Нет, девочке-дауну, красивой девочке Алисе, теперь можно дружить только с такими, как Люся. Тетя Галя станет теперь ходить к родителям Алисы, а не к маме Тоськи. Люся больше не станет уносить домой Тоськины игрушки, а у Алисы, считай, и никаких игрушек нет. Но Люся, кажется, не больно-то и любит играть в куклы. Вдвоем с Алисой они будут просто ходить вместе по двору, как ходили с Тоськой, и Люся никогда больше не скажет на Алису «дурочки кусочек».
— Позови тетю Галю с Люсей, поскорей, — сказала Тоська маме.
Мама вздрогнула и оглянулась на соседей.
— Зачем?
— Пусть она с Алисой теперь играет. Они могут вместе пойти выбирать губную помаду, — объяснила Тоська маме, и все, кто был в комнате, повернулись к ней.
— Это вот тут, за домом, в розовом киоске, — сказала соседям Тоська. — Совсем близко!
Мама сразу же взяла ее за руку и повела домой, а дома снова стала спрашивать:
— Ну почему, скажи, ну почему, за что мне досталась вот такая ты? Почему ты меня везде позоришь? — и сама себе ответила, точь-в-точь, как Люся говорила: «Ты у меня просто дурочки кусок!» а потом еще сказала, что сегодня Тоська очень сильно огорчила ее — сильнее, чем когда-нибудь, — и опозорила перед людьми, у них ведь горе, а она городит невесть что. И что поэтому Тоська не выйдет из дома сегодня больше никуда.
А так бы Тоська могла сходить к соседям и в двадцатый, и в двадцать первый раз. Было еще не очень поздно.
Но у нее все равно получалось, что она ходила смотреть на девочку-дауна больше всех — об этом она и объявила назавтра во дворе.
Дети сидели на железной ограде у газона, когда к подъезду подъехал грузовик. Девочку-дауна положили в кузов — она и тут ни на кого не поглядела. И когда грузовик, пыхнув, уехал прочь, Тоська вдруг почувствовала, что внизу шеи, почти что у ключиц, ей что-то мешает, да так сильно, что ни говорить не дает, ни молча сидеть вместе со всеми. Даже дышать плохо — воздух в тебя хочет пройти, а оно здесь.
Тоська соскочила с ограды и стала что есть сил прыгать на месте и кричать — просто «А-а-а!!!» — чтоб вытрясти, выкричать из себя то, что мешало, что заставляло ее все время думать о том, что вот оно здесь, внизу шеи, — что оно здесь есть и оно мешает дышать.
Она выкрикивала в окна своего дома скороговорки, какие знала — вперемешку с простым: «А-а-а!!!», вперемешку с какими-то стихами, песнями, в которых она не старалась передать мотив — и кто-то из детей стал прыгать и кричать возле забора вместе с ней. Окна раскрывались одно за другим — крики неслись уже и оттуда, изо всех окон им обещали уши надрать, и все рассказать Тоськиной маме.
Бабка с первого этажа уж совсем собралась выйти во двор, и поняв, что она не шутит, Тоська метнулась за дом, и все другие дети кинулись следом за ней. В картонных коробках, брошенных позади розового киоска, было удобно прятаться, и бабка бы не догадалась, что они здесь.
Было похоже, что они теперь какие-нибудь звери в норках. Если бы Тоська была зверьком, она бы так и жила в норе, это был бы ее домик, она бы делала здесь все, что хотела. Первым делом она бы нарисовала на стенах цветы и бабочек. Вот здесь и здесь. Жаль, красок нет, а то как было бы здесь хорошо. Среди цветов и бабочек сидеть и слушать, как в коробках по соседству дышат другие звери.
Из норы виднелось только солнечное небо — Тоська глядела на него, присев на корточки в своей коробке, и вдруг увидела на фоне неба круглое чумазое лицо — рот до ушей. Веселый голос сказал ей:
— Ага, Тоська! Сегодня тебя мать побьет!
— А спорим, не побьет, — сказала Тоська, сама слабо веря себе.
— Лучше не спорь со мной, — ответил мальчик. — Баба Зоя скажет ей, что ты кричала во дворе, когда Алису увезли, и твоя мама, точно, тебя побьет. Она тебя всегда бьет, если кто ей про тебя что скажет. А уж кричит как! Моя мамка говорит, чтобы мы включали погромче музыку. Да только твою мамку никакой музыкой не заглушить. Я через стенку от вас живу, в третьем подъезде. И ты мне еще станешь говорить, что на тебя дома никто не кричит?
— Не стану, — покорно отвечала Тоська.
Мальчик надавил на стенку ее коробки так, что она смялась. Спросил:
— Боишься своей матери?
Тоська кивнула.
— Не бойся, — сказал мальчик. — Я ее убью.
— Убьешь? — переспросила Тоська.
— Да. Убью.
И Тоська вновь почувствовала в самом низу шеи что-то, мешающее ей дышать. И тут же в голову пришло, что если, например, мальчик унесет какую-нибудь ее игрушку, ей точно больше никогда не купят новых. Да только ведь не нужно, чтобы он ее убил. И, тяжело вздохнув, она сказала мальчику:
— Я подарю тебе оранжевого зайца. Или вертолет. Что хочешь. Я покажу тебе все свои игрушки. Пока ее нет дома, выберешь. Но только не убивай ее. Пожалуйста.
— Не надо ничего дарить, — ответил мальчик. — Я уже решил. Она сегодня точно тебя побьет. А чтобы не успела побить, я ее убью. Сегодня дождусь ее у вас в подъезде…
Сквозь его кудряшки светило солнце. Оно было везде — на желтых коробках, на киоске, на траве. Даже небо было светло-желтое от солнца. Тоська посмотрела в небо и зажмурилась.
Тут же она увидела перед глазами свою маму. Мама стояла в коридоре к зеркалу спиной и перед своим лицом держала маленькое зеркальце. Так можно узнать, что у тебя за спиной. Но мама хотела разглядеть только себя сзади. В зеркальце она смотрела напряженно. Одергивала на себе жакет, одергивала юбку и опять смотрела. Лицо у нее при этом было такое, точно она вот-вот станет на тебя кричать. Но мама рассматривала свою спину молча, и Тоська пыталась угадать, чем она в этот раз свою маму рассердила.
Вечером мама придет с работы в этом пиджаке и юбке. Солнце спрячется куда-то за соседние дома. В подъезде будет совсем темно. Вот так. Тоська зажмурилась посильней, а потом сразу открыла глаза. Солнца становилось все больше, и оно уже заполняло собой все вокруг. И вместе с солнцем росло то странное, мешающее, в самом низу шеи, и уже в груди, между ключиц, не дающее говорить и дышать — то, что сегодня появилось в Тоське в первый раз, и потом, почти сразу — во второй. Сначала — оттого что Алису увезли в грузовике, и вот теперь — оттого что этот мальчик из соседнего подъезда хочет убить ее маму.
Он думал, Тоська будет рада, а она совсем не рада, — и теперь он спрашивает у нее почти как спрашивает мама, все время повторяя «почему?»: «Ну, почему ты мне сейчас не разрешаешь убить ее, ну почему, скажи, нельзя? Я подкараулил бы ее — и все дела. Она сегодня точно станет на тебя кричать, и еще знаешь как отлупит! Баба Зоя все расскажет ей, она же обещала. Она не забывает никогда. Ты, что ли, глупая совсем?»
И мама тоже говорила, что она глупая. Тоська стоит и водит пальцем по стене коробки, не зная, что сказать. Мальчик смотрит на нее, готовый зареветь. Среди коробок они сейчас одни. Все дети уже носятся вперегонки за домом, по улице — здесь такой простор, не то, что во дворе. Но кто-то еще по привычке смотрит, как бы не налететь на странную девочку, которая во время всеобщей возни любила забраться в самую гущу, и там стоять и всем улыбаться.
Но девочки не было там среди них — Тоське-то от киоска это было хорошо видно. Отсюда просматривалась вся улица — и Алиса шла по этой улице уже в самом конце, у поворота к реке, в своем длинном китайском платье, под руку с другой красивой девочкой. Неужто с Люсей? Тоська выскочила из коробки и помчалась вслед за ними по улице, оставив мальчика в недоумении смотреть ей вслед.
Девочки шли далеко, и постепенно у нее начало сдавать дыхание. Тоська пошла шагом, потом остановилась совсем — сил не было. Девочки уходили, их было не догнать. Тоська прижалась к стене дома, думая отдышаться, чтобы потом снова броситься за ними бегом. И пока она стояла, громко дыша, ее вдруг охватил страх, что девочки не станут с ней играть, что они скажут теперь ей в один голос:
— А, прибежала, дурочки кусок! — и получалось, что ей тяжело дышать от страха.
Тоська постояла еще, пока девочки не скрылись за поворотом, а потом тихонько побрела к себе во двор.
