Алеся eprst2000 - Было такое...

А потом лето. Лето — это уже результат. Сначала все замерзло, потом оттаяло, зацвело — и все ради того, чтобы стало лето. Все ради его величества, чтобы величество соизволило прийти, занять исходную позицию и начать править. Все его ждали, на него рассчитывали, о нем много думали и строили планы: «Вот будет лето, мы тогда…», «А этим летом я собираюсь…». И вот оно такое избалованное, как единственный ребенок в семье, с толстыми щеками в ямочках приходит и давай… И давай… Отпуска, юбки, сумки. Зелень, речка, шашлык. Холодные напитки, в нашем магазине работает кондиционер, кафе под зонтами. И это уже результат. Все ж предельно ясно. Если ты жрал всю зиму, как подорванный, так вот тебе целлюлит на всю попу. Если денег накопил — вот тебе отпуск. Все видно, как на ладони. Со всеми сразу все понятно.

А зима… Это ж ни попы с целлюлитом, ни отпуска. Ну, вроде как зима. Чего я поеду? Вот будет лето, я уж махну. А то, что денег у тебя на самом деле нет на «махну» — совсем не обязательно говорить. Очень легко спрятаться от себя. Можно втихую жрать жирное на ночь. Принято так, зимой все едят, надо спасать организм от холода, паковаться в складки. Ведь будет лето и уж тогда!.. А сейчас что?.. Вот накоплю денег… ну потом, ближе к весне начну откладывать, поеду в отпуск. Там море. От моря худеют. А пока здравствуйте, мои любимые комплексы, я могу жить с вами спокойно. Все зиму. Все три месяца. Пойду пожру.

У моей свекрови Елены Николаевны есть одна замечательная особенность.

Она приходит всегда вдруг. Вероломно и без объявления войны.

Я помню, что однажды вернулась от врача. Мне кололи дырки в носу и облегчали его от гайморита. Валяюсь на кровати, на улице весна, а мне так плохо. Вместо того, чтобы запустить в комнату солнце, я плотно задернула шторы. В общем, лежу и с полной отдачей придаюсь жутким страданиям, которые свалились на мою голову и в частности на мой нос.

Вдруг ключи в замке зашуршали. И входит — Она. Бодрая, ебкая, такая крепкая и даже загорелая. А в руках у нее почему-то сумка из материала, которым военные маскируются. Знаете, такая зеленая в разных пятнах. И я тогда про нее подумала, что она высадилась, как десант.

Поругались мы как-то с моей свекровью Еленой Николаевной вдрызг. А потом помирились. Как это обычно бывает: весь вечер ее ненавидишь и мечтаешь придушить, а утром после примирки напряжение спадает и вроде расслабляешься. Желание придушить не пропадает, но оно становится уже каким-то твоим внутренним инсайтом.

И вот так на утро после помирки стою на кухню, мою посуду. Она за столом сидит, полотенцем вытирает. Спасибо, пожалуйста, будьте любезны… Сидит она горемышная, трет тарелку, вздыхает и медленно так говорит: Да что ты, милая, мне и осталось-то совсем недолго. А я начинаю фигурно в реверансы садиться: Да ладно вам, Елена Николаевна, живите долго. Да нет, говорит моя свекровь, я чувствую, что еще немного мне жить-то. Лет десять.

И тут я резко поворачиваюсь и говорю: СКОЛЬКО?!?!?!?!

А еще моя любимая свекровь Елена Николаевна служила в молодости при КГБ и стояла у гроба Сталина от комсомольцев Москвы. И этим многое объясняется.

На свете существует множество удивительных развлечений:

кидание камнями, сидение в шкафу, перепрыгивания через стул, внезапное показывание языка, щелбаны и раскачивания из стороны в сторону. Человек вообще на многое способен ради собственного удовольствия. Но я вам скажу, что нет занятия веселей и остроумней, чем обижать художников.

Эффект этого развлечения основан на том, что художники только со стороны кажутся недоумками и черствыми бездуховными созданиями. На самом деле они — крайне нервные, злопамятные и лишенные чувства юмора существа. Достаточно, например, показать художнику кукиш, чтобы заставить его нервничать и мучительно думать, что бы это значило: не нарушена ли Конституция, не попран ли закон о рекламе, не намек ли это на перестановки в администрации президента, не заговор ли. В конце концов, художник обязательно запомнит этот жуткий случай и не упустит возможности намекнуть в следующей своей работе, что в Отечестве далеко не все еще в порядке.

Cамый элементарный способ обиды художника описан еще Даниилом

Хармсом в произведении о том, «Как внезапно высказанная мысль может убить неподготовленного собеседника». Согласно этому источнику, следует просто сказать художнику, что он не художник, а говно. Вы не представляете себе, какие чудесные перемены происходят с человеком, когда он слышит эти необидные, казалось бы, слова.

Я была сильно виновата три раза.

Я писала материал о мальчике, который победил в конкурсе детских рассказов. Мальчик жил в другом городе, еще в менее населенном, чем я. Провинция провинции. Я была начинающим корреспондентом и меня отправили к мальчику в командировку. Лично мне нравятся командировки на машине в режиме «на один день: туда и обратно». Везут как взрослую, можно сказать, специально на задание (!), а если сзади еще фотограф болтается… Ты, второкурсница, везешь на задание фотокорреспондента, который просит опохмелиться. Что может быть круче? Едешь и чувствуешь, как мир крутиться вокруг твоих мозгов и земля вертится только в одну сторону — в ту, куда тебе надо.

Мальчика звали Женя. Как сейчас помню. Он жил с мамой, которая была жуткой неряхой. И еще они были нищими. Тряпье какое-то по углам рассовано, на кухне крошки (мой бзик — у меня фобия на кухонные крошки), вместо штор — марля. Все такое, будто с помойки притащили. У Женьки кроме мамы был брат Богдан. У Богдана кроме мамы и Женьки был порок сердца. У мамы кроме Женьки, Богдана и его порока сердца не было никого. И ничего.

Мама говорила, что запрещает Женьке писать рассказы. Потому что однажды он написал, что у него есть верный друг, которого Женька защищает. А мама отругала. Она сказала, что если он будет защищать товарища только на бумаге, а не в реальности, то он покалечится психически. А сама мама, чтобы не свихнуться от безработицы, ходит на стадион каждый день и бегает.

В маленьком городе, даже городишке, который стоит далеко от пыльной трассы, есть школа. Наверное, около нее есть треугольная железобетонная стена, на которой раньше висели пионеры-герои. И все вокруг пахнет деревом и старой библиотекой, в которую последний раз завозили книги про тех самых пионеров. А пол в коридорах скрипит. Так вот вокруг этой школы есть заросший стадион, где асфальтированные дорожки давно проели растения. На стадионе тоже наверняка есть какой-нибудь щит про лучших пионеров-физкультурников. А по дорожкам бегает женщина. Каждое утро. Мы просыпаемся, премся на работу на общественном транспорте, вокруг рекламы и иностранные машины, а где-то далеко-далеко под стрекотания кузнечиков и запах полыни бегает женщина, чтобы не свихнуться.

Помимо рассказа о том, кто такой Женька и как сочиняет, я тогда написала, что писатель живет в антисанитарных условиях. Это действительно так — дома у них воняло жутко. Я написала, что мама его очень громко разговаривает — она действительно орет. Я фактически написала, что она шибанутая и содержит детей в сраче. Только очень художественно и литературно, умело вплетая все это в повествование.

Когда публикация вышла, мама и Женька принесли в редакцию письмо. Женька написал, что его мама не громкоговорящая, что у них все хорошо. Меня не было на месте, я уехала в другую командировку.

Какое я имела право? Просто хотелось бойко написать не про то, как мальчик сочиняет рассказы и он молодец, но и произвести впечатление на редактора. И вообще мне эта мама была противна. Фу. Она неряха. Даже хуже, чем неряха. Я ею брезговала.

Какое я имела право.

Второй раз я тоже была виновата. Ее звали Мария Исааковна Жданова. Учитель хорового пения в музыкальной школе.

Музыкальная школа в провинции. Локальные звезды, локальные достижения. Единственное событие за весь тот год — у Марии Исааковны был юбилей. Фсе. А написать хотелось так, чтобы все порвать. И тогда я подумала, что у Марии Исааковны замечательное отчество. В том смысле, что за него можно зацепиться и внести в материал остроту про евреев. Я тогда мало понимала, кто они такие и почему вокруг этой породы людей столько толков. Я понятия не имела, почему их так не любят, за что им так завидуют и из-за чего на них обижаются. Но из разговоров взрослых слышала все время: «он же еврей», «еврейский мальчик», «ты ведешь себя как еврейка», «настоящий еврей».

Короче, я решила открыть глаза миру, что Мария Исааковна еврейка. То есть посчитала, что если в материале про такую женщину этого не написать, то редактор сочтет, что я свою работу не выполнила. И получится тогда слюнявый материал про женщину, которая пятьдесят лет дирижирует хором мальчиков.