О аллах! Это он — «Царь царей» — воскрес и вернулся в свой мир. Я уже не ощущал человека, чье имя Махфуз, да и мог ли я ощущать его, если он — ничтожная личность, бродяга, согласившийся жить жизнью низких тварей?
Я вышел, моя царственная борода величественно спускалась на грудь; факельщики и знаменосцы ждали меня, солдаты подняли копья, приветствуя своего повелителя, трубы возвестили мое появление. Я вошел в тронный зал, он совсем не изменился: те же громадные колонны с золотом, те же стены с дорогими инкрустациями, трон, над ним балдахин из красного плюша. Вокруг трона князья и министры.
Наконец, наконец я вернулся в свое царство, снова власть в моих руках! Царственным степенным шагом я проследовал к трону, улыбкой приветствуя народ. Но на троне находился неизвестный мне человек. Я внимательно посмотрел на него и увидел, что он тоже «Царь царей». Я стоял вне себя от гнева, потом попросил его дать мне дорогу — ведь он узурпатор. Он резко возразил. Я не мог овладеть своими чувствами, чаша терпения переполнилась. Я грозно поднял свой скипетр и потерял сознание.
Больше я ничего не помню…
И меня привели к тебе.
Вот моя повесть, о господин! Теперь ты уверен, что я неповинен в убийстве устаза Захира?
Перевод Т. Городниковой
1
Шейх Аммар ас-Саадави в своем доме, в деревне аш-Шамарих, завтракал с приятелем, шейхом Закария. Аммар ас-Саадави сидел молча, с опущенной головой, взгляд его был печальным и тревожным, словно его мысли витали в другом мире. Время от времени он протягивал руку к тарелке, брал ломтик хлеба и машинально клал его в рот.
В это время с необычайной поспешностью в комнату вошла старая служанка Умм Шалябия, наклонилась к шейху Аммар ас-Саадави и что-то прошептала на ухо. Едва он услышал ее слова, как вздрогнул, глаза его налились кровью, он бросил на нее гневный взгляд и закричал:
— Вернулась моя дочь Наджия? У меня нет дочери с таким именем!.. Уйди от меня, женщина, иначе я сломаю палку о твою голову!..
Он схватил трость и занес ее над служанкой. Испугавшись, та выбежала из комнаты.
Шейх ас-Саадави внимательно посмотрел на своего друга шейха Закария и сказал прерывающимся от волнения голосом:
— Десять лет назад я прогнал ее отсюда, как собаку. Она плакала и молила о прощении, но как я мог ее простить? Она запятнала мою честь вечным позором. Из-за нее я стал посмешищем во всей округе. Я до сих пор ни на кого не могу поднять глаз… Нет, я не был жесток с ней. Своим преступлением она заслужила смерть. — И, ударив себя кулаком в грудь, он продолжал: — Ей было шестнадцать лет, когда она запятнала позором своего отца. Она обманывала меня целый год. Жила в моем доме, рядом со мной, отягощенная своим преступлением, а я ничего не знал о нем…
Закария начал успокаивать своего друга. Вскоре оба старика снова приступили к трапезе. Аммар ас-Саадави опустил голову и опять погрузился в глубокое молчание. Закария встал, попрощался с хозяином и ушел. Ас-Саадави остался один. Он вспомнил далекое прошлое, когда его дочь Наджия была еще маленькой девочкой и он носил ее на плече, играл с ней… Вспомнил, как ходил с ней в поле и она вела за повод буйвола, куда хотела… Вспомнил, как на базаре она сама выбирала себе сладости… Он видел ее смеющейся, порхающей вокруг него, как кроткая голубка. Она с разбегу бросалась к нему, пряча голову у него на груди… А когда приходило время сна, он клал голову дочки к себе на колени, напевал ей песни и рассказывал сказки, как это обычно делает любящая мать.
Из его глаз полились слезы. Он протянул руку, взял коран и попытался читать. Но его растерянный, взволнованный взгляд блуждал по сторонам.
2
На пороге показалась Умм Шалябия. Медленно и боязливо она приблизилась к шейху, но он не видел служанки. Тогда она села возле него и начала молча гладить ему ноги. Заметив, что пришла Умм Шалябия, он тотчас же встал и гневно сказал ей:
— Берегись говорить мне о ней!..
Умм Шалябия цеплялась за его плащ и со слезами умоляла:
— Милосердие, о господин, милосердие! Разве есть что-нибудь лучше милосердия?
— Я не знаю, что такое милосердие!
Ас-Саадави весь дрожал, его лицо пылало. Умм Шалябия сказала ему:
— Она в моем доме… ждет тебя. Если бы она не боялась, то пришла бы сюда и ползала у твоих ног.
Шейх ас-Саадави с силой оттолкнул ее и воскликнул:
— Уйди!.. Уйди отсюда!
— Она хочет видеть тебя… Она умирает!
— Пусть отправляется в ад…
— Твоя дочь раскаивается и вернулась, чтобы умереть на твоих руках.
Охваченный гневом, шейх выбежал из дому. Он не знал, куда и зачем идет. Воздух был горячий, будто в пылающей печи. Старому шейху казалось, что он слышит какой-то незнакомый голос, который настойчиво твердит: «Наджия пришла, Наджия пришла!»
Слова повторялись в такт его шагам, словно сами ноги монотонно выстукивали эту фразу. Затем слова зазвучали еще громче; он слышал их и в цокоте копыт животных, и в шелесте листьев на деревьях. А когда встречавшиеся знакомые спрашивали его о здоровье, ему казалось, что и они повторяют эти странные слова. Он слышал, как они звучали в нем и эхом отдавались в его сердце.
Шейх Аммар ас-Саадави брел словно ощупью, он казался одновременно и страшным, и жалким. Ему захотелось зайти в кофейню, чтобы хоть немного отвлечься от этого голоса, но он раздумал и пошел быстрей, будто боялся опоздать к назначенному времени…
Вдруг, как бы очнувшись, он понял, что оказался перед домом, который был ему хорошо знаком. Он вздрогнул, остановился как вкопанный перед дверью и внезапно воскликнул:
— Где ты, Наджия?.. Где ты?
Шейх быстро вошел в дом и увидел перед собой изможденное существо, лежавшее на полу. Послышался слабый голос:
— Я здесь, отец.
Шейх Аммар бросился к дочери, слезы душили его:
— Наджия, дочь моя любимая!.. Наджия, доченька моя!
Они горько заплакали…
Успокоившись, Аммар прижал к груди свою умирающую дочь, и Наджия почувствовала, как необыкновенное спокойствие охватило ее, боль вдруг исчезла, и ей казалось, что возвращается жизнь. Она крепко прижалась к отцу, словно боялась потерять его. Закрыв глаза, они молчали. В этот миг их души слились воедино, все вокруг исчезло для них. Они вернулись в прошлое. В одно мгновение исчезли долгие годы разлуки, словно по мановению волшебной палочки стерлось все, что было создано днями позора и мук. Наконец шейх Аммар тихо прошептал:
— Моя девочка… Мы пойдем вместе на базар, ты выберешь себе сладости… Вот тебе буйвол, возьми его за повод и веди, куда хочешь.
Наджия откликнулась голосом слабым, как дуновение ветерка:
— Сладости… буйвол… базар…
Она вздрогнула и вытянулась. А старый шейх Аммар как бы во сне рассказывал сказку:
— Было ли, не было ли, о господа мои благородные… Жил-был один ловкий человек по имени Мухаммед и женщина по имени Ситт аль-Хусун… Моя сказка будет приятной для слуха, если я упомяну имя пророка, да почиет на нем молитва и мир…
3
Перед заходом солнца из дома Умм Шалябии вышла скромная похоронная процессия и направилась к кладбищу необычной дорогой, словно скрываясь от посторонних глаз.
После вечерней молитвы шейх Аммар, низко опустив голову, возвращался домой. Он шел медленно и повторял:
— Слава бессмертному творцу!..
На следующий день — это было в пятницу — около полудня шейх ас-Саадави вышел из дому. Он медленно брел, направляясь к мечети, чтобы совершить молитву.
Он вошел в мечеть и, как обычно, влился в толпу. На возвышение поднялся мулла и начал звонким голосом говорить о прелюбодеянии и проклинал совершивших его. Люди слушали с благоговением.
Мулла клеймил заблудших страшными проклятьями и говорил, что для них в аду уготованы самые страшные муки.
Шейх ас-Саадави прислушивался к словам проповеди. Вдруг он выпрямился и воскликнул:
— Не тебе судить об этих людях, человек. Только аллах самый великий судья!
Мулла и все молящиеся посмотрели на него в замешательстве и хотели было заставить его замолчать, но шейх гневно продолжал:
— Я не хочу слушать, когда кто-нибудь говорит о ней. Все вы лицемерные собаки! А у нее было доброе, чистое сердце, и она умерла у меня на руках, покаявшись.
Он взбежал на возвышение и схватил муллу, намереваясь задушить его, но внезапно почувствовал, что силы покидают его.
Шейх Аммар ас-Саадави упал на землю, и пена появилась в уголках его рта.
Перевод А. Рашковской
Молодой феллах Абдассами сидел на широком камне у заброшенного амбара и смотрел на проселочную дорогу, которая пересекала земли Хасана-ага и шла дальше полями вплоть до железнодорожной станции. По обеим сторонам ее тянулся ряд буковых деревьев с прямыми стволами.
