я родом из трудного беспризорного детства. Очень рано пришлось начать зарабатывать себе на хлеб. С пяти лет мы со старшей сестренкой пели на вокзалах и пристанях, — начал рассказывать Алеша, наконец откладывая гитару. — Хорошее было время. Солдатские эшелоны шли через всю страну с запада на восток. Солдаты-победители возвращались из Германии, сирот не обижали, кормили армейской тушенкой. Вот так куются истинно народные певцы. В пятнадцать лет меня приняли в Ленинградскую филармонию. Да, знаете ли — я был там самым молодым артистом, меня считали вундеркиндом…
«Что он плетет?» — подумал я. Смутно представляя себе Алешино прошлое, я все-таки точно знал, что детство у него было вполне благополучное. Даже, кажется, в институт он умудрялся поступить. Словом, бурные события в его биографии, если и происходили, то не так давно. А уж про филармонию — было и вовсе откровенное вранье…
— А почему вы тогда поете подпольные песни, а не выступаете на эстраде?
— Из-за несчастной любви! — выпучил глаза Алеша. — От меня была без ума звезда советской эстрады Эдита Пьеха. И я, надо сказать, платил ей взаимной любовью. Она почти забеременела от меня! Это трагедия всей моей жизни, — потихоньку входил в раж Алеша. — Голубчик! Посмотри — нет ли у нас чего-нибудь выпить? — обратился он, обернувшись к козлобородому.
И тот, как ни странно, полез куда-то в закрома и извлек бутылку водки.
— Не могу вспоминать прошлое без слез, — заявил внимавшей девушке Алеша. — Дело в том, милая Дороти, что у нас в России конец у всякой любви обязательно бывает трагическим…
По ходу интервью Алеша успел зубами сдернуть жестяную крышечку с бутылки. И плеснул водки в стоявшие на столе стаканчики. Себе и корреспондентке. Девушка взяла стакан, чокнулась с Алешей и выпила, после чего поморщилась немного оторопело.
— Так вот, о нашей любви с Пьехой узнал директор филармонии. Похабник и прелюбодей. Ёсиф Моисеевич Шмеерзон его звали. Отвратительный тип! — продолжал сочинять Алеша. — И что же он удумал! Пьеху отправил на БАМ — непрерывные гастроли в тайге в течение года. А для меня он подстроил удивительную подлость. На большом концерте ко дню милиции мне по его приказу намазали микрофон чесноком. А у меня же аллергия на чеснок!.. Давайте, милая Дороти, выпьем, чтобы вы никогда не маялись аллергией!
Юная англичанка попыталась слабо протестовать, но Алеша был непреклонен, и они быстро выпили по второй.
— И вот, представьте — Большой Кремлевский дворец… Меня объявляют: «Выступает молодой, но очень талантливый артист Ленинградской филармонии!..». А мой выход был как раз между Леонидом Осиповичем Утесовым и Клавдией Шульженко — чтобы налицо была, так сказать, эстафета поколений. И вот я выхожу, в сияющих лучах рампы. Беру микрофон! И!..
