Впервые повстречав Веронику, я не углядел в ней своего пропуска из Шепердс-Буш. То есть я не собирался влюбляться в нее. Поначалу она была для меня всего лишь доверчивым клиентом, очередным объектом надувательства.
Мы договорились встретиться в большом многоквартирном доме в Западном Кенсингтоне, на квартире, примечательной умопомрачительными ежемесячными взносами за техническое обслуживание и по старинке алчным домовладельцем, существование которого мне следовало как-то скрыть. На заработанные в прошлом месяце комиссионные я с ног до головы упаковался от «Прадо», дочерна загорел, две недели провалявшись на пляжах Самуи в Таиланде, у подъезда меня поджидал новенький «бимер». Я чуть не физически ощущал свои немалые деньги, как если бы они были каким-то редкостным ароматическим маслом и меня им надушили. Весь мир был у меня в кармане. Казалось, я легко получу все, что пожелаю, все, чего только потребуют мои деньги. Деньги — это ведь не металлические кругляши, не бумажки, не пластиковые карточки и не выписки о состоянии счета. Деньги — это наше ощущение, как и все остальное в мире.
Зазвонил звонок, и я впустил ее в квартиру — тесную, неопрятную и выставленную на продажу по безбожно завышенной цене. Не один я это понимал, ей все тоже немедленно стало ясно. Да это и Дэвид Бланкетт[3] разглядел бы, причем даже ночью. Но так все и задумано: вовсе не предполагалось, что она клюнет на первую же квартиру. Каждый клиент должен пройти психологическую обработку, направленную на снижение его запросов. Когда, изрядно помытарив покупателя, мы наконец подсовываем ему что-нибудь мало-мальски пристойное, он обеими руками хватается за выгоднейшее, с его точки зрения, предложение. В том, что касается психологии потребностей и их ограничения, мы и «Моссад» много чему можем научить.
А она была высший класс — я это с первого взгляда понял, сразу, как только она вошла. Туфли от Маноло Бланика, короткое черно-белое платье а-ля Бриджит Бардо, по-видимому, от «Аньес Б.», ослепительно рыжие волосы, коротко стриженные под Питера Пэна. Рост — пять футов пять дюймов, чуть ниже меня. В общем, неплохо, но все же ближе к Зоуи Болл, чем к Еве Херциговой[4]. Нежная матовая кожа словно бы с усилием натянута на высокие скулы. Особенно мне понравился нос, такой крупный, что я еще подумал: Бог взял и шмякнул в середину ее лица кусок теста и не стал из него ничего лепить — не знаю, шутки ли ради или просто с устатку. В общем, нос мясистый, но очень симпатичный. Глаза слегка асимметричные — один побольше, другой поменьше. Веки тяжелые, ленивые: такие обычно свидетельствуют о недюжинном либидо. Очень стройная, длинные потрясающие ноги. Груди считай что и нет, но эта деталь как раз не имеет для меня особенного значения. Она выглядела на свой возраст, не моложе, но и не старше: ей было около тридцати, возможно, немного за тридцать.
Шикарная женщина, однако шикарная не до ужаса — может, двумя рангами повыше меня, но уж точно не тремя. Три — дистанция непреодолимая. Я трезво смотрю на подобные вещи. Я ведь риэлтор, а эта работа здорово учит трезвому взгляду на мир. Я знаю, что чего стоит, и знаю, что такое люди с раздутой самооценкой. К нам в офис такие приходят каждый день — мы их называем пузырями или чайниками, — они требуют показывать дома, которые им и близко не по карману, пускают слюни над интерьерами и встроенным оборудованием, на которые за всю жизнь не заработают, наивно лелеют мечты о том, что когда-нибудь в неясном будущем обзаведутся жильем и будут чувствовать себя в его стенах, как в рекламном ролике или на картинке в «Вог декор». Это — все что угодно, только не трезвый взгляд на вещи. У каждого есть свой потолок.
Вероника как раз и была моим потолком. До нее можно было дотронуться — если привстать на цыпочки. Она давала это понять, но слишком не подчеркивала. Выше классовых перегородок, понятное дело, не прыгнешь. Без труда можно представить себе пары: старик и юная девица, черный и белая, красавец и дурнушка, богатый и бедная… Но такого, чтобы союз состоялся, несмотря на различия в классовой принадлежности, в Англии не случалось — по крайней мере, я ни о чем подобном не слыхал. Мы с Вероникой этими самыми различиями готовы были пренебречь — хотя тогда это было еще вилами на воде писано.
Ну так вот. Она была симпатичной, но отнюдь не красавицей. И находилась на распутье, приходила в себя — похоже, после окончания долго длившегося романа, — уже начиная слегка беспокоиться относительно дальнейших перспектив. Я бросил взгляд на ее часы: «Раймонд Вейль» — не самые дорогие и слишком новые для фамильной драгоценности.
Из того, что она пришла смотреть такую квартиру, я заключил: она вполне обеспечена, но не баснословно богата. Увидев у нее в руках книжку — что-то там Вирджинии Вулф, — понял: передо мной особа образованная, а заметив, что несколько начальных страниц совсем замусолены, решил, что эту книжку она читает исключительно из чувства долга — не ради удовольствия. И это мне понравилось: значит, передо мной женщина, понимающая, насколько важно уметь произвести первое впечатление.
Я пошел по очевидному пути — спросил, собирается ли она жить здесь с кем-то (нет, она совсем недавно рассталась с приятелем), собирается ли она в таком случае жить одна (да — но в ее ответе я не расслышал ни лукавства, ни кокетства). Она сказала, что ее зовут Вронки. Я решил было, что ослышался, но она пояснила: Вронки — это уменьшительное от Вероника. Полностью: Вероника Тери.
— Мы состоим в отдаленном родстве с семейством Бирбом-Тери, если это вам что-то говорит, — промурлыкала она себе под нос.
Последнюю часть фразы Вронки произнесла с придыханием, нарочитым придыханием, давая понять, что это такая шутка, но все равно было заметно, что втайне она гордится родством. И хотя я абсолютно не представлял, кто такие эти Бер-Бомтури, ее слова произвели на меня впечатление.
Она прошлась по квартире, похмыкивая и бормоча что-то себе под нос, осматривая ее не слишком придирчиво, и это заложило основу взаимопонимания.
Я сказал ей то, что она знала и сама: ей эта квартира не подходит, за те же деньги можно купить и лучше, а эта — такая дрянь, что на нее смотреть противно, да и хозяин — старый подлец. Таково начало психологической обработки. Клиента нужно расположить к себе, он должен проникнуться к тебе доверием. Если клиент — женщина, ее неплохо бы уложить в постель, но только непременно после того, как сделка совершена. Я привык доводить любое дело до конца.
Она явно была мне благодарна, но и, понятным образом, удивлена — с какой это, собственно, стати я запросто выдал ей все минусы квартиры. Она повела бровью, шмыгнула мясистым носиком и поинтересовалась причинами моей откровенности. Я ответил, что она слишком хороша для такого жилища и что она мне, вообще, нравится. Неторопливо — так, чтобы она успела отметить мою финансовую обеспеченность, — взглянув на свой «Роллекс», я сказал, что мне пора уезжать, и предложил ее подвезти.
Она предложение приняла, так что у меня появилась возможность продемонстрировать ей свой «бимер», а это тоже немаловажно. Я был в ударе, и по пути мне удалось пару раз рассмешить ее байками про Грязного Боба, владельца дома, от покупки квартиры в котором я так вовремя ее предостерег; я рассказал, как он периодически наведывается в свои владения и портит что-нибудь в электричестве или водопроводе, чтобы потом слупить с арендаторов деньги за ремонт. Но я, разумеется, умолчал о том, что Грязный Боб — наш лучший клиент, и если бы начальство услышало от меня хоть одно неуважительное слово в его адрес, не миновать мне строгого нагоняя.
На Кенсингтон-хай-стрит, прежде чем выйти из машины, она чуток помешкала, словно чего-то от меня ожидая, но начинать такие игры было еще рановато. Я пообещал позвонить, как только подвернется какой-нибудь приемлемый вариант. Продавая квартиру, продавая самого себя, никогда не следует торопить события. Главное не показать покупателю, насколько ты в нем заинтересован. Покупатели, конечно же, все понимают, но продавцу без этого правила никак нельзя.
Вторым номером шла квартира позади «Олимпии»[5] — чуть лучше первой, но все равно ужасная, за что я принес свои извинения, объяснив, что, мол, выполняю волю начальства. Снова и речи не заходило о покупке — эта квартира была лишь очередными подмостками, на которых я разыгрывал свою пьесу. Агентство «Фарли, Рэтчетт и Гуинн» работает под лозунгом: «Дерьмо — вперед!»
Дело было в четверг через пять дней после нашей первой встречи, с которой прошло достаточно много времени, чтобы клиентка осознала всю сложность поиска квартиры, но при этом и не так много, чтобы она заподозрила меня в бездеятельности. Я видел, что она доверяет мне, что я даже нравлюсь ей. И кроме того, я вроде бы знал о ней уже довольно много — она, скорее всего, редактор на телевидении, возможно, ассистент продюсера, а хочет быть режиссером, однако никогда им не станет. Зарплата — тысяч 25–30, плюс какие-то деньги в доверительном фонде. Одна бабушка умерла, вторая пока держится. Достижения полной финансовой независимости, то есть кончины вышеназванной бабушки, ждать еще лет пять или десять. В общем и целом, неплохой кандидат для интрижки продолжительностью от одной ночи до нескольких — скажем, пяти. (Если ночей больше пяти, партнерша превращается в «твою девушку». Я стараюсь, по возможности, ограничиваться четырьмя.)
