Что еще мог забыть в квартире предыдущий жилец помимо книги? Под тумбочкой одиноко вонял вечный спутник холостяка – грязный носок, а в ящике стола я нашел два листка бумаги, исписанных мелким неразборчивым почерком. Это были стихи. Красивые и грустные. Что-то запомнилось, что-то потом я прочитал тебе и, глядя в твои восхищенные глаза, соврал, что это мои стихи, написанные специально для тебя! Мне было не сложно врать, я бы посвятил тебе стихи, если бы умел их сочинять.
Разорван мир на четыре кусочка.
Тебе и мне. Сыну и дочке.
Рука сжимает маленький ключик.
От сердца дверца… и солнца лучик.
Так просто и так легко. Как те самые чайки, что стартовали в небо по сигналу петропавловской пушки, когда мы прогуливались мимо зеленых дворцов и мечтали, что когда-нибудь у нас будет много денег. Ты купишь себе платье от Гуччи (через две недели ты его купила), а я приобрету «Дукатти». Я шутил, что если смогу купить эту быструю игрушку, то не жалко будет и разбиться. Погибнуть на «Дукатти», как утонуть в шампанском,– лучшая смерть! Ты дала мне пощечину! Ты не хотела слышать все это, смотрела мне в глаза и умоляла никогда не говорить о смерти. Я еще не знал, что твой бывший парень – Лерка – разбился на мотоцикле… Когда ты стояла на Московском вокзале и ждала меня, был ровно год, три месяца и четыре дня с того момента, как сильный ливень, отмывая Питер к предстоящим праздникам, заставил потерять управление маленькую 1200-кубовую «Хонду» и впечатал ее на скорости 180 км/ч в белую стену…
Самые страшные сны приходили к тебе ночью, когда его уже не было рядом. Ты укутывалась в теплое пушистое одеяло и смотрела в окно: луна рисовала картинки на воде, а смех тормозов будил и пугал дневных птиц. Все, что у тебя есть,– это он. Но где он? Его уже нет.
Можно сесть в машину и помчаться по ночному Невскому. Мимо будут мелькать улыбчивые лица – на Невском даже ночью полно народу – и огни модных мест, а ты – педаль в пол! Чтобы все смешалось, спуталось, чтобы никто не догнал! Чтобы сирены выли позади, признаваясь в своей несостоятельности, чтобы если подведут тормоза и лысая резина, то уж наверняка… в мочалку, в дым, как он… Так, чтобы ни одним автогеном не вырезали… Педаль в пол… А можно выпить снотворного – тогда снов не будет. Придет темнота… Утром будет кружиться голова и даже кофе не даст облегчения. Можно болтать по телефону с сонной подругой. Вытащить ее из кровати и слушать последние новости, от которых тебя уже давно тошнит. Подруга проговорит с тобой примерно минут сорок, а потом скажет: «Все, Ляль, я спать – завтра на работу. Малыш, держись! Целую!» И повесит трубку: «Ту-ту-ту…» Глаза закрываются… «Не спать! Спать нельзя!» На кухне бутылка коньяка. Если выпить коньяк с колой и сыпануть в стакан еще и щепотку кофе, то можно продержаться до утра. Если не спать две ночи, то снов не будет… Это очень важно. Если приснится он, то уже не спасет ничто! Не выбраться из этой липкой пустоты. Так уже было. Врачи напрасно кололи руки иглами и нащупывали пульс. Сердце решило больше не стучать. Ему было плевать, что за окном весна, плевать, что Светка с Димкой женятся… На ВСЕ плевать! Его нет – вот что важно для сердца. Встать на краю. Один шаг, и снова с тобой. Нет снов, нет страха. Вниз, как те самые огоньки модных кафешек. Мимо пролетят освещенные окна, отблески чужого счастья, и мягкое покрывало примет и полюбит… Но ты не решилась… Ты не была уверена, что ТАМ что-то есть, что вновь встретишь его где-то за чертой. Потом я много думал, почему во всей этой истории ты повела себя именно так, а не иначе. Наверное, дело в том, что ты уже прошла школу больших потерь, ты знала, как сильно нужно держать в руках счастье, чтобы оно не ускользнуло из рук, чтобы его никто не украл. Ты была мудрее меня, и глупость, которую ты в итоге совершила, обернулась самой большой мудростью…
Ты стояла в самом центре вокзала с листком бумаги в руках, демонстрируя прибывающим надпись: «Оазис». Понятия не имею, что заставило меня спросить у тебя про комнату. Думал, что, приехав в Питер, сразу же наткнусь на какую-нибудь бабульку с табличкой «Сдаю комнату». Но бабульки не было. В центре зала стояла ты.
Оазис – место, где отдыхают путешествующие по пустыне. Караваны, измученные многонедельными переходами по бесконечным безводным желтым далям, находят в оазисе воду, еду, прохладу. Все то, что нужно для отдыха и продолжения пути, о чем может мечтать человек, почти потерявший себя среди вечной пустоты. Я тоже потерял себя. Я хотел пить, дышать прохладой, видеть небо, жить полной жизнью, любить, ненавидеть, мчаться навстречу… Оазис – это именно то, что я должен был первым делом найти, приехав в Питер…
А еще, «Оазис» – это название твоей конторы. Вы занимались установкой аквариумов, бассейнов и прочей аквафигни. Тебя послали встречать поставщика из Москвы, но за два часа до отправления поезда у него открылось кровотечение. Язва. С ней не шутят. Ему было так плохо, что он даже и не подумал позвонить вам в контору и предупредить о том, что не сможет приехать. Какие, на фиг, продажи, когда через пару часов, вместо поездки в Питер, можно отправиться на свидание с Богом…
Ты посмотрела на меня, потом на часы, потом еще раз на меня. Я не понял, что именно ты хотела разглядеть. Хотела убедиться в моей платежеспособности или понять, не маньяк ли какой стоит перед тобой. Тогда, впрочем, мне даже показалось, что ты просто прикидывала, сколько денег можно вытянуть из такого провинциала. Потом ты все-таки сказала: «Пойдем!» Твоя дальняя родственница сдавала две комнаты на Итальянской улице. Как раз за три дня до нашей встречи ты случайно столкнулась с ней у матери дома. Родственница предложила селить у нее приезжих гостей твоей фирмы. «Дороговато, конечно, но им – москвичам, не привыкать: у них там вообще цены знаешь какие!» – говорила она, пообещав тебе небольшой процент от привлеченных клиентов. И вот я стою перед тобой в джинсах D&G и майке Diesel и прошу помочь мне с жильем. «Больших денег у таких, как он, обычно нет, но все, что есть, подобные перцы тратят на шмотки, развлечения и тусовки. Комната на Итальянской – то, что ему нужно»,– наверняка подумала ты.
А толпа кричала: «Давай! Давай!» Толстый, небритый, потный и волосатый «хач» орал громче всех, стоя у самого края площадки. Я видел его лицо, даже когда не смотрел в его сторону. Он орал: «Выеби эту суку!!!» Его крик был всего лишь одним из множества возгласов, но я слышал его явнее всех. Хача звали Давид. Он организовал этот бой. В его кармане лежат мои деньги – круто свернутый куль из зеленых купюр. Он отдаст их мне сразу после того, как все закончится, ты перестанешь трепыхаться и я смогу несколько раз вставить тебе. Однако торопиться не будем, к тому же я засмотрелся на Давида и прозевал удар в нос твоего маленького, колкого кулачка.
Две недели назад ты просила меня научить тебя драться. Поначалу ты, в лучшем случае, попадала мне в плечо, удары были совсем неуверенными. Но вскоре мне пришлось просить тебя прекратить атаку, потому что от слабых, но очень четких ударов, сделанных твоими маленькими, колкими кулачками, у меня начали неметь руки. Тебе стоило профессионально заняться боксом, но ты была слишком красива для этого безжалостного спорта. Тебе сломали бы нос точно так же, как ты сломала его мне. Я чуть не захлебнулся собственной кровью, прежде всего от неожиданности… Все было по-настоящему: и кровь, и боль… Я припал на одно колено, а ты стояла в центре круга, выставив вперед свои кулачки. На тебе не было блузки, лишь белые трусики, сильно заляпанные моей кровью. Ты дико озиралась по сторонам, а вокруг стояли эти страшные люди: бритоголовые с цепями, в очках с черепаховой оправой, в спортивных костюмах, в майках и джинсах… Разные люди. Мужчины… Все они были готовы в любую минуту сделать то, что пока не удавалось мне,– трахнуть тебя! Навалиться всем телом, вжать в матрас и войти в твою попку. Чтобы ты орала от боли и унижения.
Эта кипящая масса ходила ходуном вокруг нас. Ты понимала, что бежать некуда, и, как загнанный зверек, вертела головой по сторонам.. Ты могла дать отпор любому из них. Но только не мне… Я сбил тебя слабым ударом слева… ладонью в шею. Потом схватил тебя за плечо. Ты вонзила в меня когти, но я превозмог боль и скрутил твои руки за спиной. Нас разделяли какие-то сантиметры. Ты попыталась ударить головой по моему кровоточащему носу, но я вовремя увернулся и, используя приданный тобой телу импульс, уложил на маты. Борьба продолжалась еще минуты три… Вскоре я кончил… в тебя.
У Солнца много лучей-детей. Оно, как огромный подсолнух, разбрасывает свои семена по Вселенной. Несколько таких семян я ловлю своей кожей. Мы сидим на огромном камне. Ты положила голову мне на колени. Я перебираю пальцами твои густые светлые волосы, слушая твое нежное мурлыканье. Когда-нибудь лучи прорастут и во мне будет жить маленькое Солнце. Сижу с закрытыми глазами, думаю о бескрайнем, спокойном море, о белоснежном айсберге, плывущем в огромном, холодном океане,– ровеснике самых страшных земных катаклизмов, которому миллионы лет и который видел самого Бога… Волны бьются об его ледяные стены, и под их мощными ударами кусок этой громадины обрушивается в пену, чтобы начать самостоятельное плавание к экватору. Мимо будут проплывать большие китобойные суда. Капитаны нахмурят брови, но уже прошли те времена, когда айсберги пугали даже бывалых моряков. Теперь все решают эхолоты и компьютеры, умело изменяющие курс «китоубийцы» и позволяющие судну спокойно двигаться дальше. А один самый загорелый матрос долго еще будет стоять на корме корабля, смотря на белую гору: там, где находится его дом, такие же снежные вершины обрамляют родное небо.., Стая фрегатов облюбовала неприступную скалу. В их бесконечном странствии на пути к гнездовью это последний шанс почувствовать что-то твердое под когтистыми лапами. Впереди недели пути… Фрегаты приводят себя в порядок, а огромное южное солнце соревнуется с оперением птиц-странников в яркости и красоте.
