«Может быть, она слишком хорошая для меня, – думал иногда Стас, – а я боюсь начать правильную жизнь, как люди курить бросают с понедельника, худеют с первого января...»
Варины родители пока не разрешали ей переселиться в бабушкину квартиру. Приходилось коротать вечера за семейными чаепитиями. Уплетая пироги, которыми славилась Варина мать, и поддерживая светские разговоры с отцом, Стас никак не мог отделаться от мысли, что играет в спектакле под названием «Будущее Станислава Грабовского». Роли в нем были хорошо прописаны и распределены. Преуспевающий отец, самозабвенный деятель науки и прекрасный семьянин, домовитая мать, преданная жена, которая опекает дочь с любовной снисходительностью... Понимая, что Варе нужно получать образование, ее мать взяла на себя все хлопоты по дому, но при этом не забыла обучить дочь грамотному ведению хозяйства... И он, зять, человек молодой, из простой семьи, но перспективный... Если он будет относиться к членам своей новой семьи с уважением и любовью, ему ответят тем же. Его полюбят, если он будет играть роль убедительно. В конце концов, в образах тестя и тещи присутствует понимание молодых, тесть, тонко улыбаясь, даже позволяет им время от времени уединяться в бабушкиной квартире.
И почему он, Стас, тянет? Ведь ему предлагают сыграть лучшую роль, которую человек может получить в жизни, – роль честного, доброго и порядочного человека? Почему вместо того чтобы стремиться к счастью, он пытается увернуться от него? Почему чувствует себя тигром, которого загоняют в клетку, пусть даже в роли загонщиков выступают его собственная любовь и самые лучшие побуждения его натуры?
Может быть, потому, что знает: никто из этих троих искренне расположенных к нему людей не примет его любым! Стоит ему оступиться, его моментально вышвырнут вон.
«А зачем тебе оступаться, Стасик? Разве ты не хотел всегда быть хорошим? Разве не для этого искал такую хорошую девушку, как Варя?
А Люба... Господи, в мире бродит миллион красивых женщин, если по каждой вздыхать, то с ума можно сойти!»
Стас вышел на лестницу покурить, выслушав вдогонку несколько добродушных критических замечаний от Вариного папы. Он, кажется, не сомневался, что отучит жениха дочери от этой пагубной привычки.
«Ну и хорошо, ну и пусть отучит! – подумал Стас мрачно. – Здесь мне плохого не пожелают, да и самому мне пора, как говорится, остепеняться. Вот сейчас докурю и сделаю предложение».
Он с силой раздавил окурок о дно пепельницы и собрался навстречу светлому будущему. Но тут в кармане затрясся мобильный телефон.
– Слушаю вас! – вежливо сказал Грабовский и услышал напористый голос Зои Ивановны.
Не хотелось признаваться, но он обрадовался звонку, как утопающий радуется руке, схватившей его за волосы и тянущей на поверхность.
– Чем занимаешься?
– Чай пью, Зоя Ивановна.
– Подъехать в клинику можешь?
– Разумеется. А что случилось?
– Да вот хочу тебе пятьдесят рублей вернуть, пока не забыла.
– Что вы, не тревожьтесь!
– Выключи дебила! – посоветовала начальница. – Если серьезно, нужна твоя помощь. Тут наркомана надо оперировать, сам понимаешь, наверняка у него весь букет СПИДов-гепатитов, а у меня дежурный анестезиолог беременный. То есть это женщина, конечно, – зачем-то уточнила Зоя Ивановна. – Выручишь?
– Само собой. Там время терпит? Мне минут тридцать надо, чтоб доехать.
Зоя Ивановна фыркнула:
– Не доживет, ему же хуже. Я его на иглу не сажала.
Стас быстренько переобулся и побежал ловить такси. Срочный вызов на работу был принят с пониманием: Варя ласково расцеловала его на дорожку, а ее мама в мгновение ока собрала пакет пирожков и плюшек. Он хотел взять Варю с собой, она ведь тоже анестезиолог. И для родителей оправдание, что она едет повышать свое профессиональное мастерство, было бы вполне убедительным. Она бы подождала его в комнате дежурных врачей, а потом можно было бы заняться любовью, выцыганив у дежурной медсестры ключ от отдельной палаты.
Но Варя лукаво заметила, что не является трудоголиком и не собирается создавать себе в глазах начальства имидж фанатки анестезиологии. Очевидно, она намекала, что в замужестве будет ставить интересы семьи выше собственных карьерных интересов, но Стас все равно обиделся.
Белые ночи еще не наступили. Пока они пили чай, осененные уютным светом зеленой лампы, низко свисающей с кухонного потолка, на улице стемнело.
Грабовский избрал короткий путь через начатую в незапамятные времена и заброшенную стройку. Форсировав несколько заборов и канав, он оказался на проспекте и энергично замахал рукой, приманивая такси.
Мимоходом увидел свое отражение в витрине магазина: щуплый молодой человек в джинсиках и с рюкзачком за спиной. Прохожие равнодушно скользят по нему взглядом, не принимая всерьез. «Однако, – подумал Стас о себе в третьем лице, – бывают моменты, когда от этого молодого человека зависит чужая жизнь, когда только его четкие и осмысленные действия могут спасти больного. Блин, неужели это я? Неужели это меня вызывают на работу, потому что нуждаются в моей помощи? Неужели я из ученика превращаюсь в самостоятельного доктора? Господи, страшно-то как...»
Таксист назвал несуразную цену, но Стас не стал торговаться, только попросил доставить его на место как можно скорее. Наркомана ему было ни чуточки не жаль, но Зою Ивановну подводить не хотелось. Если пациент умрет, у нее могут возникнуть проблемы – почему не взяла в операционную? Никакие оправдания, что она не хотела подвергать риску заражения беременную женщину, не будут приняты в расчет.
Оживленный проспект казался ущельем среди огромных длинных домов. Окна в них понемногу гасли – было поздно, люди ложились спать. «Интересно, – подумал Стас, – что делает сейчас Люба? Может быть, удастся как-нибудь вскользь расспросить о ней у Зои Ивановны?»
Он вошел в приемный покой и собрался позвонить Зое Ивановне, сообщить, что прибыл и готов работать, но услышал ее зычный голос из смотрового кабинета. Стас заглянул. Так и есть, начальница со свойственным ей гуманизмом принимает больного.
– В поликлинику завтра с утра, – безмятежно говорила она.
– И вы не окажете нам помощь? – горячилась молодая пронзительно белокурая женщина с тонким злым ртом, которому помадой была придана форма бантика.
– Нет.
– Но Конституция Российской Федерации...
– Засуньте ее себе знаете куда?
Стас вздрогнул. Не только неоказание помощи, но и подрывные речи. Ну дает Зоя!
– Вы пришли без документов, без страхового полиса в первом часу ночи туда, где лечат угрожающие жизни состояния. Поверьте, вашей жизни ничто не угрожает, со своим панарицием[3] вы прекрасно доживете до утра, когда откроется поликлиника.
– Но там огромные очереди...
– Из таких же людей, как вы. И даже из лучших, потому что у вас полиса нет.
– Но мы имеем право на оказание медицинской помощи!
– Право имейте. А меня поиметь вам не удастся. Если хотите, чтобы я вам вскрыла панариций здесь и сейчас, то это будет с моей стороны личная услуга, которая должна быть соответствующим образом оплачена. По ночному тарифу.
– Знаете что, женщина? Я законы знаю! Не надо у меня деньги вымогать!
– Не надо, так не надо, – миролюбиво согласилась Зоя Ивановна.
– Ничего себе отношение у вас! А если нам голову проломят? Тоже скажете, что у нас полиса нет?
– Когда проломят, тогда и поговорим.
– Учтите, я этого так не оставлю! Правильно про вас говорят, что все врачи – взяточники и убийцы! – Под руку с молодым человеком, который во время препирательств бессловесно сидел в углу, женщина выскочила из кабинета.
– Я здесь, Зоя Ивановна, – сказал Стас, дождавшись, пока начальница отведет душу с помощью серии крепких выражений. – Еле доехал, на Кубинской чуть в пробку не попали...
Начальница остановила его нетерпеливым жестом:
– Хватит! Я шел всю ночь на лыжах из Сибири! – Видно, Зое не удалось полностью выпустить пар, и по инерции она говорила агрессивно. – Прибыл, и ладно!
Они вышли в коридор, ведущий к операционному блоку. По ночам там никто не ходил, и, пользуясь этим, Стас достал «Парламент». Зоя Ивановна на ходу затянулась, по-мужски держа сигарету большим и указательным пальцами, и немного подобрела.
– Молодец, что выручил. Не хотелось мне Людку подставлять, она, честно тебе скажу, не особо аккуратная, легко уколоться может. Потом она одна сегодня дежурит, а реанимация полным-полна. Сам понимаешь, вечер воскресенья. С пятницы люди гудят, как трансформаторные будки, а на третий день – извольте: или панкреатит, или белая горячка. Зайдешь после операции, посмотришь: лежат, трясутся все. Я говорю: «Ты, Людка, осторожно, не дай Бог, они у тебя в резонанс войдут, так потолок обрушится».
Они вошли в оперблок. Стас за дверцей шкафа переоделся в одноразовый бумажный костюм и дежурные тапочки. Больной, как доложила сестра, уже лежал на операционном столе.
