Возвращаюсь к нему: за время, что мы писали первую часть, к последним главам стал улавливать интонации в его голосе:
— Просидел в сознании двенадцать лет "оккупантом", а теперь так свободно и бездушно покидаешь меня? Почему? Впереди тьма "писчей" работы, я привык к тебе и глубоко привязался. Трудно будет без тебя! Объясни, по какой причине покидаешь?
— Семейные пары разваливаются и через куда более длительные сроки совместного проживания, а у нас была какая-то "вялотекущая графомания" сроком в неполную дюжину лет! Стоит ли разговор вести? И не ври, что "глубоко привязался" ко мне! Мне не ври! Свои завиральные штучки можешь рассказывать кому угодно, но не мне! Что, так и не понял, с кем имел дело полных десять лет? Не ты ли постоянно угрожал, что обратишься к экзорцисту, чтобы избавиться от меня? Забыл? Смешили возможности твоего кошелька, но разве я смеялся:
— О каком "дорогом" экзорцисте заикаешься, голь перекатная, когда у тебя нет денег на визит и к дешёвому "гонителю бесов"!? Назвать причину, по которой вы обожаете взаимные поношения с переходом в лютую вражду?
— Есть и свои соображения, но твои пояснения пущу первыми.
— С момента, как только начинаете чувствовать и осознавать своё ничтожество. Тогда-то и начинаются "проявления протеста" в любой форме. А форма всегда одна: зависть. По этой причине хотел от меня избавиться.
— Может и так, но будь справедлив: кто и кого "атаковал" двенадцать лет назад на диване? Помнишь? Я тебя вызывал? Нет, сам явился…Тогда о чём речь? И всё же "не уходи, побудь со мною, я так тебя ещё люблю…" — пропел слова известного романса. Получилось фальшиво.
— Расстаёмся навсегда? И если решил расстаться со мной, то порадуй на прощанье: покажись! Явись! Дай повод гордиться фактом твоего лицезрения! Осчастливь возможностью при случае заявить на публике:
— Я видел беса и счастлив! — говорил одно, думал — другое:
"Ведь уходит, а как пойдёт "житие мое" без него — неизвестно! Если явится — попробую заманить в бутылку из под пива… Почему бы и "нет"? Джины в сказках в кувшинах сидели? Сидели, было, а моему бесу хватит и пивной бутылки!"
— Что в моём облике? Мало голоса? Хочешь видеть? Лишнее… Наш образ "только для внутреннего пользования", а наружный мой вид — "мерзкого вида козёл". Разве не так рекомендует называть церковь? Иного нет.
— Не верю такому вашему облику! Скорее на козлов похожи мы, люди. У вас принято взаимное обращение "козёл"?
— Нет.
— А у нас "козёл" — что-то вроде визитной карточки, нас только на "козлов" и хватает!
— Спасибо! "Всякое наше изображение для вас — конкретика" — любой, у кого грамотейки больше твоей будет, так бы высказался. Не могу и не хочу быть "конкретным" ни для кого. Никогда и никому в видимом мире не позволял "конкретику" над собой, меня, как супер-разведчика, "знать в лицо не должны". Почему тебе делать исключение? То, что видимо — определённо и конечно, а невидимое — беспредельно и тем прекрасно! Невидимое притягивает, оно всегда представляется прекрасным!
— Примеры давай! Голые заявления не нужны!
— Пожалуйста: ваш бог, а затем — "коммунизм". Ни того, ни другого никто и никогда не видел, но на них попеременно молились и молятся. Да ещё как! С коммунизмом, вроде бы, "завязали", а вот чужой "бог" остался, и даже "силу" в последнее время набирает. "Неведомый" потому, что его никто и никогда не видел.
— А Моше?
— А почему ему следует верить? Настоящие бесы, как и ваши боги, до видимости не должны докатываться. Бес, имеющий "внешность" — уже не бес.
— Кто?
— Так, недоразумение… Сколько времени потратил на объяснение "меня видеть нельзя"? Вынудил нарушить древний запрет бесов:
"интеллектуалы не спорят".
— Афоризм краденый?
— Нет. Дарю. И такое представь: хорошо, уступаю просьбам и являюсь. Ты видишь меня, и мы, как прежде, беседуем нашим способом. Представь ситуацию: только ты видишь меня в момент общения, окружающие смотрят в твои глаза и замечают, что они "отсутствующие". Видел "отсутствующие глаза?
— Возможно, что и видел, но названия не знал. За ненадобностью. "Отсутствующие" — не худшее название. А такие не хотел: "до чего у него маленькие и злые глаза! Совсем, как у голодной свиньи"!
Понятно, определение "отсутствующие глаза" изобрели женщины. Я — не физиономист, сравнить твои глаза с "поросячьими" не могу, не отличу от обычных глаз. А если напьюсь "до чёртиков", или в "усмерть", то смогу тебя увидеть? Хотя бы голограммой? И неужели нужно прибегать к столь ужасному способу, чтобы иметь удовольствие видеть тебя!?
— "Квантум сатис", напивайся! Но гарантий, что увидишь меня, дать не могу. Увидеть что-то иное — получится, но не меня. Вы придумали "козла в хомуте", что якобы является после длительных запоев — вот козла и увидишь.
— Не стыдно перед уходом бить меня латынью!? Не жалко? Перевод "квантум сатис" давай!
— Пожалуйста: "квантум сатис" — "сколь угодно".
— Расстаёмся навсегда!?
— Ничего не понял за двенадцать лет общения! Напрасно с тобой вожжался! Досадно: двенадцать лет — и "псу под хвост"!
— Что тебе двенадцать лет при твоих-то сроках!? Кто впечатлял бесконечностью? Разве я? — но бес, верный привычке "гнуть своё", продолжал:
— Люди, однажды встретившись, хотя бы на секунду, уже никогда не расстаются памятью. Глупее вашего "навсегда" ничего нет. Я перестану делать замечания в твоём левом ухе, или в сознании, но это не значит, что я забыл тебя. И ты меня не забудешь.
— Догадываюсь: ты наметил кого-то другого в качестве нового жилища? Лучше меня?
— Слышу что-то схожее с женской ревностью… "Без комментариев".
Второй вариант ухода беса:
— Ухожу. Отзывают "наверх"!
— О причинах догадываешься?
— Нет. Самому хотелось бы знать!
— Как-то связано с нашим "писательством"? Не "то" говорим?
— Не думаю. Если бы всё упёрлось в деятельность, то там нашли бы способ, как прикрыть нашу "лавочку".
— Тогда что?
— Не будем гадать, всё едино не угадаем. Не дано.
— Вернёшься?
— Хотелось бы, но не знаю.
— Ты хотя бы весточку из своего "далека" подавать будешь?
— А без весточки меня вспоминать не сможешь? Полное сходство с опознавательными знаками в местах "вечного упокоения"… Да, которые видимые и осязаемые… Иначе никого и ничего не помните!
Есть и третий вариант объяснения причины, почему бес оставил меня: известно, что кроме "полового бессилия" у нас бывает масса и других бессилий. "Литературное", например. Друг понял, что ничего хорошего со мной не напишет — и оставил. Все другие объяснения были обычной бесовской вежливостью. Чтобы меня, бездарь, особо не огорчать.
Какому варианту избавления от беса больше веры? Какой лучше? Каким бы он не был, но итог одинаков: бес ушёл. Ушёл без объяснения истинной причины.
Но ушёл не "просто так", оставил приятную мысль: "для освобождения от бесовского засилья дорогостоящий экзорцист не понадобился"!
Не скрою: когда-то, на заре знакомства, было желание избавиться от беса, пугался мысли "во мне сидит бес", но когда наступил реальный момент расставания — почему-то стало грустно. Страхи навещали:
— А что если уступит моим просьбам и уйдёт!? Что тогда? Как без него писать буду!?
Грусть от расставания с бесом продолжала нейтрализоваться шкурной мыслью: "крепко тратиться на обряд изгнания не пришлось, сам ушёл! Понимает бедность пенсионерскую"! — и в который раз пришла ясность и уважение к невидимой субстанции: "наши бесы, и только они — настоящая власть и сила! Всё остальное — тщета и попытки наглецов возвыситься надо мной! Другой, большей силы в видимом мире нет, а что нам представляется "силой" — всего лишь смешное недоразумение. Бесы — да, это сила хотя бы по одному "параметру": они вселяются в нас, когда захотят, и покидают нас "по собственному желанию". И никто им "не указ"!
Это была последняя "радиосвязь" с потусторонней сущностью и ею закончилась "бесовская оккупация" сроком в двенадцать лет. Но оккупация бесом моего "я" — намного меньшее и безболезненное, чем все известные оккупации.
После ухода беса ничего особенного не произошло, никакого "чувства облегчения" не испытал. Единственное и заметное, чего лишился — это бесовских замечаний написанному.
Нет ли моей вины в том, что бес ушёл? Мы, люди, в общении меж собой часто "перегибаем палку", палка "ломается", без палки мы "теряем страх божий", в итоге появляется неприязнь, воскрешение старых обид и переход во вражду.
Ранее замечал за бесом: стоило задать другу трудный вопрос из разряда "провокационных", как он умолкал, не выходил "на связь" и время молчание было "прямо пропорционально сложности, каверзности и подлости заданного вопроса".
Иногда "квартирант" насылал лёгкую головную боль в отмщение за каверзный, неразрешимый и для него вопрос, и боль соизмерялась с подлостью вопроса. Оставшись в одиночестве — оправдал беса: "не мог он насылать головную боль! Какой ему смысл и резон? Если фиксировал его выпады, то зачем было портить "технический инвентарь"? То есть, меня? Посмотреть бы на писателя, ломающего печатающую машинку в момент "отсутствия вдохновения"! — но понимание, повторяю, пришло после ухода беса.
