– Ева, голубушка, но это же двойной тариф!? – как бы переживая, развел руками официант.
– Ерунда, несите! – велел я.
– Сделай для меня, Гришенька, – и она, чмокнув губами, адресовала официанту довольно вульгарный воздушный поцелуй.
– Что празднуем, молодые гусары? – поинтересовалась певица. И я обратил внимание, как, достав сигарету, она не попыталась прикурить ее сама, и не попросила огонька у нас. Она как бы забыла про нее. Просто держала фирменное «Мальборо» на отлете в тонких пальчиках, но через секунду некурящий Зяблик, схватив мою зажигалку, уже яростно чиркал спотыкающимися пальцами и сопел от напряжения – с непривычки, огонь ему удалось добыть не сразу.
Ева оказалась очень легкой в общении. Она охотно смеялась, и пила шампанское быстро и до дна. Валету, которого она практически игнорировала, оставалось только разыгрывать надменность. Зато друга Витьку я впервые видел в таком состоянии. Технический гений и безнадежный девственник – Зяблик – даже что-то мычал, изо всех сил стараясь маячить у нее на глазах.
Потом Томашевская вернулась петь к микрофону. А я остался сидеть в ауре блаженства. Потому что знал – сегодня самый везучий день в моей жизни. Я не сомневался, что сегодня Ева – моя. И имел тому тайное подтверждение – она недвусмысленно провела под столом ногой вдоль моей ноги. Причем сделала это дважды! Официант выбился из сил, обслуживая все наши заказы. А я, заторможенной от алкоголя головой, пытался сообразить – куда же можно повести такую роскошную женщину на ночь?
Но в этот момент в зале раздался шум. У входа кто-то скандалил. Головы повернулись в ту сторону. Отругиваясь от швейцара, в ресторан не вошел, а скорее влетел человек, одетый во все белое!
В Советском Союзе было не принято носить белые костюмы. Не сказать, чтобы это было противозаконно, но такой шик в одежде отдавал вызовом обществу и всей системе. Довольно рискованная штука. Их не шили и нигде не продавали. Но этот тип не просто был одет в элегантную белую тройку. Еще и шелковый белый шарф венчал вызывающую роскошь, небрежно заброшенный за плечо.
– Алеша!.. Алеша!.. – пронесся по залу шепоток.
– Алешка, черт! – воскликнула, забыв про микрофон, Ева Томашевская, прервав песню на полуслове.
Тип в белом костюме танцующей походкой лавировал в тесноте облепленных посетителями столиков. Чувствовалось, что он здесь свой и знаком половине завсегдатаев. Когда он проскальзывал мимо нас, я успел разглядеть, что этот Алеша высок ростом, худ и сутул. На вид – лет сорок. Жидкие и длинные прямые волосы были зачесаны назад, открывая залысины, как у секретарей обкомов КПСС из старых фильмов. Его худое лицо выглядело бы классически некрасивым, если бы не потрясающая улыбка, растягивавшая рот практически до ушей.
– Этого пижона, я здесь раньше не видел, – небрежно бросил Валет.
– Вы, молодой человек, осторожнее с такими словами, – вполголоса предупредил официант. – Это Алеша Козырный. Настоящий король ресторанной и блатной песни. Любимец публики. Откуда только взялся?.. Около года его здесь не было.
– Алеша! Спой!.. – крикнул кто-то из глубины зала.
Однако, Алеша добрался до столика, накрытого для оркестра, и плюхнулся за него, как будто это было единственной целью долгого и многотрудного пути. Схватив бутылку вина «Алиготэ», он сосредоточенно набулькал себе целый фужер и принялся сразу пить крупными глотками, как человек измученный жаждой. Выпирающий кадык на его шее, заходил ходуном. Музыка прервалась. Оркестранты обступили гостя со всех сторон с дружескими объятиями и похлопываниями по спине. В кабаке все оказались в восторге от появления этого типа!
– Алеша!.. Спой! – это уже чарующе женственный голос Евы Томашевской произнес в микрофон.
Но наглый Алеша, даже на такой призыв, только мотнул головой, и показал сложенные большой и указательный пальцы, как если бы просил подождать самую чуточку. Но музыканты поняли его иначе. Один из них налил маленькую рюмку водки и поднес певцу. Тот эффектно замахнул сорокаградусную в рот, и легким полупрыжком вскочил на эстраду.
У микрофона Алеша распахнул объятия, во всю ширину своих длинных и тонких рук с огромными кистями, словно приглашая Еву упасть к нему на грудь. И что мне уже совсем не понравилось – она прыгнула в его объятия стремглав, словно не могла дождаться уже давно. А он обхватил ее, укрывая от чужих глаз белым балахоном своего пиджака, и еще что-то шептал на ушко неприлично долго.
Затем Алеша шагнул вплотную к микрофону, и принялся регулировать стойку под свой рост. Ведь он был выше изящной Евы на голову или больше. И только выправив микрофон, Алеша объявил:
– Ну! По просьбам трудящихся!..
Басист кивнул и ударил по струнам, а его сосед стремительными пальцами пробежался по клавишам.
– А-а лучше быть богатым, но здоровым! И девочек роскошных целовать! И миновать тюрьмы замок суровый! И белые костюмы надевать! – голос Алеши игриво раскатился по ресторану, под задорную ритмическую мелодию.
Я не очень понимал публику в зале. Как вообще можно танцевать под такой «блатняк»? Но все ринулись в пляс. Солидные дядьки, только что смачно поглощавшие цыплят табака, резвились на пятачке перед эстрадой, так и не вытащив салфетки, засунутые под воротники. А дамочки, которым уже давно пора бы подумать о душе (или, как минимум, о целлюлите), с гиканьем крутили юбками, изображая страстных цыганок. Сам я, не находил прелести в этом дворово-хулиганском стиле. Слушал его через силу, когда папаша в подпитии начинал крутить своего Высоцкого.
Мне было не по душе пение Алеши и этот пьяный шабаш. Но хуже всего, что Ева Томашевская напрочь забыла про меня. Сколько я не засматривался в ее сторону – ни разу не поймал ее взгляд. Как только появился этот Алеша, я для нее словно перестал существовать.
– А ты ее икрой кормил. Столько денег попусту угрохал, – не скрывая торжества, принялся сочувствовать Валет.
Еще полчаса я пил водку рюмка за рюмкой, и терпел многозначительные ухмылки Валета. Ресторан уже должен был закрыться, но Алеша выдавал песню за песней, публика не расходилась.
– Что это он такое сейчас запел? – недоумевал сильно захмелевший Витька. – «Комиссары девочек наших ведут в кабинет»?.. Белогвардейщина какая-то?
– Поручик Голицы-ин, раздайте патроны! Корнет Оболенский – надеть ордена! – со слезой выводил певец медленную песню. Горло его тряслось на надрывной ноте.
– Сейчас ему растолкуют, что можно петь, а что нельзя даже в шутку. Вон те люди в штатском. Они из «конторы», – вполголоса пообещал Валет.
– КГБшники здесь? – поразился пьяный Витек. Он даже привстал, рассматривая зал. – Покажи?! Где КГБшники?!
– Сядь быстро, – зашипел на него Валет. – Все! Пора валить отсюда. Добром это не кончится. Дайте счет! Какие триста рублей?.. Откуда?!
Витька тоже засобирался – он боялся, что мосты вот-вот разведут, и он не доберется домой. Валет спорил с официантом, относительно нашего счета, который вдруг оказался трехзначным.
– В конце концов, это ты заказывал икру и прочую роскошь, – нашел он выход, и протянул счет мне. – Я по-честному оставляю тридцать рублей за то, что сам съел и выпил, а остальное оплачивай из своей доли.
Я машинально взял листок, сверху донизу исписанный неразборчивыми карандашными каракулями, не глядя, сунул в карман, и двинулся к эстраде, проталкиваясь через плотный частокол медленно танцующих пар. Не мог я просто так уйти, не расставив все точки над «i».
Сначала я просто стоял перед эстрадой, всем своим видом показывая Томашевской, что пора бы уже меня заметить.
– Ева! – позвал я, стараясь перекричать микрофон. – Е-ева!
Ноль внимания с ее стороны!
Но зря они меня недооценивали. Шнур от микрофона был включен в длинный переходник, который тянулся по полу дальше, к усилителям. Я, легко дотянулся до переходника, повернул его, как положено и разомкнул. Микрофон умер. Голос певца осекся на полуслове. В зале возмущенно зашумели и засвистели.
Только после этого меня, наконец, изволили заметить.
– Сейчас тебе руки вырву! – в бешенстве заявил Алеша. И двинулся вперед, воплощать свои агрессивные намерения.
Точнее не двинулся, а покачнулся. Он стискивал стойку микрофона, наваливаясь на нее всем телом, потому что был уже пьян настолько, что не мог стоять на ногах, ни на что не опираясь. Вдобавок, его белый пижонский шарфик обмотался вокруг стойки и потянул ее за собой. Электропроводку коротнуло. И певец судорожно дрыгнулся, пронзенный электрическим разрядом. Музыканты подхватили его на лету. Но Алеша, все никак не хотел успокоиться. Он вырывался, размахивая руками, словно дрался со мной вслепую. Эти его потуги выглядели такими жалкими, что мое недавнее бешенство отступило. И стало смешно, как секунду назад я чуть было не полез в драку.
