– Что-то горит? – спрашивает Шерри.
– Наш ужин, – сообщает Фрэнсис. – Видно, надо было провести полевые испытания нашей новой «Дженн-Эр». Первый блин комом. Эти встроенные грили – с ними замучаешься. Наверное, что-то с воздушным клапаном. Только я положил сосиски на решетку, они стали взрываться как петарды.
Свенсон с Шерри украдкой обмениваются взглядами. Так тебе и надо, думают они.
Фрэнсис подает гостям исключительно жареное мясо. Во-первых, потому, что, даже живя в дикой вегетарианской колонии, упорно придерживается британских традиций; во-вторых, обожает издеваться над любимым занятием всех американцев вообще и университетской профессуры в частности – борьбой за здоровый образ жизни.
Свенсон любит говядину. И всегда ест с удовольствием, тем более что дома ее подают нечасто. Он определенно предпочитает мясо студенистым запеканкам с цуккини, которыми потчуют на университетских ужинах. Однако Свенсон полагает, что не следует подчеркивать свое положение посредством выбора блюд. Кому какое дело до твоей должности? Ректор у себя на ужине подает то, что пожелает. Хочешь – ешь, хочешь – сиди голодный. Тут Свенсон вспоминает про зуб, надо бы его вылечить, таких пиршеств плоти бедняге не выдержать. Он щупает зуб языком. Жевать придется другой стороной.
Раньше они с Шерри всегда ходили на университетские ужины, но после рождения Руби много сидели дома, а теперь и охота пропала, да и приглашают их редко. В общине вроде юстонской если отказываешься от приглашений, на короткое время становишься самым желанным гостем. Но довольно скоро интерес угасает, и тебя просто перестают приглашать.
Давненько они не участвовали в подобных мероприятиях. Убийственные беседы, пошлые до предела. Неужели и правда миссис профессор Икс видела сегодня утром на кормушке красноголовую гаичку? В самом ли деле профессор и миссис Зет заказали двойной спальный мешок, а одинарный, присланный по ошибке, отправили назад? Сплетни – от умеренно гнусных до злонамеренных и жестоких. А эта отвратительная еда – да, было десятилетие, когда домохозяйки открыли для себя радости оливкового масла, чеснока, паэльи, жареных куриных грудок, фалафеля, но теперь бал правят аскеты-вегетарианцы, от которых ничего, кроме соевого сыра и поддельных сосисок, не дождешься.
Свенсона сюда не заманишь, но как назло, когда позвонила секретарша ректора, к телефону подошла Шерри. Шерри считает, что обижать коллег – все равно что самому рыть себе могилу. Мало ли о чем придется попросить. И игнорировать приглашения Бентама ни в коем случае не следует.
Свенсон напрочь забыл, что прием назначен на сегодня, поэтому был избавлен от мук ожидания, однако теперь вынужден испить чашу до дна. Хозяин проводит Свенсона и Шерри через огромную викторианскую дверь, по бокам которой Марджори Бентам понавесила каких-то национальных ковриков, притащенных с конференций в странах третьего мира. Дом обставлен на манер английского загородного особняка, он, как и положено, слегка обшарпан – тут уж постарались трое детишек Бентама, спортивного вида здоровяки, резвые, как породистые щенки: один теперь учится в Принстоне, другой – в Йеле, третий – в школе-интернате. Сегодня вечером детали неряшливо-аристократического быта затуманены дымом. Бентам откашливается, тем самым позволяя, даже предлагая Свенсону и Шерри, напитав свои легкие летающими в воздухе ошметками пережаренного белка, последовать его примеру.
– У нас без церемоний, – говорит Бентам. – Пристройте свои пальто вон там. Я бы вам помог, да вот… – Он демонстрирует свои руки в заляпанных жиром резиновых перчатках.
Раньше ответственность за ужин несли жены, но теперь зачастую обязанности кухарки берут на себя мужчины, предупреждающие все возможные обвинения в феминизации тем, что кухню объявляют своей территорией и никого к ней не подпускают. Такие мужчины – Фрэнсис Бентам из их числа – с поварешкой наперевес рады продемонстрировать гостям, что это исключительно мужское занятие.
С чего это Свенсон так взъелся? В чем виноваты эти люди? Скучная вечеринка – не преступление. Они же не снимают на видео детское порно. Можно посмотреть на это глазами Чехова – и увидеть сборище заблудших душ, которые изо всех сил стараются сделать вид, будто в этой глухой провинции они вовсе не заедены тоской и скукой. Чехов бы сострадал им, а не судил, как делает Свенсон. И кто он такой, чтобы их судить? Сомнительный тип, у которого член встает даже на эротические стишки юной студентки.
Стоило вспомнить про инцидент в библиотеке, и ему тут же кажется, будто кожа у него липкая, словно клеем вымазанная. А что, если кухонная гарь к нему пристанет? И он представляет себя персонажем из Готорна, чей грех обнаруживается на факультетском приеме. А какое, собственно, преступление он совершил? Взял почитать чьи-то стихи? Он же не кинулся, придя домой, в кабинет, не упивался ими тайком. Они лежат там, где он их оставил, – на письменном столе.
Кстати, о Готорне… Вот и Джерри Слопер – мистер Американская Литература, его багровое лицо едва виднеется в едких клубах дыма. Кого еще Бентам пригласил? Ну должен же быть кто-то помимо сотрудников английской кафедры. Ректор ведь любит звать новых людей, ежели таковые в Юстоне появляются. Идучи сюда, Свенсон втайне надеялся, что Бентам пригласил Амелию Родригес, весьма сексапильную сурового вида пуэрториканку, которая недавно возглавила новую кафедру – латиноамериканской культуры. Вечно недовольная Амелия привнесла хотя бы экзотическую нотку, была бы надежда получить – пускай мазохистское – удовольствие: все гости по очереди пытались бы ее развлечь, и ни один бы в этом не преуспел.
Но Амелии среди собравшихся в гостиной нет: на диванах и в креслах – знакомые всё лица, попивают коктейли, закусывают крекерами, намазанными какими-то фекалиями. Одному богу известно, сколько уже принято водок и двойных виски. От говядины, они, может, и воздерживаются, но святого не тронь.
– «Мармайт» [10]! – восклицает Бернард Леви, пожилой спец по восемнадцатому веку. – Я ж его последний раз ел в Оксфорде, в свой wunderyahr [11]!
– Вам нравится? – спрашивает Мардж Бентам. – Американцы его почему-то не любят. – Ремарка Леви воодушевила Мардж: она хватает с блюда два печенья и машет ими перед носом Свенсона и Шерри с таким видом, что ясно – отказа не примет, и они спешат отведать угощение.
«Мармайт»! Неужто садизму Бентама нет предела? Что последует за этим – холодец из телячьих ножек? Пирог с почками? Если Марджори известно, что большинство американцев, вернее, большинство нормальных людей «Мармайт» терпеть не может, то почему это единственная закуска? Свенсон храбро отправляет свой крекер в рот целиком и очень старается проглотить ошметки отрубей, склеенных мерзкой соленой пастой, не поморщившись. Остальные гости пристально следят за тем, как он это будет глотать.
Итак, кто же лицезреет смертельный трюк, исполняемый Свенсоном? Бентамы, Джерри Слопер, Бернард Леви, престарелый Ангофайл с супругой, многострадальная Рут. Дейв Стеррет – викторианство – и его дружок Джейми – постструктурализм. Кремовые розочки на торте – неизменная поклонница Свенсона Лорен Хили, отъявленная феминистка и председатель Женской лиги. Он счастлив видеть Магду – его безумный взгляд, мечущийся по гостиной, с радостью выхватывает из толпы единственное родное лицо. Но радость сменяется легким беспокойством, причины которого он осознает не сразу: ах да, сегодняшний ланч, стихи Анджелы.
– Дружище, это надо немедленно запить, – советует Бентам.
– Водкой. Двойной. Будьте добры. – Свенсон чувствует, как Шерри буравит его взглядом. Ну и пей свое белое вино.
Опасения Свенсона подтвердились – здесь только английская кафедра. Все предсказуемо, никаких неожиданностей, никакой интриги. Спокойно, это всего-навсего ужин, не смерть же, не вечные же муки. Состав гостей указывает на то, что собрались здесь не для удовольствия, а для дела: ректор устраивает смотр одного из своих подразделений. Бентам будет задавать глубокомысленные вопросы и вполголоса отпускать сочувственные реплики, а они кинутся по очереди перерезать себе горло, и кто-то будет чересчур зажат, кто-то излишне наивен, кто-то чрезмерно ответственен, и даже штатные сотрудники испугаются за свои должности, а Бентам будет сидеть и смотреть, как отвратительно они себя ведут.
Дым потихоньку рассеивается, минуты дружеского единения перед лицом стихии подходят к концу. И вот они наконец могут увидеть друг друга в истинном и крайне нелицеприятном свете.
– Присаживайтесь, – говорит Бентам.
Свободны только два места – кресло времен королевы Анны и довольно широкий пуф. Свенсон и Шерри устремляются к пуфу.
– Привет, Тед! – говорит Берни Леви.
Предполагается, что Свенсон забыл, как двадцать лет назад Берни, боевой задор которого тогда еще не иссяк, выступал против кандидатуры Свенсона, заявляя, что писатель и кафедра литературного творчества университету ни к чему. Какая тут кафедра – всего-то Свенсон да Магда. Не о чем было Берни беспокоиться. Жаль только, что Берни проиграл. А то остался бы Свенсон в Нью-Йорке.
