В сентябре 1928 года Левин участвовал в выступлении обэриутов на диспуте, состоявшемся после вечера В. Маяковского в Ленинградской капелле. По воспоминаниям Бахтерева, обэриуты вышли на сцену, и Введенский огласил их декларацию «с короткими примерами обэриутского творчества».
Осенью Левин, по всей видимости, принимал участие в работе над постановкой пьесы Хармса и Бахтерева «Зимняя прогулка» (пьеса была поставлена на вечере в Доме печати 25 декабря, текст не сохранился).
В записных книжках Хармса сохранилась программа еще одного декабрьского вечера ГИИИ — этот вечер в последний момент отменила администрация института. Нам нем Левин должен был выступить с «эвкалической прозой»: звучный греческий неологизм был произведен от еу (добрый) и kalos (прекрасный).
Таково одно из немногих свидетельств относительно обэриутской прозы Левина. Еще одно оставил нам ленинградский прозаик и фантаст Г. Гор:
В 1929 году я присутствовал на вечере оберпутов в студенческом общежитии Мытни. На давно не мытых стенах Мытни обернуты развести странные плакаты, похожие на детские рисунки, и лозунг: «Мы — не пироги», написанный детскими каракулями.
Эстетическим кредо обериутов был парадокс, пришедший в литературу вместе с «Алисой в стране чудес» Кэрролла, вместе с Чарли Чаплином и английскими детскими стихами, имитирующими детский фольклор с его алогичным восприятием мира.
<…> Хармс и Введенский сделали это главным принципом своей поэзии. Но то, что выглядело вполне нормальным в стихах, написанных для детей, вызываю недоумение, а иногда и протест, когда оно было пересажено в поэзию для взрослых.
Хармс сразу же уловил настроение аудитории и вместо «взрослых» стихов стал читать детские, превратив критически настроенных к нему студентов в детей.
Обериутскпй прозаик Дойвбер Левин, впоследствии героически погибший на Невской Дубровке, прочитал главы из романа «Похождение Феокрита». Роман Левина походил на картину Марка Шагала. Так же как у Шагала, в «Похождении Феокрита» размывались границы между тем, что могло быть, и тем, что могло только присниться. В нижнем этаже шагаловски фантастического дома жил обычный советский служащий, а в верхнем обитало мифическое существо с головой быка. Только потолок отделял современность от античности, спаянных вместе причудливой фантазией автора[11].
Не только Гор, но и Бахтерев воспринял «Похождение Феокрита» и повесть «Парфений Иваныч» как литературный аналог Шагала: «По мироощущению обе повести приближались к живописным полотнам Марка Шагала»[12]. При этом, как указывает Дымщиц, оба автора специально подчеркивали, что аналогия с Шагалом была подсказана манерой, а не тематикой — в обэриутских вещах Левина, по словам Бахгерева, «отсутствовала еврейская тема или специфически белорусский материал».
Увы, от «Похождения Феокрита» (в некоторых источниках — «Жизнь Феокрита»), как и повести «Парфений Иваныч», остались одни воспоминания. Безвозвратно исчезли и четыре рассказа Левина, отправленные среди других обэриутских текстов в Париж с художником П. Мансуровым в августе 1928 г. — несбыточный план Хармса, надеявшегося на публикации в заграничных изданиях Известны названия трех утраченных рассказов: «Улица у реки», «Козел», «Третий рассказ».
В конце 1920-х гг. Левин, подобно другим обэриутам, обратился к детской литературе. Но возникла загвоздка: писатель Борис Михайлович Левин в литературе уже существовал. Выход подсказал С. Маршак, и Левин начал подписываться своим еврейским именем — Дойвбер.
В 1930 г. вышла его первая детская книжка. «Полет герр Думкопфа», фантастическая история об ученом чудаке-немце, типичном персонаже обэриутов и некоторых серапионовцев (ранее рассказ печатался в журнале «Пионер»). Те же мотивы абсурдного изобретательства Левин развивал в совместном с Хармсом рассказе «Друг за другом», опубликованном в журнале «Чиж».
И в том же году грянул гром: весенний вечер обэриутов в общежитии студентов ЛГУ закончился скандалом. Студенческая аудитория, как признавал позднее на допросе Хармс, бушевала и требовала «отправки нас в Соловки». Ленинградская газета «Смена» выступила со статьей «Реакционное жонглерство (Об одной вылазке литературных хулиганов)»[13].
Обереуты далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство — это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому — контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага
— такие хлесткие определения, попахивавшие тюремной камерой, распространял от имени «пролетарского студенчества» автор печатного доноса, некто Л. Нильвич (под этим псевдонимом, как считается, скрывался сотрудник ОГПУ Е. Сно, посещавший выступления обэриутов по профессиональной надобности). В статье сохранились не только фрагменты пропавших стихов обэриута Ю. Владимирова, но и цитата из рассказа Левина:
Первым читал Левин. Читал он рассказ, наполненный всякой дичью. Тут и превращение одного человека в двух («человек один, а женщин двое: одна — жена, другая — супруга»), тут и превращение людей в телят и прочие цирковые номера.
Недоумевая, следили собравшиеся за этими вывертами. К чему все это?
Вопли аудитории не испугали Левина — он твердо стоял на своем, что вызвало у «Нильвича» приступ неподдельной ярости:
Левин заявил, что их «пока» (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание.
— Для кого строите? — спросили его.
— Для всей России, — последовал классический ответ.
Вечер в общежитии ЛГУ 1 апреля 1930 г. стал последним публичным выступлением ОБЭРИУ. Репрессии, обрушившиеся на обэриутов в конце 1931 года (аресты и высылка Введенского, Хармса, Бахтерева) каким-то чудом обошли Левина стороной. В тридцатые годы он одну за другой публикует детские книги; однако Левин, как и его соратники-обэриуты, вкладывает в них совершенно не «детское» содержание.
В первом же «большом» произведении «Десять вагонов» (1931, второе издание 1933) писатель нащупывает собственную тему: быт еврейских местечек накануне и во время революции и гражданской войны. Кровавая метель исторического катаклизма в восприятии ребенка или подростка, зловеще-абсурдная речь и вещие сны становятся его стихией. За «Десятью вагонами» последовали повести «Вольные штаты Славичи» (1932), «Лихово» (1934) и пьеса «Амур-река» (1939). Немалый успех сопутствовал повести «Улица сапожников», которая выдержала в 1932–1935 гг. три издания. По мнению В. Дымшица, повести Левина —
это своеобразная, оригинальная проза зрелого мастера, интересная, прежде всего, своим замечательным стилем. В реалистической прозе Левин вовсе не отказывается от формальных поисков своей юности. Гротеск, алогизм, разрушение структуры обыденной речи, языковые эксперименты, описание фантастических сновидений сочетаются в ней с тонким психологизмом и мастерским диалогом. Неутраченный вкус к обэриутской «зауми» виден в каждом произведении. <…>
Первая по-настоящему самостоятельная книга Дойвбера Левина «Десять вагонов» основана на устных рассказах сирот Гражданской войны — воспитанников Еврейского детского дома в Ленинграде. Подчеркнем: эта книга — вовсе не журналистская обработка записей, а стожный формальный эксперимент. Начинается она с фигуры автора, типичного обэриутского «чудака», «праздношатающегося», которого прогулка по Васильевскому острову «случайно» приводит в детский дом, где живут его герои, еврейские сироты, бывшие беспризорники. Их рассказы построены на двойном остранении. Во-первых, автор умело, чисто языковыми средствами, но не прибегая к примитивным «одессизмам», показывает, что беседа идет не на русском языке, плохо известном детям, а на идише. Во-вторых, война, увиденная глазами детей, не знавших мирной жизни пли забывших о ней, предстает как забавная, а местами увлекательная игра, отчего кажется еще ужасней. В целом, эта, к сожалению, забытая, как и другие сочинения Левина, книга могла бы занять свое достойное место рядом со знаменитой «Республикой Шкид» его друга Леонида Пантелеева.
Три остальные повести Дойвбера Левина посвящены жизни еврейских местечек Белоруссии в предреволюционные годы и годы Гражданской войны. «Вольные штаты Славичи» — книга о местечке, на тридцать три часа захваченном бандой анархистов. «Улица сапожников» — история жизни еврейского подростка. «Лихово», наиболее зрелая и единственная — «взрослая» повесть Левина, рассказывает о дореволюционной жизни нищих евреев-ткачей в Полесье.
Сюжетные мотивы всех трех повестей крайне просты и формально соответствуют штампам массовой советской литературы: классовая борьба, обретение неорганизованной массой ремесленников пролетарской солидарности, смычка погромщиков-антисемитов с еврейской буржуазией и т. п. Но плоские, малоинтересные сюжеты повестей входят в очевидное противоречие с мастерством Левина как стилиста. Отметим также, что его повестям присуще точное изображение культурного ландшафта, быта и социальной структуры местечка и его предместий. Все местечки, описанные в книгах Левина, имеют реальные прототипы: Ряды — это Ляды, Славичи — Баево, Лихово — Дубровино[14].
