По роду занятий — не то чтобы платная компаньонка или профессиональная домработница. Да, на склоне лет мне предстоит чистить те же сковородки с кастрюлями, что и в юности, — я с этим вполне смирилась, ведь все они принадлежат великолепной, прославленной киноактрисе, мисс Кэтрин Кентон, хотя она к ним и пальцем не прикасается.
Я варю для неё яйца всмятку. Начищаю до блеска линолеум в кухне. Без конца полировать золотые побрякушки, врученные в дар мисс Кэти (их много, и каждая что-нибудь значит), тоже входит в мои обязанности. Но разве я прислуга? Можно подумать, мясник может быть прислугой нежных ягнят!
Моя цель — приводить в порядок творческий хаос мисс Кэти. Дисциплинировать её характер, известный своими капризами. Я из тех людей, кого Лолли Парсонс [5] называет «суррогатным позвоночником».
Да, мне приходится пылесосить ковры мисс Кэти и забирать заказы у зеленщика, но моя подлинная роль — не дворецкий и уж точно не горничная. В некотором смысле кому-то может показаться, будто мисс Кэти — моя хозяйка, учитывая, что в обмен на затраченное время и труд она обеспечивает моё существование, или что я тяжело работаю, пока она отдыхает и процветает, однако неужели брюква или несушка — хозяева фермера?
Элегантная Кэтрин Кентон повелевает мной не более, чем пианино способно приказывать Игнацию Яну Подеревски — перефразируя Джозефа Лео Манкевича, который однажды перефразировал меня, я первой произнесла и сделала изумительно умные вещи, которые позже помогли прославиться другим. В некотором смысле мы с вами знакомы. Если вы видели Линду Дарнелл в «Падшем ангеле» в роли официантки придорожной закусочной, с карандашом за ухом, — считайте, что видели и меня. Эту манеру Дарнелл без спроса присвоила. Как и Барбара Лоуренс с её ослиным хохотом в «Оклахоме». Столько великих актрис не постеснялись украсть мои самые заметные жесты или привычки, что вы могли видеть меня в работах Элис Фей, Маргарет Дюмон и Риз Стивенс. Во многих картинах прошлого мелькали мои фрагменты — поднятая бровь, палец, нервно крутящий провод от телефонной трубки…
Забавно: Элеонор Пауэлл когда-то переняла мою фирменную манеру носить на одежде множество мелких бантов, — а я теперь щеголяю красными коленями уборщицы и распухшими руками посудомойки. И вовсе не той знаменитой походкой, за которую Дэррил Занук однажды сравнил меня с Клифтоном Уэббом в клетчатом килте. Мервин Лерой распускал слухи, будто бы я — тайное дитя любви Мари Дресслер от её постоянного партнёра по съёмкам — Уоллеса Берри.
В мои ежедневные обязанности входит размораживать холодильник мисс Кэти, а также утюжить её постельное бельё, однако я вовсе не нахожусь в положении прачки. Не стремлюсь сделать карьеру поварихи. И вообще, по призванию я не домашняя прислуга. Жизнь Кэтрин Кентон куда сильнее зависит от моей воли, нежели моя собственная жизнь — от её. Действительно, ежедневные требования и нужды мисс Кэти определяют мои действия, — но лишь в той мере, в какой ограниченные возможности гоночного автомобиля влияют на гонщика.
Я не просто женщина, что трудится на фабрике по производству восхитительной Кэтрин Кентон; я и есть фабрика. И, записывая эти слова, играю роль не кинооператора, а камеры, способной льстить, подчёркивать, искажать образ кокетливой мисс Кэти, который запечатлеется в памяти зрителей навсегда.
Я не колдунья. Я само колдовство.
Мисс Кэти тратит очень мало усилий на то, чтобы быть собой. Вся чёрная работа выполняется мною — в тандеме с армией постижёров [6], пластических хирургов и диетологов. С первых дней съемок мне приходилось расчёсывать и укладывать её зачастую белокурые, иногда чёрные, а время от времени рыжие волосы. Я забочусь о нежных обертонах её голоса, так чтобы каждая фраза звучала, словно часть сценария, созданного Торнтоном Уайлдером. У мисс Кэти давно не осталось ни единой прирождённой черты — за исключением почти сверхъестественного фиалкового оттенка глаз. Её высокий трон в ледяном пантеоне, рядом с престолами Греты Гарбо, Грейс Келли и Ланы Тернер, всей тяжестью держится на моих плечах.
И хотя задача хорошо вышколенной прислуги — максимально держаться в тени, ту же цель преследует и кукловод. Под моим руководством домашнее хозяйство мисс Кэти управляется словно само по себе, а её жизнь течёт сама по себе.
Нет, я не нахожусь на положении няньки, горничной или секретарши. То есть должность моя так не называется, однако я исполняю вышеназванные обязанности. Каждый вечер задёргиваю на окнах шторы. Выгуливаю собаку. Запираю двери. Отключаю телефон, чтобы указать внешнему миру на его подлинное место. Впрочем, в последнее время моя работа всё чаще заключается в том, чтобы уберечь мисс Кэти от неё самой.
Резкая смена кадра: Ночь. Перед нами роскошный будуар, принадлежащий Кэтрин Кентон. Только что закончился ужин. Мисс Кэти заперлась в примыкающей ванной комнате. За кадром слышно, как шумит хлещущая из крана вода.
Вопреки широко распространившимся сплетням, меня и мисс Кэти совершенно не связывает то, что Уолтер Уинчелл назвал бы «женской дружбой на кончиках пальцев». Мы не позволяем себе ничего такого, за что «Конфидентал» мог бы окрестить нас «малышками с нежным баритоном», или того, что Хэдда Хоппер описывает как «посасывание розовых складочек». Сейчас, например, моё дело — положить в эмалевое блюдце на прикроватном столике по одной таблетке нембутала и люминала. А ещё — наполнить винтажный бокал кусочками льда и по капле влить в него виски, заполнив оставшееся пустое место содовой.
Прикроватный столик представляет собой не что иное, как шаткую стопку сценариев, присланных Рут Гордон и Гарсоном Канином вкупе с настойчивыми просьбами вернуться на сцену. Тут вам и состряпанные на скорую руку бродвейские мюзиклы, основанные на переодевании актёров в шкуры динозавров или Эммы Гольдман, и полнометражные мультипликационные версии шекспировского «Макбета», где все герои выведены в образах звериных детёнышей. Голосовая озвучка. На пожелтевших покоробившихся страницах темнеют пятна от виски и сигаретного дыма. Бумага покрыта коричневыми кольцами от кофейных чашек мисс Кэти.
Каждый вечер, после любого торжества, которое приходится открывать моей мисс Кэти, мы повторяем один и тот же ритуал. Я расстёгиваю молнию на её платье. Включаю телевизор. Меняю канал. Меняю канал ещё раз. Вытряхиваю на атласное покрывало кровати содержимое вечерней сумочки — помаду «Элен Рубинштейн», ключи, банковские карточки, — чтобы переложить это всё в дневную сумочку.
Вставляю в туфли специальные распорки для обуви. Прикалываю золотисто-каштановый парик на голову-манекен. А потом зажигаю свечи с ароматом ванили, расставленные вдоль каминной полки.
Между тем моя мисс Кэти нежится в ванне. Сквозь шум воды слышно, как она бубнит за дверью: «Гав, мууу, мяу… Уильям Рэндольф Херст. Рррр, скрип, чирик… Анита Лус».
Посередине атласного покрывала растянулся пекинес по кличке Донжуан. Вокруг лежат смятые обёртки, а рядом — половинки шоколадной коробки, изготовленной в виде сердца; на крышке приколоты розовые парчово-шелковые розы, углы отделаны сборками кружева. Пышное красное покрывало, беспорядок на нём, вощёные чашки-обёртки, а в середине — растянувшаяся собака.
Из вечерней сумочки мисс Кэти выпадает зажигалка, сигаретная пачка «Пэлл Мэлл», коробочка для пилюль, покрытая рубинами и турмалином, — там туинал и дексамил. Гав, ко-ко, скрип… Нембутал.
Гррр, у и-у и, хрю… Секонал.
Мяу, чирик, муу… Демерол.
А следом, плавно порхая в воздухе, на кровать опускается тиснёная карточка с именем гостя, стоявшая этим вечером на столе. На белоснежной бумаге чёрными буквами-жирным шрифтом написано: «Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий».
Проходит отрезок времени, который Хэдда Хоппер окрестила бы «голливудским сроком хранения». На стоп-кадре мы видим, как маленькая карточка белеет посередине атласного покрывала рядом с неподвижной собакой.
По телевизору показывают мою мисс Кэти в роли испанской королевы Изабеллы, сбежавшей от монарших обязанностей в Альгамбре ради краткого отдыха на Майами-Бич, где она притворяется обыкновенной цирковой танцовщицей, чтобы завоевать сердце Христофора Колумба в исполнении Рамона Новарро. На экране эпизодически мелькает Люсиль Болл, позаимствованная у кинокомпании «Уорнер Бразерс», — она играет соперницу мисс Кэти, королеву Елизавету.
Вот вам и западная история, как выражается эта сволочь Уильям Уайлер.
Из ванной сквозь грохот потоков горячей воды доносится: «Гав, иа, хрю… Эдгар Гувер-младший». Я напрягаю слух, пытаясь разобрать, что там бормочет мисс Кэти. Края атласного покрывала, балдахина и штор окаймлены длинной бахромой. Всё подбито красным бархатом с разрезным ворсом. На обоях тиснёный орнамент. Бордовые стены с мягкой обивкой на пуговицах увешаны зеркалами эпохи Луи Четырнадцатого. Розовый камин высечен из оникса и кварца. В общем, здесь тихо и тесно, как внутри вагины Мэй Уэст.
