– О! – воскликнула Юки. – Это уж и впрямь диковина! Хидэ! Знаешь, что он купил? Сакэ!
Вынув содержимое конверта, Сондзо громко сказал, чтобы могла слышать и Хидо:
– У меня здесь без малого тридцать шесть тысяч иен. Харуэ наклонилась к Хидэ и повторила ей сумму.
– Ну что ж, сколько есть, столько и ладно, – прошептала Хидэ, шаря руками по простыне и стараясь, видимо, собрать выпавшие, когда она причесывалась, волосы. – Выходит, что и зеленая яшма сестрицы и твой рубин – все пошло прахом.
– Стоит ли об этом жалеть, – спокойно сказала Харуэ. – Ведь все равно они бы до сих пор не уцелели.
– И то правда, – согласилась Хидэ. – По крайней мере мы сумели тогда уплатить земельную ренту… А дома у нас теперь сколько денег осталось?
– Одна купюра в десять тысяч иен и еще одна в тысячу иен…
– Пожалуй, этих денег нам и хватит, – сказал Сэндзо. – Бумажные деньги ненадежны. Поэтому, когда я покупал сакэ и получал сдачу, я попросил пятьсот иен дать мне серебром. Серебро – более устойчивая валюта.
Сэндзо вынул из кармана брюк кошелек и выложил на стол серебряные и медные монеты.
– Вам пора уже в ванную, – сказала Харуэ.
– Да, надо идти, – согласился Сэндзо. – А то вода остынет.
Вслед за стариком поднялась и Харуэ.
Когда она шла, старые циновки под ее ногами прогибались и от них исходил запах сырости.
– Да-а… зря, видно, пропала моя зеленая яшма, – заговорила сама с собой Юки. – Когда ее продали…
– Сестрица! – крикнула ей из спальни Хидэ. – Уберите, пожалуйста, здесь. И принесите сюда портфель.
Слышно было, как в ванной звякнула пряжка ремня Сэндзо и с шумом захлопнулась стеклянная дверь.
– Что это вы делаете, тетушка? – недоуменно спросила Харуэ, возвращаясь из кухни. Юки сидела за столиком в столовой и раскладывала монеты. – Право, тетушка, вы точно ребенок, – рассмеялась Харуэ.
– А вот хочу посмотреть, что такое эти деньги, – отвечала старушка. – Я впервые их так близко вижу.
Юки продолжала аккуратно выстраивать в три ряда серебряные и медные монеты и внимательно их рассматривать.
– Вот если бы их копить и копить и набрался бы миллион, потом десять миллионов… – улыбнулась Харуэ.
– Да, не дурно бы, – отозвалась старушка. – Ведь эти монеты принадлежали к той же компании, что и миллион и десять миллионов.
– Что и говорить, это было бы замечательно, – сказала Харуэ, тоже усаживаясь у столика. Потом, обращаясь к Хидэ, громко сказала:
– Матушка! Позднее вы тоже сюда перейдете, не правда ли?
Хидэ, надев очки, рассматривала документы, лежавшие в портфеле Сэндзо.
– Да, да! – ответила она.
– Что вы там так усердно рассматриваете? – спросила Харуэ.
– А? – переспросила Хидэ, она была туговата на ухо.
– Я говорю: что там за документы?
– Это копии наших метрик. Сэндзо взял их в районном муниципалитете в Токио и привез с собой.
– Хм… – произнесла Харуэ и перевела взгляд на сидевшую напротив Юки. – У нас нет настоящих рюмок для сакэ. Может, вон те чашечки сойдут?
Она достала из буфета четыре небольшие чашки.
– А зачем тебе понадобились рюмки? – не поднимая головы от стола, спросила Юки.
– Как зачем? Сакэ пить.
– А, ладно, сойдут и эти.
– Тетушка, вы собираетесь вечно рассматривать эти монеты?
– Да нет, я теперь задумалась о другом, – вскидывая голову, ответила старушка. – Когда продали мою зеленую яшму, я была в самом расцвете.
– Сколько лет назад это было?
– Давно. Очень давно. Пятьдесят лет назад.
– О, тогда вы еще были совсем молодой.
– Я бы, конечно, так просто не рассталась с яшмой, да ведь она была поддельная.
– Поддельная? Но дядюшка никогда этого не говорил.
– Мало ли чего он не говорил! Он твой рубин считал фальшивым, а мою яшму настоящей. Глупый он.
– Да нет, мне и другие говорили, что рубин искусственный.
– Кто же это?
– Моя хорошая приятельница, с которой я подружилась, работая сиделкой в больнице. Это она мне его отдала перед смертью.
– Ты, Харуэ, всю жизнь о ком-нибудь заботилась, ухаживала.
– Да, это верно.
– Вот и Хидэ, если бы не ты…
– Но и я в свое время немало позволяла себе. И разные слухи обо мне с дядюшкой ходили. Помню, как однажды я целых три месяца не являлась домой. Я. тогда очень рассердилась.
– Да, да. Это было, когда мы жили в районе Адзабу в Токио.
– И я тогда молодой еще была.
– Все говорят, что жизнь проходит быстро, словно сон. Но никто лучше меня не знает, какой это короткий сон.
– У вас завидное здоровье, тетушка.
– Да, я за всю свою жизнь ни разу не побывала в больнице.
– И слышите вы отлично. Стоит вам немного попить лекарства, как у вас снова все в полном порядке.
– Да, а купальный халат ты старику отнесла?
– Сейчас отнесу. – Харуэ встала и сняла с комода в столовой узел со свежевыстиранным бельем. Они с Юки взяли его из прачечной, возвращаясь из театра. – Как приятно!.. – прошептала Харуэ, разворачивая похрустывающий халат Сэндзо.
Юки снова с увлечением стала перебирать серебряные и медные монеты.
– Мой организм и в самом деле хорошо поддается действию лекарств, – рассуждала она вслух.
– Ну и пришлось же мне сегодня побегать, – сказал Сэндзо, входя после ванны в столовую и завязывая на ходу пояс халата;
– Устал, наверное? – спросила Хидэ, глядя из спальни на мужа.
– Представь себе, не очень, и это меня удивляет. О, время-то уже около одиннадцати!
– Вчера я легла после часа ночи, – сказала Юки. – И вдруг слышу – кричит иглоногая сова.
– Вот видите, сестрица, у вас очень хороший слух, – улыбнулась Хидэ.
Не слушая болтовни женщин, Сэндзо шагнул к веранде и, открывая стеклянную дверь в сад, сказал:
– Надо немного проветрить…
– Хидэ-сан боится, что налетят комары, вот мы и закрываемся, – сказала Юки. – Дождь не перестал?
– Нет, все сеет и сеет проклятый. Целый день моросит.
– Тетушка! – донесся из кухни голос Харуэ. – Я хочу побыстрей искупаться. Вы не поможете мне?
– Вот и покончено со всеми делами, – сказал Сэндзо, когда они остались вдвоем с женой, и, скрестив ноги, сел у ее постели. – Весь день я беспокоился, не забыл ли чего-нибудь сделать, но потом, садясь в Токио в электричку, почувствовал себя совершенно спокойным. Как никогда раньше, сегодня вечером я мог с чистой совестью смотреть в лицо любому человеку и никого и ничего не бояться. – Сэндзо говорил таким тоном, будто обращался к жене и в то же время рассуждал сам с собой. – Впрочем, я, кажется, не все сделал. Наверняка не все. Но надеюсь, это мне простится.
– Не побывал в больнице у Ямада-сана?
– Ты угадала. Нет, нет, я не забыл. Просто не мог к нему пойти. Говорят, что ему сде*лали уже вторую операцию, но он очень плох. Целых полчаса у него уходит на то, чтобы выпить стакан молока. Болезнь, видимо, перекинулась на горло. Мне мучительно жаль его, и потому я не смог заставить себя повидаться с ним. Думаю, что он поймет меня и простит.
– Сколько Ямада-сану лет?
– Года его рождения я не помню. Должно быть, лет пятьдесят семь или пятьдесят восемь. Во всяком случае, Шестидесяти еще нет.
Ямада находился в услужении у Сэндзо с того времени, когда Сэндзо стал управляющим заводом. В начале Этого года у него обнаружили рак и поместили в больницу.
Желая переменить тему разговора, Сэндзо наклонился к жене и прошептал:
– Когда Юки и Харуэ уходили, ты оставалась одна, бедняжка?
– Зато я могла спокойно убрать божницу, – ответила Хидэ.
– И в самом деле, вон она как заблестела! Но это тебя, наверно, очень утомило?
– Люди сильны духом. И когда это нужно, человек способен делать послушным и свое тело.
– Как мы вчера договорились с тобой, я больше ничего не скажу, но, может быть, ты хочешь мне что-нибудь сказать напоследок?
– Спасибо тебе за долгую совместную жизнь.
– Это я должен тебя благодарить. У меня не хватило умения и упорства, чтобы создать достойные тебя условия жизни. Прости меня за это.
– Извини, но мы ведь вчера договорились, что об этом больше ни слова.
– Долгая, долгая человеческая жизнь. Что это: три месяца, полгода, год или сто лет?
– Прости меня Сэндзо, – прервала его жена, – там в комоде, в нижнем ящике, лежат две пары новых таби, мои и сестрины. Достань их, пожалуйста.
Сэндзо поднялся, подошел к комоду и выдвинул ящик. Из ванной доносился голос Харуэ и молодой смеющийся голос старой Юки.
– Тетушка, да ведь это я здесь говорю…
– Здесь-то здесь, милая, но все же…
Странно было слышать в этом доме в полночь оживленные голоса и особенно – удивительно молодой и звонкий смех старой Юки.
– О, давно я уже не видел этой шкатулки, – сказал Сэндзо, вынимая из комода вместе с таби и изящную, ручной работы деревянную шкатулку, которыми славится Хаконэ. Перебирая содержимое шкатулки, он продолжал: – У тебя тут разные пуговицы и какие-то металлические застежки. Интересно, что это за металл?
