Старая дама полюбила его требовательной любовью, ей и нужен был такой: молодой, преданный, с убеждениями. И новый фаворит не уклонялся от обязанностей, отдавал себя без остатка. Он появлялся с букетом в вечернее время, радовал сюрпризами – билетами в театр, тортом, приглашением в кооперативный ресторан. К юным прелестницам так не торопятся на свидания, как торопился Миша Жульман на свидания с Сойкиной. Несколько раз я видел, как он вбегает в подъезд, взволнованный, быстрый. Не знаю, как следует квалифицировать их отношения – по всем приметам то была любовь. Но кто знает, что такое любовь, чем она кончается?
Удивляться не приходится, что Елизавета Григорьевна выбрала Мишу в качестве доверенного лица – рассказала молодому кавалеру о наследстве. Достала семейные альбомы, письма. Показала фотографии домов. Вот они, пятиэтажные, в модном сейчас стиле «модерн».
Дело не в самих домах, сказала она, хотя деньги ей, конечно, нужны. Она хочет поставить памятник Альберту Борисовичу, она хочет поставить в Риге памятник убитым евреям и, вообще, она еще молода и хочет посмотреть мир. Да и на больницы надо кое-что оставить, старость, как ни крути, на пороге. Время безжалостно к нам, не так ли? В квартире не было ни единого зеркала, даже в ванной комнате, кажется, не держали зеркала. Но откуда-то она знала, что время безжалостно.
Миша отнесся к проблеме ответственно: поехал в Ригу, поговорил с адвокатом, собрал бумаги, сделал выводы. Вопрос непростой, резюмировал он, но решение имеется. Дома – так себе, обольщаться новой собственностью не стоит, но кое-что сделать можно. Миша сообщил новоявленной капиталистке, что готов стать управляющим рижской недвижимостью за приличное вознаграждение. И это звучало резонно: время, усилия, поездки, хлопоты должны быть оплачены. Свой труд он ценит недорого. Ну, скажем, квартира в одном из домов плюс процент с ренты («мы ведь будем сдавать квартиры под офисы, не так ли?»).
Старая дама согласилась немедленно: помимо прочего это означало то, что с Мишей они теперь связаны навсегда. У них появилось общее дело – они будут сидеть на продавленных плюшевых креслах, они, склонясь – голова к голове – над бумагами, будут обсуждать дела. Молодой бойкий управляющий и интеллигентная хозяйка имения – это и романтично, и практично, и невероятно интересно. Да-да, разумеется, именно этого она и хочет!
Старая дама лишь обеспокоилась: а это не наказуемо? Да-да, аренда под офисы – весьма разумно, но ведь и опасно? Вдруг – реставрация сталинизма? Вдруг большевики опять придут к власти?
Миша хмурил лоб, сжимал губы. Сталин, говорите? Да, ситуация непростая, зло еще может вернуться. Сатрапы не спят, готовят коварные злодейства. Им бы, кровососам, все отнять и поделить! Вот и Зюганов… да и недобитые коммунисты… а что будет завтра? Предсказать трудно, все очень зыбко.
Руки Елизаветы Григорьевны тряслись, когда она разливала чай. Она живо помнила кампанию против космополитов, процессы тридцатых. Ни ее, ни Альберта Борисовича эти процессы не коснулись, а если семья и пострадала от кого-то, то от фашистов – но сегодня Елизавета боялась именно Сталина. Страх, некогда поселившийся на московских кухнях, никогда уже эти кухни не покидал. А ну как завтра в дверь позвонят? А если напишут про рижскую недвижимость в газете? А вызовут, например, на Лубянку? И спросят с пристрастием? Что тогда?
Однако страх превозмогли, да и Миша проявил мужскую твердость. Он взял ее артритную руку своей крепкой, мужской, и сказал, что справится с задачей. Да, опасность есть, ходим по лезвию ножа, демократия под угрозой – это так. Но и отступать мы не вправе – не пойдем на поводу у варваров. Елизавета Григорьевна написала генеральную доверенность на Мишу Жульмана, и Миша вступил в управление тремя доходными домами в свободной Риге. Поцелуй в сухую старческую щеку – и он отбыл в Ригу с бумагами.
Жизнь Зинаиды Григорьевны изменилась разительно. Ежемесячно Миша завозил ей деньги, три тысячи долларов в конверте – плата за аренду трех домов. Кому-то эта сумма может показаться небольшой: все-таки в аренду сдали много помещений под разные офисы. Но, как объяснял Миша, следует учесть налоги, ремонт, взятки (а что, для кого-то секрет, что все держится на взятках?). Тому дай, этому дай, трубу почини, санузел отремонтируй, крышу залатай – вы думаете, легко управлять тремя домами? К тому же три тысячи долларов – огромная сумма, если вдуматься. Много ли московских старушек может похвастать такой пенсией? Нет таких старушек.
Впрочем, дело не в деньгах даже, совсем не в деньгах. Дело в том, что теперь Елизавета Григорьевна и ее молодой друг были связаны общим делом – и на дне ящика комода у Зинаиды хранились очень важные бумаги, за которыми ее рыцарь ездил в чужую страну. Она и ее кавалер теперь имели общий секрет, свою, отдельную от всех тайну! И это волновало Елизавету Григорьевну чрезвычайно.
Теперь надлежало жить по новым правилам, по капиталистическим законам. Елизавета Григорьевна отважилась даже на невероятный шаг – открыла счет в зарубежном банке. Она – домовладелец! Она – капиталист, и у нее открытый счет! Выбирали банк, где его завести. И опять провели долгий блаженный вечер под низким абажуром, держались за руки, сопоставляли, сравнивали, решали. Миша слетал в Вену и открыл для нее счет – положил в банк головокружительную сумму, сто тысяч долларов. Да разве это сумма для нее? Пришлось продать два этажа дома некоей фирме, чтобы отдать налоги, заплатить гонорар юристам – оставшиеся деньги и были положены на счет госпожи Сойкиной в далекий надежный банк, куда не дотянутся лапы чекистов. Надо будет – мы еще продадим, а пока вот вам эта символическая сумма, на черный день, – так сказал Жульман. Елизавета Григорьевна изучала непонятные бумаги, трепеща, заворачивала опасные документы в тряпочку, прятала сверток на дно ящика в комоде. Она – свободный гражданин со свободными средствами. И это лишь начало! Еще не так расцветет ее жизнь! Она и ее молодой друг имеют свою тайну, свое собственное дело!
Миша появлялся с улыбкой, цветами, конвертом денег, тортом. Приходила даже и жена Миши, полненькая Нина, даже ее допустили в салон – а это случалось нечасто. Супруги засиживались у старой дамы допоздна, Нина вела себя разумно – тихо сидела в углу дивана, перелистывая семейный альбом, а Миша и Елизавета – голова к голове – склонялись над важными бумагами. Отвлекались на чаепития, взволнованно говорили о новом времени, о перспективах свободы. Да, стало легче. Есть позитивные сдвиги. Свобода слова налицо – отныне мы говорим, что думаем. И появилась возможность достойной жизни. Вот, например, вы, Елизавета Григорьевна, ловко устроились – три тысячи в месяц, капиталистка! И смеялись, радовались переменам. Отчего бы вам не слетать на Кипр – не желаете ли путевочку? Вы это можете себе позволить! Вы заслужили достойную жизнь.
И она ехала на Кипр, в Болгарию, в Карловы Вары – она могла себе это позволить!
Иногда ее сопровождал Миша Жульман – жена Нина отпускала его составить компанию старой даме. Они бродили тихими улочками Карловых Вар, старая дама пила лечебную воду, Миша прихлебывал пиво. Через два дня Миша срывался в Москву – пора и делами заняться! Работа управляющего тремя домами поглощала все его время.
Порой Зинаиду Григорьевну посещала мысль – а не навестить ли ей свое рижское хозяйство, не наведаться ли в свои капиталистические угодья? Но Миша и Нина решительно отсоветовали: рисковать не стоит.
Миша рассказал (он не хотел говорить об этом, но пришлось), что ему в Риге был задан неприятный вопрос: а кто является хозяином этих домов? Сойкина? Надо бы пригласить эту Сойкину в суд! По закону ли владеет домами Сойкина? Мише стоило большого труда уйти от разбирательств. Как всегда взятки, что в этом мире решается без взяток. Да, вроде все по закону – но… сами знаете, в какой стране живем…
– Но у нас же все по закону, Миша…
– Что такое закон? Разве есть закон в России?
И Миша рассказал про симптоматичную публикацию в одной из центральных газет: оказывается, власти интересуются недвижимостью российских граждан за рубежом. И если возникают вопросы – крутят руки и сажают в тюрьму без суда.
– Как это – в тюрьму? Как это – без суда?
– Вы что, газет не читаете? Про Ходорковского не слышали? Басманное правосудие – знаете, что это такое? – и Миша смеялся скорбным смехом.
– Но мы же ничего такого… – Голос дрожит, старуха испуганно поджимает губы, с надеждой смотрит на своего верного рыцаря.
– А ваш счет в австрийском банке, дорогая Елизавета Григорьевна? Думаете, простят?
– Господи…
Руки у Елизаветы Григорьевны тряслись, чай лился мимо чашки. А что если – Сталина вернут? Ведь могут? Могут?
И Миша скорбно качал головой:
– Могут.
Вот и друзья из демократической партии – а Миша стал видным деятелем демократического движения, сблизился с его столпами – недвусмысленно предостерегают народ: диктатура на подходе, граждане, берегитесь! Да, власти могут закрутить гайки.
