— Се ны молвиши ать ся о ресьноте бити. Ресьнота ти одьнои осподе, а голоте же лише нужа да лука…
Оба замолчали, задумались. Вся процессия прошествовала мимо, скрылась за деревьями. Так это же какой–то древнеславянский! И на русский похоже, и на украинский, на белорусский.
Тут надо сказать, что Артём сделал очередное, неожиданное открытие. Ему совершенно понятна эта речь! Этот разговор в свободном, «осовремененном» изложении он перевёл для себя примерно так: «Вот ты сказал, что за правду надо биться. Правда — она для господ, а для бедняка лишь беда да обман».
Всё увиденное и услышанное окончательно его с толку сбило. Немного отошёл от дороги в лес, сел на траву, прислонился спиной к дереву. Задумался… Что же это такое?.. В голову никаких объяснений не приходит, никаких версий, никаких предположений. Достал из кармана пачку с сигаретами, закурил. Что–то пивка захотелось, потянулся было к пакету взять баночку с пивом, но сам себя одёрнул — не хватало ещё и пивом мозги задурять, и так уже крыша набекрень.
А вообще–то, перекусить бы надо, что–то уже живот к спине подвело. Попить здесь ничего нигде пока не видно, так что баночку пива открыть всё же придётся. Сколько у него их всего–то? Полдюжины. Надо вообще ревизию запасов сделать. Неизвестно ведь что и как дальше будет. Сначала пустим в употребление продукты, которые без холодильника долго не хранятся — сыр, колбасу. Батон, если и подсохнет, ничего, погрызём и сухой. Собственно, вот и все запасы. Есть, правда, куча пакетиков с закуской для пива. Это хорошо — с запаянными в них сухариками да орешками долго ничего не случится, их как НЗ, «на потом» хранить будем.
Перекусил, запил пивком, закурил. Пересчитал сигареты — девять штук. В пакете ещё непочатая пачка. Придётся себя и в куреве ограничить… Интересно, сколько времени? Часы он не носит, полез в карман за сотовым телефоном… Ёлки–палки, так у него же связь есть!! Торопливо достал телефон из кармана. Время — 10:47. То есть — утро… встреча в лифте вечером была. А дата какая? Август, 12, 2008. Случилось же это всё с ним 11‑го, то есть, выходит, вчера. Значит, он в этом беспамятстве пробыл более половины суток. Так, кому позвонить? Лена отпадает — беспокоить не надо. Позвоню Павлу, с ним с работы вместе вышли, около магазина и расстались — тот домой что–то спешил. Кстати, сегодня же я на работе должен быть, меня там потеряли.
Артём нашёл в телефонной «записной книжке» номер Павла, нажал «Вызов», приложил телефон к уху. Не просто тихо — тишина полнейшая, ни шороха, ни помехи, ни щелчка какого, ни–че–го… Но ведь телефон–то рабочий — на дисплее дату и время показывает, и с динамиком всё нормально — нажимаешь кнопки, каждая выдаёт через динамик свой тон.
Значит, как в популярной песенке — «вне зоны доступа, мы не опознаны»… — …«мы дышим воздухом, вполне осознанно»… Куда же это меня забросило–то? И какие теперь планы будут?.. А план такой — выйти опять к дороге и идти вдоль неё в ту сторону, куда мужички со своей повозкой двигались. Как бы то ни было, а к людям всё равно выходить надо. Так и сделал, вышел к дороге. Собственно, дорогой это назвать — слишком много чести будет — так, среди лесной травы слегка накатанное колёсами и натоптанное ногами направление. Никакой прямой просеки не делалось, «дорога» несколько виляет между деревьями, выбирая путь, где лошадка с этой широкой повозкой проехать может. Хотя, нет — вот здесь, и здесь пеньки остались, видимо, срубили деревья, которые уж явно мешали попрямее путь проложить.
Лес начинает редеть, впереди какое–то поле, на нём что–то люди делают. А вон и повозка, в неё знакомые два мужика грузят какие–то тюки. Артём подошёл поближе насколько это возможно, чтобы себя не обнаружить, спрятался за дерево, стал наблюдать. Это не тюки никакие, а снопы, они вон рядами на поле выстроены. Мужики погрузят один ряд, подъезжают к другому. Снопы, видимо, не тяжёлые. Один мужик, что внизу работает, берёт их «за шиворот» штуки по три в каждую руку, бросает в повозку. Другой, наверху, укладывает их вдоль бортов, вершинами вовнутрь, вровень с боковыми бортами, середина же воза растёт до самых верхушек передних копылов.
На поле работают, в основном, женщины, а также подростки, и даже дети. Мужиков же пока только двоих видно — это те, что возкой снопов занимаются. Работники наклоняются, берут в руку пучок какого–то растения, что на поле растёт, выдёргивают его. Так это же, наверное, лён… А уборка его, вроде бы, тереблением льна называется. Точно, он же об этом недавно в книге «Лад» у Василия Белова прочитал. В этой книге Артём многое узнал про деревенский быт, про различные сельские работы. Вот молодая девица выдёргивает горсть стеблей. Если вязание снопа ещё только начинается, то первый пучок используется в качестве вязки. Для этого она узлом затягивает головки льняной горсти и разделяет весь пучок пополам. Получается длинная вязка, на которую она складывает последующие выдернутые из земли пучки, вот так и набирается сноп. Когда он становится нужной толщины, девица туго завязывает вязку, ставит его на землю в ряд. Начинает следующий сноп.
Работа, видимо, утомительная, поскольку однообразна и монотонна. Но к исполнению для всех обязательна, никакого отлынивания даже у детей не видно. В своей непосредственности они пытаются облегчить этот монотонный труд различными простыми способами. Бросают приметные камушки или даже свои головные уборы, что–то вроде кепок, далеко вперед, давая себе, видимо, «урок», задание: вырву до этого места и пойду играть, а то так, может, и купаться здесь где–то неподалеку есть, туда гурьбой побегут. Те, что постарше, которые должны, видимо, весь день наравне со взрослыми работать, применяют другой способ. Вытеребят узкий проход вдоль борозды, затем такой же полоской поперёк загона на другую сторону, потом назад вдоль теперь уже той борозды, и поперёк узким коридором обратно, в исходную точку. Получается обтереблённый со всех сторон прямоугольный островок, который можно будет разделить ещё на сколько–то островков, а уж они–то будут убывать довольно быстро. Наивно, конечно, самообман, а ведь, верно, помогает…
Мужики укладку снопов закончили, получился большущий воз. Теперь они его обвязывать верёвкой взялись, видимо, такой же — изо льна свитой, или из пеньки, конопли. Один стоит с одного боку от воза, второй — с другого. Перебрасывает конец верёвки через воз, на противоположную сторону. Другой мужик натягивает её на себя потуже, аж видно, как гора снопов под натянутой верёвкой проседает, ужимается. Зацепляет верёвку покрепче за что–нибудь на своём борту повозки, после этого перекидывает конец обратно. Тот делает то же самое. И так пока вся верёвка не закончится…
С интересом наблюдаешь за работой хоть теребильщиков, хоть возчиков. Да, и вообще, любая работа, любое дело, которое делается человеком умелым и неленивым, красиво смотрится и само по себе, и по своим результатам ценно и заметно. Артём ведь сам–то деревенский родом. Хотя родители увезли его в город в возрасте двенадцати лет, крестьянскую работу видеть приходилось, в чём–то по домашнему хозяйству и самому приводилось участвовать. Так что картина деревенской жизни для него экзотикой не была. Но вот сейчас–то необычного здесь немало увидел. И в одежде — все одеты так, как ему по каким–то о старине фильмам представлялось, как раньше крестьяне одевались. Необычно и то, что на поле работает много детей, многие из них совсем ещё малолетние. Ни один родитель из знакомых Артёма не посмел бы принудить своего или чужого ребёнка в таком возрасте к такому тяжкому физическому труду. И в том необычное, что совершенно никакой техники нет, вся механизация — это лошадка с повозкой.
5. Не машина ли это времени?
Такое ощущение, что в каком–то очень далёком прошлом оказался… А ведь, действительно, очень похоже. В прошлом — это, конечно, какая–то фантастика. Проще бы было объяснить, что оказался где–то, где на века для людей всё осталось неизменным, никакая современная цивилизация их не коснулась. Допустим, какое–то поселение староверов, или старообрядцев. Но где такое поселение сейчас найдёшь, чтобы оно было, да чтобы о нём никто ещё и не знал ничего? Вот тридцать лет назад, в конце 70‑х нашли в тайге в Хакасии семью старообрядцев Лыковых, вроде бы, в пять человек — родители и трое детей, живших там совершенно автономно с 30‑х или даже 20‑х годов. Так сколько шуму было, это же мировая сенсация была. А тут вон только здесь, на этом поле и только лишь женщин и детей более 30-ти человек. Прямо–таки, какая–то «Земля Санникова»…
Нет, необнаруженное существование такой «земли» не менее маловероятно, чем возможность в прошлое попасть. Мало того, что какая либо подобная территория просто не может в наше время быть неизвестной, так и другой вопрос остаётся без ответа — а почему бы там вдруг всякое развитие остановилось, «консервация» для этих людей во всём произошла? Заповедник какой–то… Как племя онкилонов у Обручева, живущих в всего в десяти градусах от Северного полюса в кратере потухшего вулкана, на века изолированных от всей прочей людской цивилизации.
