Здорово страдают интеллигенты из-за своей интеллигентской честности. А офицеры на их честности здорово играют. Был в соседней роте некий Володя X. Мягкий, вежливый, узкоплечий — словом, типичный интеллигент. В чем он провинился — не знаю (духи всегда в чем-нибудь виноваты), только бит был крепко. Ротный на утреннем осмотре увидел синяк. «Кто ударил?» Завел в канцелярию. «Ты же честный, Володя, я знаю. И не побоишься сказать правду. Зачем тебе покрывать нарушителей Устава? Скажи мне правду. Слово офицера, никто не узнает». Тот возьми да и скажи. Ротному, по большому счету, на этот синяк плевать, как и на самого Володю со всеми его проблемами. Но работа его с личным составом должна быть для всех налицо. (Кстати, сами эти мордобойцы ротному гораздо ближе, чем какой-то драный интеллигентишка. «Толку с него!») Вот он пожурил виновных перед строем да и пошел себе вечером домой с чувством хорошо выполненного долга. А незадачливого Володю били смертным боем часа два и с проломленным черепом оставили под кроватью. Каждый раз, когда хотел вылезть, — добавляли. Провалялся он под койкой двое суток без еды и питья. Под себя ходил. Наконец, заметили его отсутствие отцы-командиры. Вытащили из-под койки. Справедливость, как говорится, восторжествовала Володю — в госпиталь, обидчиков его — под трибунал и в дисбат.
Но это еще не все. Развилась у Володи болезнь, весьма распространенная в нашей армии, которую я бы назвал «казармофобия». Боится, не хочет возвращаться в часть, хоть убей. На коленях умолял начальника госпиталя оставить его. Когда тот не согласился, Володя съел буханку мерзкого армейского хлеба и полкило оленьего жира. Результат — заворот кишок и снова в госпиталь. Отходили. Стали снова в часть собирать. Тогда Володя пошел в инфекционное отделение и в туалете съел немного кала желтушного больного. Результат — острый вирусный гепатит и опять в койку. К чести начальника госпиталя надо сказать, что причиной еще одной болезни он не стал — оставил Володю в госпитале до самого дембеля.
Не любят интеллигентов в армии, хоть убей. Поэтому и слово это — «интеллигент» — считается оскорблением почище «козла» или «ублюдка».
Мы учили эти законы сразу и без экивоков. Мы выхаркивали их с кровью на утренних осмотрах, их вбивали в нас с приказами «фанера, к осмотру!», они звездчатыми отпечатками солдатской бляхи запечатлелись на наших задницах.
Итак, вот несколько принципов, которые нужно знать, чтобы нормально жить и достаточно высоко котироваться в армии:
1. Никогда ни для кого ничего не делай, если он может это сделать сам.
2. Всегда отвечай ударом на удар. Если видишь, что это необходимо, — бей первым.
3. Никогда не показывай нерешительности или боязни.
4. Никогда не прощай обид. Будь злым и злопамятным,
5. Не доверяй офицерам. Им твои проблемы до задницы.
6. Никому не жалуйся и не лги.
7. Всегда делай лишь ту работу, которую не погнушался бы, с твоей точки зрения, сделать самый уважаемый в роте солдат.
8. Будь себе на уме.
9. Никогда, даже в мыслях, не допускай, что кто-то из сослуживцев или офицеров может быть морально выше и сильнее, чем ты.
10. Знай свою службу, свои права и обязанности лучше командиров.
11. Будь всегда чист, глажен, брит и надраен до блеска. В армии встречают по одежке.
12. Не «прогибайся». Где возможно — «вальтуй».
13. Никогда не ешь в одиночку или спрятавшись. Не ешь из грязной посуды.
14. Не подбирай объедков и никогда не показывай, что ты голоден.
15. Не ищи легкой службы. Отслужив легко, ты не достоин уважения.
16. Никому не верь. «Добрым» сразу бей в балабас. Все западло в роте — от них.
17. Не бойся крови. Если ты в первой же схватке проломишь кому-нибудь голову табуреткой — к тебе будут относиться гораздо осторожней.
18. Забудь все интеллигентские штучки. В армии вежливость — признак слабости.
19. Не унижай слабых, иначе в глазах сильных потеряешь свое лицо.
20. Не лезь на рожон. Будь спокоен и выдержан, ведь запасного черепа у тебя нет.
21. Дай всем понять, что у тебя нет слабых мест.
22. И последнее. Когда надо, будь таким, как все. На таких, как все, бочек не катят.
О «СТЕРЖНЕ» И О ЕГО ОТСУТСТВИИ
Наличие или отсутствие «стержня» — основной принцип, по которому происходит градация людей в армии.
Что такое «стержень», в двух словах не объяснишь, как не объяснишь в двух словах, что такое «чмо». Но упрощенно «стержень» — это армейский эквивалент чувства собственного достоинства. Если «стержень» есть — ты «бурый» или «похуист», если проблематичен — ты «середняк» если отсутствует — ты «чмо». Еще более упрощенное, казарменное определение «стержня» таково: в тебе есть «стержень», если никто не может заставить тебя делать то, чего ты делать не хочешь. По этому признаку люди делятся достаточно жестко. И каждый разряд живет так, как неспособен жить его антипод. Бурый неспособен вкалывать так, как экалывает чмо, таким дерьмом питаться, так мало спать, существовать в таких ужасных условиях, быть гонимым, молча сносить удары. Чмо же неспособно драться «не щадя живота своего», нагло добиваться того, что ему не принадлежит, быть упрямым, злопамятным и жестоким. И так далее. Но давайте по порядку.
Бурые, В основном, тупоголовы, бесшабашны, мстительны. Так называемые «рубаха-парни». Завоевываемое ими привилегированное положение ценно для них даже не избавлением от грязной работы и унижений, а приобретением власти над слабыми. О, покомандовать, поиздеваться над кем-то — для них высший кайф. Особенно любят «дрочить» интеллигентов (рядом с интеллигентами бурых мучает острое чувство собственной неполноценности; угнетая интеллигентов, чувствуя свою над ними власть, бурые это чувство глушат). Свои служебные обязанности почти всегда знают четко. Но дальше параграфов идут редко. Жесткими приказами от них ничего не добиться — чихать они на них хотели. Лучше всего поставить их в пример духам. Тогда бурые из кожи вон будут лезть, подсознательно доказывая себе свое над духами превосходство, а, значит, и право ими командовать. Из бурых командиры обычно набирают старшин и сержантов, и те с энтузиазмом берутся за дело, подхлестываемые все той же уездной жаждой власти. Многие из них потом становятся «сверчками» и прапорщиками.
Похуисты, На мой взгляд, самые приятные из солдат. На «священный долг по защите» плевать хотели, так как прекрасно понимают, что вся эта ура-патриотическая трескотня — для толпы у подножия трибун. (Впрочем, в армии вообще мало кто задумывается о том, что они все там делают, а если кто и задумывается, то наверняка имеет на этот счет мнение, весьма отличающееся от официального.) Но службу несут отменно, во-первых, зная, что чем лучше они будут выполнять свои обязанности, тем реже их будут дергать, а, во-вторых, из самоуважения. Самая цивилизованная часть солдат. На политические темы предпочитают не рассуждать (у бурых на это не хватает мозгов, у середняков — времени, у чмырей — здоровья), лишь иногда позволяют себе задать несколько каверзных вопросов замполиту. От власти над кем-то не получают никакого удовольствия, мало того — она их тяготит. Не только не издеваются над чмырями, но даже пытаются говорить с ними как с нормальными людьми. Выслуживаться не любят, к высшим чинам почтения не испытывают, поэтому среди сержантов и старшин их почти нет. Относятся к двум годам службы, как к досадной задержке, поэтому зачастую плевать хотели на кантики, рантики, стрелочки, угол изгиба блях и кокард, дембельские альбомы и блокноты и прочую муру, от которой без ума бурые. С сослу-живцами-непохуистами общаются мало и только по необходимости. Припахивают только в самом крайнем случае.
Середняки. Ни рыба, ни мясо. Иногда угнетаются бурыми. Похуисты их просто не замечают. Зато сами середняки любят прикрикнуть на чмырей. Грязную работу делают только после серьезного сопротивления. Вообще, в армии (как, впрочем, и везде) их подавляющее большинство. У умного ротного дальше «мослов» (младших сержантов) не дослуживаются. Они всегда в середине. Вот и все, что о них можно сказать.
Чмыри (ед. число «чмо» — человек, морально опущенный). Самые несчастные и убогие в СА существа. Протоплазма, утратившая всякий человеческий облик. Понятие «чмо» («чухан», «чмырь», «чушок») настолько многогранно, что не служившему в армии читателю наверняка будет весьма сложно представить себе этот «героический» образ. Поэтому сейчас я попытаюсь нарисовать приблизительный портрет «классического» чмыря из ЗабВО второй половины восьмидесятых. Небрит, немыт, подшит черной от грязи подшивой двухмесячной давности, зарос паршой до самых глаз, хэбэ или пэша черным-черно и размеров на пять больше, чем надо (равно, как и сапоги), руки покрылись черной коркой, вшей столько, что брось нательную рубаху на пол — она убегает, соплив, вонюч, в карманах постоянно какие-то объедки, всего «шугается», смотрит заискивающе, после первого же тычка валится на пол и плачет, шапка тоже гораздо больше, чем надо, с пришитой кокардой и непременно обгорелая (ночью в печке огонь поддерживал, закемарил, вот и прислонился). Но, несмотря на столь неприглядный вид, чмо спесобно на многое. Дело в том, что от постоянных побоев, притеснений, издевательств, голода и холода у чмырей прекращается высшая нервная деятельность. Их чувства отключаются. Они не ощущают боли и холода, ничего не соображают и почти разучиваются говорить (то есть отбрасывают то, что функционально оказалось им ненужным).
