Но он не позволяет мне вывести себя из равновесия. Утверждает, что работает больше, чем я думаю.
– Что я хочу, так это поднять свое дело. Ночной клуб. Есть такая мыслишка.
Потом, через какое-то время:
– Ладно, не вышло. Хочу открыть свою фирму, заняться недвижимостью. У меня уже и клиенты есть.
Еще позже:
– На самом деле у меня суперплан с другом из Китая. Недорогие авторские украшения.
Всякий раз он этим пользуется, чтобы вытягивать у меня деньги. И я всякий раз плачу. Иногда немного спорю. Но тогда:
– Лучше сразу скажи, что отказываешься мне помочь. Думаешь, так просто начать свой бизнес?
Я предложил взять его в свою компанию. Доверил бы его Джине, большому профессионалу, которая работает со мной уже пятнадцать лет. Она бы его обтесала, придала ему немного твердости, но он, разумеется, отклонил предложение. Язык-то у него неплохо подвешен: он, дескать, не хочет, чтобы его считали «папенькиным сынком», не выносит рамок системы, ему требуется независимость, это вопрос характера. Я-то подозреваю, что он просто уже подсчитал: после моей смерти ему вполне хватит ренты на широкую жизнь. Однако моя смерть, статистически и учитывая мой стиль жизни, уровень потребления спиртного и две пачки сигарет в день, должна случиться, когда ему будет около сорока лет. Подход циничный, но вполне обоснованный. А до тех пор он тянет время, как может, «держит меня под рукой» – одно из его любимых выражений. Если я начинаю давить сильнее и угрожаю лишить его средств на эту жизнь, он касается чувствительной струны.
– Слушай, я изо всех сил стараюсь найти свой путь, но объясни, ты-то сам как пробился без помощи дедушкиных денег?
– В твоем возрасте я уже давно зарабатывал себе на жизнь.
– Надо думать, тогда это было легче. А знаешь что? Ведь всегда легче почувствовать себя сильнее, когда у тебя есть отец, который помогает тебе вечером делать задания по математике. Я же не видел тебя все свое детство и ты хочешь, чтобы я тащил двойную ношу?
В одном пункте он прав: я родился счастливчиком. Полноценная семья с большим доходом, хорошее образование, хорошие знакомства, эффективные связи, хорошие люди в нужный момент. Я очень быстро взобрался по лестнице социального успеха. И все же, был ли я счастлив? Роясь в памяти, я ищу моменты настоящей радости, моменты полноты бытия в своей взрослой жизни, и мне трудно их отыскать. Конечно, мне были доступны всевозможные удовольствия. Я бываю в лучших ресторанах, одеваюсь у известных кутюрье, спал с самыми красивыми женщинами, моделями, актрисами, журналистками, живу в великолепной квартире с засаженной деревьями террасой, из-за которой мне завидует полгорода. Я продюсировал фильмы, которые получали самые престижные призы или сорвали джекпот, добившись ошеломляющего кассового успеха. Но я не знаю, на что похожа большая любовь, а что касается дружбы, то ни в чем не уверен. Только два момента моей жизни могу ассоциировать с чувством настоящего счастья: это рождение Натана и еще когда мне неожиданно удалось, используя свои связи на самом высоком уровне, сначала вытащить из Китая, а потом натурализовать и довести до золотой пальмовой ветви одного режиссера-диссидента.
С тех пор Натан стал тем, кто он есть. А китайский режиссер-диссидент живет в Голливуде и снимает крупнобюджетные фильмы, но не отказался от своей борьбы: я узнал, что основная часть его доходов идет на подпольное оппозиционное движение в Китае – так что честь спасена, и мне еще есть на что надеяться в человеке.
В палату бодрым шагом вошел какой-то тип лет сорока в белом халате и с гигантскими очками на носу.
– Так, поторопимся, мой пациент это он?
– Да, доктор, этот мсье.
Санитар помог мне снять одежду и напялить халат. Я чувствовал себя одинаково слабым и смешным.
– Что с ним? – спросил врач, моя руки.
– Упал с велосипеда, – ответил санитар.
– Ба, тогда это не должно быть слишком серьезно; вам хоть известно, что мы тут немножко заняты? Ладно, посмотрим.
Он склонился надо мной. Нахмурился. Провел рукой по моим волосам, осмотрел череп и ногу.
– Повреждения неглубокие. Как вы себя чувствуете?
– Очень уставшим. И в животе болит. Я потею, что странно, потому что мне холодно, пощупайте, я весь ледяной. Мне довольно плохо, доктор.
Доктор осмотрел мой живот, стал прощупывать.
– Тут больно? А тут?
– Болезненно.
– Хм… Хм…
– А в чем дело? – спросил Поло. – Почему вы хмыкаете?
– Отвезите-ка его на УЗИ, – сказал врач санитару.
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас. Я их предупрежу. И будьте любезны, не теряйте время, это надо сделать как можно скорее.
Он повернулся ко мне.
– Мы сделаем дополнительное обследование. У вас признаки… Короче, как произошло падение? Вы стукнулись о тротуар? Упали на проезжую часть?
Я летел как на облаке, доктор. Считал подсолнухи, это было в час или два пополудни, нет, это было сто лет назад, другая история, другой Том. Столкнулся с какой-то белокурой девицей, дурой с виду, которая вела пса на поводке, и, совершив планирующий полет, приземлился на северную сторону реальности. С тех пор я стараюсь держаться, но мне плохо, доктор, и я все ломаю голову, что бы со мной стало, если бы не этот несчастный случай. Что ответила бы Либби, увидев кольцо и подсолнухи? Опять солгала бы? Попросила бы Алину стать нашим свидетелем?
В голову лезут тысячи вопросов о финансовых последствиях моего предыдущего развода. У нее тоже имелся развод в багаже, прибыльный, но недостаточно на ее вкус. Узнав, что именно получила моя бывшая жена, она пережевывала это часами. Наконец, ей хватило смелости признаться:
– Я была слишком молода. Развестись раньше сорока лет – глупость. Судьи считают, что еще вся жизнь впереди. Этот козел дешево отделался.
И Либби рассказала с некоторой гордостью, что «этот козел» много месяцев лежал в психиатрии, ах нет, простите, прошел курс лечения отдыхом. Сейчас, то есть спустя пятнадцать лет, он все еще наблюдается у врачей из-за глубокой депрессии, и его продолжают преследовать профессиональные неудачи. Он так и не женился снова. Меня это должно было насторожить, но я был ослеплен гордыней. И я позволил Либби расписывать со смаком, какой ущерб она нанесла своей былой любви. Мне было лестно слышать, как она унижает своих прежних возлюбленных. Я забавлялся их несчастьем. Теперь-то я знаю, что стоил не больше ее: имеешь ту женщину, которую заслуживаешь.
Врач вышел из палаты с озабоченным видом.
– Поехали, – объявил санитар. – Малыш, не подержишь эту дверь?
Боль в моем животе ширилась.
– УЗИ в соседнем здании. Надеюсь, все будет в порядке.
Какая-то запыхавшаяся женщина появилась за мной, отстранив Поло.
– Том, Том, как ты?
Алина?
– Что ты тут делаешь?
– Вы его жена? – спросил Поло.
Они шли широким шагом – санитар впереди, толкая каталку, Поло, цепляясь за металлические прутья ограждения, Алина, прижимая свою сумочку к груди.
– Нет. Собственно, я…
Она не закончила.
– Это подруга, Поло.
– Я зашла узнать, как ты. Знаешь, Либби, вся эта ложь… В общем, хочу сказать… что все кончено. Я хотела, чтобы ты это знал. Что ты и я… в общем… я и она…
Она вдруг обратилась к санитару.
– А почему вы так торопитесь, у него какая-то проблема?
– За меня не беспокойся, все будет в порядке, – солгал я.
– Ты такой бледный… Знаешь, меня эта история тоже убила… Не могла себе представить…
– Ладно, – сказал Поло. – Раз вы теперь не один, я вернусь, посмотрю, как там мама.
– А куда конкретно вы его везете? – настаивала Алина.
– На УЗИ. Надо сделать эхограмму.
– Я с вами, – заявила Алина.
Я не был уверен, что оценил ее жест, но у меня не было сил с ней спорить.
– Удачи, – бросил Поло, исчезая.
– Пока, Поло, – ответил я.
Когда он повернулся к нам спиной, у меня необъяснимо защемило сердце.
– Красивый ребенок, – сказала Алина.
– Он уже Стейнбека читает…
– Нет больше поколений, – заключил санитар. – Все идет слишком быстро. Скоро нам понадобится специальное образование, чтобы угнаться за нашими детьми.
Однажды утром, весной, когда солнце заливало комнату, мы лежали – голова к голове, кожа к коже, сердце к сердцу, темные пряди на белой простыне, и пение птиц доносилось из широко распахнутых окон – я признался Либби на ухо, что я всегда мечтал иметь маленькую девочку.
Она пожала плечами.
– У меня никогда не будет ребенка. Родить ребенка эгоистично. Доставляешь себе удовольствие, играешь с куклой, а потом бросаешь его в этот дерьмовый мир – прекрасный подарочек!
