Мирно стоявшая Пеструшка встрепенулась от свиста прута и едва не налетела на хозяина, отпрянув в его сторону. Во время громкого разговора хозяев корова проявляла беспокойство, как бы прислушиваясь к спору, и даже жвачку жевать перестала; шум, крики во дворе — все это было непривычно для нее, животное почуяло опасность. Жупан положил ладонь на лоб Пеструшки, успокаивая корову, и та сразу притихла.
— Вот что, — хладнокровно произнес мужчина, — не пугай скотину, иначе я за себя не ручаюсь.
Тут он бросил строгий взгляд на сына:
— А ты снимай башмаки и марш в школу. Недосуг нам с тобой целый день прохлаждаться.
Анна шагнула вперед:
— Нет, он не снимет ботинки.
Жупан не обратил на нее никакого внимания:
— Кому сказано — снимай!
Янчи боязливо шевельнулся у колодезного сруба.
Он с удовольствием выполнил бы приказ отца, но, нагнувшись было, вдруг остановился. На лице его были написаны и страх, и надежда…
— Если мама разрешит… — пробормотал он.
— Я тебе приказываю! — крикнул на него отец.
Янчи нерешительно присел на корточки, словно не очень полагаясь на слова отца. Он начал медленно стаскивать башмаки, то и дело поглядывая на родителей.
Жупан, застыв на месте, не сводил с сына строгого взгляда. Он ждал, пока мальчик снимет башмаки, и лицо его излучало какое-то странное спокойствие. Жену он попросту не замечал, словно ее и не было во дворе, но с ребенка не спускал глаз ни на секунду.
— Готов?
Янчи выпрямился, теперь он стоял босиком, а ботинки лежали рядом. Но особой радости не было на его лице.
— Ну и ступай, — бросил отец.
Мальчик медленно повернулся, неловко пробормотал слова прощания и устало, по-стариковски побрел прочь. Он еле-еле волочил ноги по земле, только изредка мелькали его голые ступни. Наконец сын исчез со двора.
Оставшись наедине с мужем, женщина постепенно пришла в себя. Она собралась с духом, снова решив вступить в бой, явно не желая мириться с неожиданным поражением. От злости у нее даже голос сел.
— То-то радости теперь твоему сыну! Да и тебе тоже.
— Тебя не спрашивают.
— Ну что ж, пусть парень голодранцем ходит, а ты гордись, что это твой сын.
— Спрячь башмаки, — бросил Жупан, — да побыстрее, поторапливайся.
Женщина остолбенела. Она резко взмахнула прутом, который со свистом рассек воздух, и вновь уставилась на мужа.
— И ты еще велишь мне, чтобы я убрала их?
Жупан отпустил веревку и медленно подошел к жене.
Он вырвал у нее прут, переломил его о колено и отшвырнул обломки далеко в сторону.
— Я ведь просил тебя не махать прутом, а то домашешься у меня, — невозмутимо произнес он. — Унеси в дом ботинки! И не вздумай мальца даже пальцем тронуть!
Женщина попыталась возразить мужу хотя бы взглядом. Она побледнела, и лишь сузившиеся глаза выдавали бушующие в ней страсти. Однако события последних минут совершенно выбили ее из колеи, парализовали волю. Она, словно завороженная, послушно нагнулась за башмаками.
— Оба вы одного поля ягоды, вот что я скажу, — пробормотала она. — Вся семейка у вас такая.
— Это точно, — кивнул муж. — А разве ты не знала?
— Два сапога — пара, что ты, что сынок твой.
— Тут ты права. Он не такой, как все.
Жупан вернулся к корове, взял в руку веревку, слегка потянул ее.
— Ну, Пеструшка, пошли? Прощайся с домом.
Заслышав голос хозяина, корова шевельнулась, будто обрадовалась, что наконец-то можно тронуться в путь; годов ей было немало, а старое животное быстро устает стоять на одном месте. С величайшим спокойствием двинулась она за хозяином к воротам. Корова шла доверчиво, ничего не подозревая. Жупан продолжал говорить, обращаясь к ней:
— Правда, припозднились мы, глядишь, и продать тебя не удастся. Тогда обратно вернемся. Да кто знал, что тут кое-какие дела улаживать придется! Коли опоздаем, твое счастье, Пеструшка: еще целый месяц будешь люцерну есть.
Жупан даже не оглянулся проверить, идет ли следом за ним жена, он вроде бы и вовсе забыл о ней. Женщина брела сзади на почтительном расстоянии. Так не принято было ходить на ярмарку, со стороны можно подумать, будто она идет сама по себе: даже прута и то нет у нее в руках. Брела она медленно и неуверенно, опустив глаза, как человек, который просто что-то на земле потерял.
Перевод С. Фадеева
