– А на кой чёрт ты тут нам нужен? Ты же старушку Васильевну того… И вилами мужика как ткнёт больно!
Закричал мужик диким криком. Аж у самого в голове загудело. А когда откричался, смотрит – стоит он перед той самой старушкой Васильевной и она, бедолага, руку с денежкой тянет. Тут зарадовался мужик:
– Так она, ведьма старая, меня просто заморочила!
Не стал мужик деньги брать. Побежал в магазин. Купил там для этой Васильевны ящик берёзовой воды да ещё бутылку пива прибавил.
– А дальше-то что, Никодимыч? – спросил слесарь Федька. – Дальше – то оно как развивалось?
– А дальше сказка окончилась. Суровая правда жизни началась. Совеститься начал наш мужик. Ну, его свои и грохнули. Кому он такой нужен? – Потянулся Петрович, аж кости хрустнули. – Тут уж так выходит, что каждому своё нужно. А что одному прямо горит, как надо, то другому вообще по барабану…
Тут вот такая история вышла. В то доброе старое время, когда на простой народ ещё Перестройку со свободой не придумали.
Жил-был один мужик. В семье жил. Он ваще большой семенитель был. Мужик этот. Да…
Ну и вот.
Идет этот мужик как-то в дом, семью. Неторопясь. Потому как после работы. А тут подскакивает к нему соседка Нинка, что продавщицей в посудном магазине. У неё ещё три года тому назад мужик ушёл к еёной лучшей подружке.
Так вот, подскакивает эта самая Нинка, хватает нашего мужика за рукав и шепчет пронзительно:
– Ты, – говорит, – Иваныч, забеги ко мне завтра с заднего хода. Я тебе по-соседски чайник со свистком оставила.
– А на хрена этому чайнику свисток? – удивляется мужик, – Он же чайник, а не мент.
– Дурак ты, дурак, Иваныч! – говорит вредная Нинка, – И уши солёные. Это специальный такой чайник. Его на плиту поставишь, а он соловьём заливается. Это для комфорту придумано.
– Понятно, что для комфорту – отвечает мужик, – непонятно только с чего это он поёт. С какой такой радости.
– А Нинка опять язвит, зараза:
– Вот ты попробуй голой жопой на плиту сесть. А я послушаю, как запоёшь.
Мужик подумал минут несколько и согласился:
– Хорошо, говорит, Нинка. Это тебе большая спасиба за заботу. Приду, как велено. Только ты засохни, ради Бога. А то я тебе твой поганый язык оторву и куда надо засуну.
Она и умолкла, потому что мужиков характер знала.
А мужик домой пришёл да и говорит:
– Так и так, – говорит – Нинку встретил. Обещала поющий чайник достать по блату. Брешет, что чайник этот стоит на плите и соловьём заливается, мать его.
Мужикова баба сразу зарадовалась:
– Я, – говорит, – о таком чуде, прям, всю жизнь мечтала. А то готовить жрачку на вас, оглоедов, так скучно, что и не рассказать.
Вот мужик назавтра к Нинке этой в заднюю дверь колотнулся, чайник взял и домой приволок. Собрались всей семьёй в кухне. Поставили обнову на плиту. Сидят, слушают. Слушали, слушали, а потом мужикова тёща и говорит:
– А ведь не поёт. Или это только я не слышу?
А мужикова баба сразу народ подзуживать стала:
– Эта стерва Нинка бракованный товар подсунула. Ей за такое башку отвинтить надо.
Тогда мужик схватил этот чайник с плиты и кричит:
– Разберёмся, что к чему! – кричит.
Ну, и пошли на разборку всей семьёй. Тесть мужиков по дороге где-то кол раздобыл:
– Ох, держите меня! – кричит, – Ох, зашибу ненароком!
Пришли. Сели. Мужик и говорит:
– Это что ж ты, соседушка, такое мне подсунула? Обещала, что предмет кричать будет, а он молчит, да и всё. За это и личность помять можно. И тесть тут же колом над головой крутит, слова всякие выговаривает про паразитов трудового народа.
– Не может такого быть, – говорит Нинка, – потому что не может. Давай испытаем. Если что – я деньги верну с удовольствием, потому что вы, темнота, настоящего комфорту недостойны.
Ладно. Испытывать, так испытывать. Поставили чайник на плиту. Ждут. Не поёт!
– Ну, что? Видишь теперь? – спрашивает мужик.
А Нинка, гадюка, потешается:
– Эх, темнота вы деревенская! Он же кричит только когда закипит. А так молча варится.
А баба мужикова и отвечает:
– А мне, к примеру, такой комфорт нужен, как соломина в заднице. Он и даром мне такой чайник не нужен, не то, чтобы за деньги. А тесть ихний всё колом крутит:
– Ох, православные! – кричит, – Не дайте согрешить! Не доводите.
Тут Нинка, конечно, не выдержала. Не перенесла оскорблений личности. Отдала деньги.
Мужик на эти деньги тут же принёс. И обмыли всей семьёй победу над коварным врагом, как положено.
Так и живут до сих пор со старым чайником. И ничего. Никто от этого не болеет.
– Ты кончай заливать, Никодимыч! – обиделся Василий. – Ты… это… блин… и того… обидно выходит. Ты клевету с напраслиной на людей-то не возводи. Это каждый может. Ты душевное что-нить, короче.
– Хорошо – согласился Никодимыч – будет тебе душевное, раз просишь.
Тут вот, лет несколько тому назад несчастный случай приключился. Да вы знаете этого мужика. Его весь посёлок знал. Иваном Петровичем звали. Помнит кто? Нет? Ну и не надо.
Так вот. Приключился с этим самым Иван Петровичем несчастный случай. Нежданно, так сказать, негаданно.
И вот что ещё надо сказать. Был у этого самого Иван Петровича талант. Даже не талант, а Дар Божий. Он плевать умел. Ты погоди, Колька, зубы скалить. Ты сам подумай своей дурной головой. Вот ты просто так плюёшь? Просто так. А Петрович этот в цель умел плевать. Целенаправленно, так сказать.
Ладно. Расскажу по порядку, раз ты не понимаешь.
Говорят, что ещё в роддоме, когда нормальные младенцы орать начинают, Петрович взял, да и плюнул. И так ловко, что попал акушерке прямо в глаз. Та Петровичевой мамаше прямо сказала, что мальчик еёный Божий Дар имеет. И что из этого дара ничего хорошего не выйдет. Прям как в воду глядела, зараза!
Но тогда на эти злобные слова никто и внимания не обратил. Только когда этот несчастный случай произошёл, все сразу вспомнили. Вспомнили, и ахнули. Ахнули, да поздно.
Так вот. Стал этот Петрович расти подрастать. И всё время талант свой развивал да холил. Тренировался, так сказать. Другие детки в игры играют или дерутся на радость родителям. А Петрович только сидит и поплёвывает. И всё норовит попасть, куда ни взглянет. Нарисует, бывало на листе бумаги муху, прилепит этот лист на стенку, сидит и плюёт.
К зрелому возрасту натренировался так, что и не поверите. На лету муху плевком сбивал.
Вот натренировался этот Петрович, окреп духом, так сказать, и начал со своего таланту пользу иметь. Начал ходить по пивным и спорить на кружку пива, что любую муху на лету плевком собьёт.
– Это нам – раз плюнуть, – говаривал.
И надо сказать, жил-поживал этот Петрович из – за своего таланту, как кошка в лукошке. Другие килятся, работу работают, то да сё. А он по пивным расхаживает и поплёвывает. Сыт, пьян и нос в табаке.
И вот на тебе! Несчастный случай.
Поспорил как-то в одном кабаке этот Петрович на конкретную муху. Что собьёт её с третьего плевка. А муха эта возьми, да и заезжему мужику на лоб сядь. Только Петрович прицелился, как мужик этот взял и муху прихлопнул. Что с него возьмёшь? Имел полное право. Да ещё и приезжий. Наш мужик такого себе никогда не позволил бы. Наши все Петровича знали. А этот приезжий. Да…
Так вот, как только этот приезжий мужик муху убил своей грязной лапой, так тут же стало Петровичу плохо. Сердце такой обиды и надругательства над профессией не выдержало. Брык с катушек на пол, да и помер.
А кого винить? Некого. Несчастный случай потому как.
Сам–то этот Петрович мужик пустой был, но с талантом. Вот таланту и жалко. На похоронах народу было… Поп даже на могилке речь двинул, что прощаемся, мол, с человеком, у которого был Божий дар.
– Ну, это нам раз плюнуть тоже! – закричал неугомонный Серёга. Потом плюнул в пролетавшую муху, но попал Михалычу в бороду. За что и получил плюху. Но драки в этот раз не вышло – настроение не то было.
А Никодимыч тем временем продолжал:
– Вот один мужик как-то из гостей шёл. Он у другого мужика, у сменщика своего, на смотринах был. Сынишка у сменщика народился. Что уж тут поделаешь – жизнь. Вот они, как счастливые родители, после крестин смотрины-то и устроили. Всё по-человечески было. Чин чинарём. Мужики так разошлись, что и вправду наследника смотреть хотели. Да Федькина баба не дала.
– Куда, – говорит, – вы прётесь? Глаза залили уже, и прётесь.
И не дала посмотреть, зараза. Ну, да это ничего. И без того занятия нашлись.
Вот к ночи, когда народ поуспокоился, когда кто куда отдохнуть залёг, наш мужик домой к себе засобирался.
– Не могу, – говорит, – спать, где попадя. С детства, – говорит, – не приучен.
Вот Федька, мужиков сменщик, сначала давай мужика не пускать.
