II
Папалексиев ежедневно, а точнее сказать, ежеутренне совершал пробежки вокруг Петропавловки. На Малую Монетную он выбегал сопровождаемый собачьим лаем, плавно переходящим в вороний грай. В лучах восходящего солнца, преследуемый повизгивающей и помахивающей хвостами компанией четвероногих, Папалексиев невероятно быстро приближался к Заячьему острову. Он особенно ценил это занятие в утренние часы, потому что именно здесь и именно в это время мысли его сосредоточивались, а дыхание обретало мощную глубину и усиленную частоту. К Петропавловской крепости манила его возможность совмещения умственных и физических действий. Способность бегать, предаваясь мечтаниям, и таким образом совмещать приятное с полезным рождала у Папалексиева особое ощущение. Ему казалось, что он — оживший титан древности и в мышцах его таятся невероятные, нерастраченные покуда силы, которые он бережет и копит в ожидании случая, чтобы затем раскрыть все свои исключительные достоинства и удивить мир. Интересно заметить, что бегал он вокруг крепости всегда в одном и том же направлении — по часовой стрелке: Тиллим искренне верил, что таким способом упорядочивается процесс накопления драгоценной энергии. Так и подготавливал себя к жизни, в которой всякий шаг будет значителен, грезил о своей завидной будущности. Сегодня же он явно осознавал: это историческое время еще не настало.
Набирая полные легкие бодрящего воздуха, Тиллим вспоминал сон, приснившийся ему накануне. А снилось ему, что он едет по маршруту трамвая, возившего его обычно под окна любимой женщины, проживающей на Васильевском острове, рядом со Смоленским кладбищем. Тиллим стремился быть ближе к своей возлюбленной Авдотье Каталовой, мог часами глядеть на окна ее квартиры. Ему нравилась эта романтическая вахта. Перед ним всплывала живая картина жизни Авдотьи. Вот она на кухне, вероятно, хлопочет у плиты, что-то стряпает, а вот и в комнате… Прозябая на своем посту, Папалексиев был счастлив по-папалексиевски. Здесь он много раз встречал рассветы, мерз на морозе, мокнул под дождем, но его не отпугивали подобные трудности. Он верил во всепобеждающую силу любви. Подъезжая к заветному дому, Тиллим увидел столпотворение трамваев в глубине 17-й линии. Прямо напротив окон возлюбленной, загородив трамвайные пути, высился внушительных размеров монумент, окруженный по периметру балюстрадой. На гранитном пьедестале высилась скульптурная композиция, доминирующая над всем Васильевским островом и Смоленским кладбищем. Каркас трамвая без стекол, с дверьми, закрытыми наглухо для внешнего мира, скрывал в недрах салона Тиллима Папалексиева, отлитого из бронзы. Скульптурная громада разместилась посередине проезжей части, и ее можно было созерцать со всех сторон. Герой стоял гордо выпрямившись, с сознанием значительности собственной персоны, одна рука его покоилась на поручне, другой он держал верного кота Фильку. Окружающие элементы, выструганные из дерева, состояли из соседей и ротозеев. На пояснительной табличке под композицией значилось: «Аллегорическое изображение Папалексиева из бронзы в трамвае номер один в близком ему окружении ротозеев, выполненных из дерева». Внимательно разглядывая своих знакомых и узнавая в них начальство, сослуживцев и ротозеев-соседей, пораженный Папалексиев не опознал среди них директора рекламных программ телевидения г-на Гладилова, у которого Авдотья Каталова работала секретаршей. Озираясь по сторонам и напрягая зрение, Тиллим обнаружил живого директора за поливкой ухоженного газона, разбитого у подножия памятника. Обратившись к боссу, Тиллим спросил таким тоном, словно он сам был начальственным лицом высокого ранга:
— Эй! Ты что тут делаешь?
Директор, сжимая шланг в дрожащих от волнения руках, услужливо подскочил к Папалексиеву и, пожирая его лакейским взглядом, отрапортовал гвардейской скороговоркой:
— Я являюсь хранителем памятника и всей архитектурной композиции, в настоящее время исполняю обязанности поливальщика цветов и отвечаю за подсветку. Смею заметить — это очень ответственная и кропотливая работа!
Найдя директора человеком вполне воспитанным и соответствующим занимаемой им ответственной должности, Папалексиев смягчился и спросил уже в дружелюбном тоне:
— Милейший, чей же это памятник?
— Этот монумент воздвигнут в честь великого и всеми уважаемого Тиллима Папалексиева, автором монумента он сам и является. Позвольте небольшой искусствоведческий экскурс. Композиция состоит из трех основных частей, доминантой же является сама фигура Папалексиева в трамвае, затем следует рассматривать окружающие ее экспонаты, деревянные аксессуары и, наконец, скульптуры несравненной Авдотьи Каталовой, исполненные в технике гальванопластики и покрытые сусальным золотом, располагающиеся в доме-музее, из окна которого она с восхищением созерцает пластическую композицию с Папалексиевым в трамвае.
Во сне не было предела папалексиевскому счастью, но сон, как водится, перебился, а затем Тиллим и вовсе проснулся от мысли, что Авдотья сегодня выходит замуж. Замуж же она выходила за собственного начальника, представшего во сне экскурсоводом-поливальщиком. Для Папалексиева это событие было кульминационным моментом жизненной трагедии. Его возлюбленная, предав бескорыстную дружбу замечательного человека с уникальными именем и фамилией, оставив его, самого героического мужчину, изменила гуманным принципам, попрала все общечеловеческие ценности и отдавала свою руку, сердце и все остальное телевизионному боссу, этому бессовестному цинику, хищнику от рекламы, этому г-ну Гладилову! Счастливый жених был кругленький, опухший от переедания и прочих владевших им нездоровых страстей и страстишек человечек, а выражаясь определеннее, просто неприятный — да что там! — отвратительный тип. Во-первых, потому, что у него, как у преуспевающего дельца, всегда были деньги, и большие, и распоряжался он ими публично и вызывающе, раскидывая направо и налево, что Папалексиеву, в материальном плане человеку скромному и в быту неприхотливому, определенно не нравилось. Он не мог понять, откуда можно взять сразу столько денег, и был уверен, что г-н Гладилов где-то прячет станок, на котором печатает купюры. А как любил рекламный директор разворачивать запечатанные пачки банкнот веером, демонстрируя свою материальную мощь в обществе хорошеньких женщин! Тиллима это просто бесило, так как он считал подобную манеру обольщения бедных дам бесчестной. Во-вторых, г-н Гладилов, злоупотребляя своим начальственным положением, постоянно придирался к Папалексиеву, бранил за сущие пустяки и не упускал ни одного удобного случая обвинить его в безделье. А работа у Тиллима была творческая: он являлся ассистентом осветителя, что давало ему право выкуривать пачку сигарет в день, обсуждать телевизионные и все прочие новости за столиком в кофейне телецентра, а в перерывах между всеми этими важными занятиями устанавливать свет в студии на какого-нибудь новоявленного корреспондента-выскочку, рвущегося к карьере звезды и уже от одного только желания быть ею смотревшего на всех свысока, с презрением, будто он, вчерашний выпускник журфака, а то и вовсе неуч, уже стал светилом на телевизионном небосклоне. Каждая новая физиономия, мнившая, что уже преобразилась в лицо с необщим выраженьем, вызывала у Тиллима лишь сострадание: он-то знал, куда уходят такие напыщенные типы. «А настоящие звезды, они вообще-то скромные…» — повторял Тиллим про себя. Он вообще любил рассуждать наедине с собой, иногда допуская к этим философствованиям преданного Фильку, который заинтересованно внимал доводам хозяина и, главное, не имел дурной привычки перебивать.
Начальника же рекламной службы ничто так не занимало, как гороскопы. Вот в чем он был подлинный профессионал и непревзойденный дока. Предсказания астрологов составляли внушительную стопку на подоконнике в его кабинете. Г-н Гладилов собирал их повсюду, вырезал из обрывков газет и аккуратно вкладывал в папочки под знаком, коллекционировал дешевые брошюрки с подробными описаниями длины и формы носов, иных конечностей, разреза глаз и качества волосяного покрова. Он предполагал со временем собрать материал для создания галоскопической энциклопедии и явиться человечеству в качестве знатока типов и характеров, с первого взгляда способного распознать настроения и помыслы народа. Невзирая на свое, казалось бы, серьезное положение, всякое знакомство он начинал с неизменного: «А кто вы по гороскопу?» Тиллима это очень забавляло, и в отсутствие директора он развлекал сотрудников тем, что, передразнивая и гнусавя, как это обычно делал г-н Гладилов, склонив голову набок и приторно улыбаясь, спрашивал: «А кто вы по гороскопу?» Обрывки фраз, некогда оброненные г-ном Гладиловым, тонули во всеобщем хохоте, переходившем в хоровой визг, топанье и хлопанье в ладоши. Да, пародия на директора Тиллиму удавалась идеально, и может быть, именно поэтому тот терпеть не мог ассистента осветителя. Ассистент же не уставал возмущаться: «Ну кто такой, в конце концов, этот Гладилов? Носится всюду со своими гороскопами и делает вид, что занят чем-то необычайно важным!» Кстати, состав своего коллектива г-н Гладилов тоже подбирал исключительно в соответствии с зодиаком. Можно себе представить, какая веселенькая компания получилась! Правда, Папалексиев попал сюда случайно и являл собой своего рода архаизм, сохранившийся здесь в качестве наследства от прежнего начальника, поэтому жизнь его при новом руководстве была ужасна; кроме того, зодиакальные данные Тиллима не соответствовали канонам, установленным астрологическим прогнозистом г-ном Гладиловым. Зато полной противоположностью Тиллиму была его возлюбленная Авдотья Каталова. Она по всем статьям подходила начальнику и потому являлась секретаршей — лицом, снискавшим его особое доверие, посвященным во многие махинации рекламного босса. Тиллим вообще подозревал, что Авдотья состояла «в доле», но это не охлаждало в нем возвышенных чувств. Напротив, он надеялся бескорыстным служением явить любимой идеал подлинной человечности.
