Забрав свои сто граммов докторской, Сын Вождя направился к винному отделу, где продавали также и табак. Купив пачку «Беломора», он пошел к выходу.
Сын Вождя практически не мог курить — от запаха тлеющего табака его тошнило. Но свои обязательные пять папирос в день он стоически выкуривал, а точнее — сжигал. Он демонстративно расхаживал по квартире с дымящей папиросой в руке, а пепельницы на кухне и в комнате у него всегда были полны окурков.
Одну папиросу из пяти он раскуривал как следует, а потом клал на край пепельницы и давал ей дотлеть до мундштука: именно она должна была обеспечить в квартире стойкий запах табачного дыма. Остальные папиросы он тоже отправлял в пепельницу, но уже после первой фальшивой затяжки: он их гасил сразу, чтобы потом можно было незаметно сунуть их обратно в пачку и снова использовать. Так ему удавалось создать впечатление, что он выкуривает за день пачку «Беломора», хотя на самом деле одной пачки ему хватало на три-четыре дня. Но каждый день он шел в магазин как на работу, исправно толкался у винно-табачного отдела и отходил от него, успев незаметно переложить из кармана в авоську запечатанную пачку «Беломора», прихваченную из дома. Для того-то он и ходил в универсам именно в те часы, когда там было больше всего народа — с утра или перед самым закрытием.
Фальшивое курение давало Сыну Вождя свободные деньги, которые были так необходимы для ЕГО ДНЕЙ СВОБОДЫ. Если бы он попытался экономить на еде, стрижке или на прачечной, это было бы сразу замечено «кожаными куртками», а вот считать окурки — до этого даже они не додумались. Ну, курит старик и курит — много ли у него развлечений? — и к деньгам на питание ему стали прибавлять стоимость тридцати пачек «Беломора» в месяц. Это был его единственный, очень скромный, но зато постоянный доход.
Выйдя из универсама, Сын Вождя семенящей стариковской походкой побрел к скверику — обычному месту его ежедневных прогулок. Там он присел на скамеечку, откуда видны были часы на углу улицы рядом с автобусной остановкой. Опустив голову и надвинув шапку почти на самые глаза, он исподлобья внимательно следил за минутной стрелкой.
Как ни странно, автобус приходил на эту остановку всегда в одно и то же время. Возможно, потому, что это была всего лишь вторая остановка от кольца и тут автобусы еще придерживались какого-никакого расписания.
Выждав, когда до прихода автобуса осталось две минуты, он тяжело поднялся со своей скамейки, вышел из скверика и побрел по улице в сторону остановки. Там, под столбиком с синей вывеской, притопывая ногами и отворачиваясь от летящего в лицо снега, в ожидании автобуса стояли люди. В основном это были служащие, спешившие на работу к десяти часам утра. Их на остановке собралось довольно много — автобусы ходили редко.
Сын Вождя рассчитал время как нельзя удачней: он будто бы случайно оказался на остановке именно в тот момент, когда подошел автобус и началась толкотня возле обеих дверей. Он смешался с толпой пассажиров и, когда автобус уже почти трогался, рывком протиснулся в закрывающиеся двери.
С передней площадки Сын Вождя сразу же начал пробираться к дверям в середине автобуса. Через две остановки он вышел и пересел на троллейбус, сначала на один, а через несколько остановок — на другой. И конечно же, он везде аккуратно брал билеты.
Сын Вождя вышел на перекрестке двух проспектов, где была станция метро, а троллейбусная линия пересекалась с трамвайной. Теперь на нем были ярко-красные, совсем не стариковские вязаные шарф и шапочка с помпоном. Серый шарф и каракулевую шапку-ушанку он еще в последнем троллейбусе свернул и сунул в авоську. Под валившим все гуще снегом он бодрой походкой пенсионера-физкультурника, широко и крепко шагая, подошел к трамвайной остановке и стал ждать двенадцатого номера, который и должен был отвезти его на Острова.
В трамвае Сын Вождя скорее почувствовал, чем осознал, что слежки за ним нет. Пассажиров было немного, поток едущих на работу уже иссяк. Теперь вагон занимали в основном пенсионеры да взрослые с детьми-дошкольниками — публика не слишком озабоченная и расположенная к общению. Иногда и у него случались коротенькие трамвайные знакомства, доставлявшие ему огромное удовольствие: перекинулся с ним кто-то двумя-тремя словами о погоде, посетовал, что трамваи стали ходить реже, да просто попросили его разменять деньги или передать билет — а много ли ему надо? Поговорил с человеком, и на душе теплее.
Вот так же случайно он когда-то познакомился с Марией Карповной и ее внучкой Леночкой. Ну да, вот он и вспомнил ее отчество — Карповна, Мария Карповна… Боже, какое же это было чудесное знакомство!
Тогда он тоже ехал на двенадцатом трамвае. Сын Вождя в то время еще только начинал свои тайные вылазки и с людьми разговаривать еще не осмеливался. Он сидел у замерзшего окна и глядел на заметенные улицы в процарапанную кем-то до него проталинку.
На остановке возле цирка в трамвай разом вошло много народа, в основном с детьми, — как раз кончилось дневное представление. Напротив него села старушка с девочкой лет пяти-шести. Вот эта девочка с ним тогда и заговорила:
— Дедушка! А мы с бабушкой были в цирке!
Он вздрогнул от неожиданности и ошеломленно поглядел на нее, испытывая растерянность, недовольство и страх. Старушка же ничего не заметила, занятая поисками нужной монетки в кошельке.
Он откашлялся, хмыкнул, но так и не сумел ничего ответить. А девочка продолжала глядеть на него радостными глазами.
— Мы видели зверей и клоунов!
— А… Гм… Очень хорошо, — пробормотал он и отвернулся к окну.
Но девочка не унималась.
— Дедушка! А ты был маленьким?
Он поглядел на нее, с отвращением чувствуя пустоту и холод своего взгляда. Потом сделал над собой усилие и ответил:
— Да, был… Конечно, был!
— И тебя тоже водили в цирк?
Тут на их разговор обратила внимание бабушка, уже нашедшая нужную монетку и передавшая ее кондуктору через пассажиров.
— Леночка! Сколько раз тебе повторять, что незнакомым людям нужно говорить «вы», а не «ты»?
— А мы знакомые люди. Разве ты не слышишь, бабушка, что мы с этим дедушкой про цирк разговариваем? Ведь правда, дедушка, мы уже познакомились?
— Правда, — выдавил из себя Сын Вождя, не поднимая глаз на опасную девочку.
Она же, не замечая его смятения, продолжала расспросы:
— Дедушка, ну скажи, когда ты был маленьким, тебя водили в цирк?
Его вдруг прорвало, и он произнес самую длинную фразу из сказанных вслух за последние сорок лет:
— Когда я был маленьким, мой папа на Святках всегда водил меня в цирк Чинизелли.
— Дедушка, а кто тебе тогда больше нравился — звери или клоуны?
— А вот этого я, к сожалению, уже не помню.
Старушка вдруг непринужденно вступила в их разговор:
— Подумать только, я ведь тоже девочкой ходила в цирк Чинизелли! А где вы жили тогда в Петербурге?
— На Большой Морской.
— А знаете, мы с вами в прежние годы были почти соседями: до войны мы жили на Конногвардейском бульваре. Может быть, в детстве мы с вами в одно и то же время гуляли в Александровском саду!
Сын Вождя испугался собственной внезапной болтливости и, чтобы пресечь дальнейшие расспросы о детстве, быстро проговорил:
— Потом меня увезли в другой город, и я вернулся сюда только под старость.
— А я всю свою жизнь прожила в этом городе и блокаду тут пережила. Я коренная петербурженка!
Не зная, что на это ответить, но и не желая прекращать нечаянный разговор, который уже перестал его пугать и даже начинал нравиться, Сын Вождя потер коленку и пожаловался:
— Вот, ревматизм разыгрался… Погода дурная…
Старушка тему о болезнях охотно поддержала и в свою очередь посетовала, что ее донимает артрит.
— А впрочем, нам с вами грех жаловаться на свои недуги: много ли наших ровесников дожило до старческих болезней?
— Да, это верно, — согласился Сын Вождя.
— У нас ведь как, в нашем-то возрасте? Сегодня болит одно, завтра другое, а мы все скрипим и скрипим… Мой отец, врач-гомеопат, дожил до девяноста лет. Он практиковал почти до самой смерти, по крайней мере давал медицинские советы знакомым. И, бывало, он утешал своих престарелых пациентов такой шуткой: «Если вам за семьдесят и вы, проснувшись утром, почувствовали, что у вас ничего не болит, значит, одно из двух: либо вы уже умерли, либо вы еще не проснулись». И он был прав, мой батюшка, не правда ли?
— Совершенно с вами, то есть с ним, согласен.
— А вы знаете, что ревматизм можно лечить без врачей — одним массажем?
— Неужели?
Да-да, одним только массажем! Причем этот массаж очень простой, его можно научиться делать самому.
— Это поразительно.
— А хотите, я вас научу? Я многих своих знакомых ему обучила, и массаж этот всем принес великое облегчение. Вы куда-нибудь спешите?
