Рано или поздно это должно было случиться: я сбил старика. Ничего страшного.
Но начальник решил иначе и тут же меня выгнал. И поспешил предупредить другие фирмы, чтобы меня не брали на работу, так как я представляю угрозу для окружающих.
Я остался без секса и без работы. Слишком много потерь для одного.
* * *
Бывший начальник назвал меня угрозой для окружающих. А нельзя ли сделать это профессией?
В баре я играл в бильярд с одним русским, который отлично забивал шары. Я заметил, как умело он целится, и спросил, откуда у него такой талант.
– Привык стрелять по мишени, – ответил он с профессиональной сдержанностью.
Я все понял. Чтобы он догадался, с кем имеет дело, я перестал поддаваться и обыграл его. Он присвистнул. Я сказал, что перед ним тот, кто ему нужен. Он повез меня на другой конец Парижа и представил шефу, который походил на непроницаемую глыбу льда.
Мне очень понравилось, как легко меня приняли на работу. Поэтому я за то, чтобы Россия вошла в Евросоюз. Никаких бумажек, ничего. Проверили, как я стреляю, и задали всего несколько вопросов. Даже удостоверения личности не потребовали, и я мог придумать себе любое имя. Я придумал: Урбан. Всегда мечтал, чтобы меня звали Горожанином.[1] Русским этого было достаточно. Еще меня, конечно, попросили дать номер мобильного телефона.
На моей карточке написали «элитный стрелок». Я был польщен. Впервые в жизни меня причислили к элите, и мне хотелось думать, что это объективная оценка моих достоинств. Феи, склонившиеся при рождении над моей колыбелью, одарили меня одним-единственным талантом – умением стрелять. Еще ребенком я чувствовал в своих глазах и теле таинственную способность целиться без промаха. Как будто моя рука обладала волшебной силой. На ярмарках я не мог пройти мимо тира, и всякий раз чудо свершалось: я попадал точно в десятку, пополняя свою коллекцию огромных плюшевых игрушек.
Ружье неизменно приносило мне победу – правда, у меня не было своего ружья и мне некого было побеждать. Я страдал от этого бесполезного дара, как спортсмен с ампутированной рукой, вынужденный работать спортивным комментатором, или тибетский монах, мечтающий о мореплавании. В лице русского я встретил свою судьбу. Он осмотрел продырявленные мною десять мишеней и сказал:
– Мало кто из мужчин стреляет, как ты. И ни одна женщина.
Я скромно молчал: интересно, что еще скажет этот мачо. Он добавил:
– Только настоящий мужчина умеет точно целиться.
С такой очевидной истиной не поспоришь. Похоже, моя судьба любила изрекать банальности.
– Поздравляю, – продолжал он, снимая пробитые мишени. – Но предупреждаю: тебе это не очень-то пригодится. Наши киллеры имеют предписание расстреливать в упор. Так что можешь рассчитывать только на револьвер. Разве что попадется клиент с хорошей реакцией… Мы тебя нанимаем, как ученые-исследователи, которые не могут пройти мимо интересного для них объекта: мы еще не знаем, будет ли от тебя прок, но не хотим, чтобы ты работал на конкурентов.
«Конкуренты – это полиция? – подумал я. – Вряд ли, скорее другие банды наемных убийц».
Мой дар не приобретешь благодаря тренировке, он дается свыше. У прирожденного элитного стрелка зрение как у летчика, рука никогда не дрожит, и он уверенно справляется с отдачей. Однако многие люди, даже обладая этими достоинствами, промахнутся, стреляя в слона, идущего по коридору. Элитный стрелок умеет определить точку пересечения между движущейся целью и выпущенной пулей.
Я с нетерпением ждал первого задания. И по двадцать раз в день проверял, нет ли новых сообщений. От страха у меня сводило живот. Но я боялся не работы, о которой пока ничего не знал. Я боялся, что меня обойдут.
* * *
Телефон зазвонил в полдень.
– На первый раз задание будет несложным. Приезжай.
Мотоцикл отлично подходил для моей новой работы – как и для прежней. Через двадцать минут я был уже на другом конце Парижа. Мне показали фотографии пищевого магната, который перешел дорогу шефу.
– Он не желает ничего слушать. Скоро уже ничего и не услышит.
– Странно, – сказал я, разглядывая снимки, – он худой.
– Он не ест того, чем торгует. Не дурак все-таки.
Ночью я подкараулил его, когда он подкатил к дому своей любовницы. Двумя выстрелами из револьвера я продырявил ему голову. И тут произошло чудо.
Анализировать было некогда. Нужно было смываться. Я умчался на своем мотоцикле, и ощущение скорости в десять раз усиливало пережитое наслаждение.
Дома я взлетел по лестнице, бросился на кровать. И кончил. Это было здорово. Но послабее, чем в ту минуту, когда я мочил своего клиента.
Как же это произошло? Помню, что сердце бешено колотилось и кровь прилила, куда следует. Меня охватило волшебное чувство новизны: да, такого я еще никогда не испытывал.
Я столько месяцев жаждал этого – чего-то совершенно нового, неизвестного и невыразимого, – потому и содрогался от мощнейшего оргазма.
Убивать – что может быть новее? Это ни на что не похоже. Сладкая дрожь зарождается в каких-то неведомых глубинах организма. Нечто экзотическое и безудержное.
Лучший способ почувствовать свою власть. Безграничную власть над человеком, о котором ничего не знаешь. Уважающему себя тирану незнакомо чувство вины.
И одновременно – изысканный страх, усиливающий наслаждение.
Last but not least:[2] успешно выполненное задание щедро вознаграждается. С ума сойти, за это еще и платят.
Бильярдиста звали Юрий.
– Ты хорошо поработал, – сказал он, протягивая мне конверт. – Пересчитай.
– Я тебе доверяю, – ответил я, изображая благородство.
– Зря.
Я проверил – все было правильно. Он просто дразнил меня.
– Когда я получу новое задание?
– Тебе понравилось?
– Да.
– Не слишком увлекайся. Сохраняй хладнокровие. Иначе снизится качество. Готов сегодня вечером?
Он показал мне фотографии журналиста – чересчур болтливого проныры.
– Он тоже мешает шефу?
– А зачем, по-твоему, мы их убираем?
– Чтобы избавить человечество от паразитов.
– Можешь так думать, если тебе от этого легче.
Я вовсе не хотел, чтобы мне было легче. Но от подобных мыслей мое блаженство только возрастало. Ночи я ждал не без тревоги. Подлинная девственность – только чувственная. Стрелять в человека – это ощущение я уже познал. Испытаю ли я вновь оргазм? Хотелось бы верить. Двух секунд слишком мало, чтобы исчерпать всю новизну события.
Говорят, что в сексе первый раз – не всегда лучший. И у меня было так же. Но первое убийство опьянило меня до такой степени, что трудно вообразить что-то более сногсшибательное.
Два выстрела в голову – таково было правило. В голову, потому что важно разрушить центральную нервную систему. Первая же пуля, как правило, убивает. Вторая – контрольная. Чтобы ни один не ушел живым. Вдобавок при этом уродуешь лицо. И тем самым затрудняешь работу следователям. Я благословлял правило контрольной пули, так как испытывал двойное блаженство. Второй выстрел, как я заметил, даже приятнее: первый все-таки требует напряжения.
И с каждым убийством наслаждение только возрастало: журналист доставил мне больше удовольствия, чем пищевик. А последовавший за ними министр – еще больше.
– Реклама опять же, – заметил Юрий. – Когда знаешь, что о тебе будут писать все газеты, это очень возбуждает.
Я гордо возмутился:
– Плевать мне на славу! Главное для меня – человек.
– Что ж, поживем – увидим.
– Если не веришь, испытай меня.
– Клиентов выбираю не я.
– Но ты выбираешь киллеров.
К сожалению, мне не позволяли общаться с коллегами, и я никого не видел, кроме Юрия, который исполнял обязанности посредника. При таком порядке трудно болеть за общее дело. И я старался почаще встречаться с русским.
– Тебе что, поговорить не с кем? – ворчал он.
– Наши клиенты не очень-то разговорчивы, сам знаешь.
– У тебя совсем нет друзей?
Нет, на работе я ни с кем не заводил дружбы. И после того, как меня уволили, ни с кем больше не виделся. Свободное время я привык тратить на секс. Но когда я охладел к сексу, тратить его стало не на что. Юрий это, видно, почувствовал. И спросил меня:
– А если будет не клиент, а клиентка, не сдрейфишь?
– Мне все равно, после кого причащаться.
– Что ты несешь? Ты что, верующий?
– Да нет. Просто согласен и на клиенток.
– Хорошо. А то у нас многие отказываются.
– Надо же, какое женоненавистничество!
– Могу тебя успокоить. Клиентки редко бывают красивыми. А если наш шеф хочет ликвидировать неверную любовницу, он предпочитает это делать сам.
– Он человек чести?
– Думаю, ему просто нравится убивать красивых баб. А уродин он сплавляет нам.
