Петя повел Настю в ванную – нужно было серьезно поговорить.
– Петь, ты чего?
– Дай поцелую.
Они сели на край ванны, поперек которой была какая-то деревянная решетка с тазом, где квасилось белье.
Целовались долго. Когда градус поднялся до неприличия, Настя сказала:
– Пойдем лучше потанцуем.
– Скажи, а когда тебя на сцене мужчины за разные части хватают, ты что испытываешь?
Настя удивилась:
– Петь, мы же как спортсмены. Ничего я не испытываю. Я танцую.
– Но это же чужие мужчины.
Она покачала головой:
– Я к этому нечувствительная.
– А я вижу, что чувствительная.
– Это потому, что я тебя люблю.
– А я тебя.
Они подошли к зеркалу и долго на себя смотрели.
– Слушай, Насть, а не надоело тебе каждый день в Электросталь мотаться? И как ты не боишься? Ночь, электричка…
– А я, Петенька, могу такое лицо сделать, что ко мне ни один не подойдет.
– Покажи?
– С тобой не получится.
– А когда тебе главную роль дадут?
– Будешь меня любить – дадут.
– А я тебя люблю.
– Значит, увидишь.
– А почему ты меня выбрала?
– А я тебя не выбирала. Это не вопрос выбора, Петя.
– А что же это?
– Я в своей жизни вообще ничего не выбираю. Все само собой происходит. Вот и тебя встретила. Ты подошел и сказал какую-то глупость.
– Как-то не видно по тебе, что ты плывешь по течению.
– А я разве тебе это говорила?
– Хочешь, поедем к тебе? С родителями познакомишь.
– Как-нибудь поедем. Познакомь меня сначала со своими.
– Они у меня знаешь, какие… Мама – врач, у нее такая улыбка… У них есть хирург, он всегда говорит: «Знаете, товарищи женщины, вот фигуру я бы взял у Валентины Михайловны, глаза у Агнессы Львовны. А улыбку…»
Настя улыбнулась.
– А отец у меня очень строгий, – предупредил Петя. – Но ты ему понравишься. Он хрупких любит. Возьмет твою ладошку в ручищу свою и скажет: «О, привел…»
– А кто он у тебя?
– Начальник цеха на Электроламповом. Не помню ни одной ночи за последние года три, когда бы у нас не звонил телефон и он с кем-то не ругался.
* * *
Петя вышел на кухню. У окна курила Вера, Эдик почему-то жарил яичницу.
– Эдик, ты что, с ума сошел? Там еды полон стол!
– Знаешь, старик, у меня когда мысль в голову приходит, я должен яйца жрать. Не знаю почему.
– Завидую я вам, ребята, – сказала Вера, глядя на звезды.
– Это почему?
– У вас яйца есть.
* * *
Расходились за полночь. Настя уже никуда не успевала.
– Поехали ко мне.
– А родители? Нет, Петя, я так не могу.
– Да они спят давно.
Поймали такси, подъехали к его дому.
– Видишь, здесь аквариум вместо витрины. Настоящий.
– И что там, прямо живая рыба?
– Ну, когда ее подвозят, она здесь плещется, плавает. Можно видеть ее и с улицы, и изнутри. Выбрать любую к обеду. Вообще наш дом до войны построили, по американскому проекту.
Они зашли во двор и поднялись на четвертый этаж. Петя бесшумно открыл, они проникли в его комнату, тахта расстелилась быстро, правда, была очень узкой для двоих. Они легли и обнялись.
– Петя, только ты, пожалуйста, меня не трогай. Ладно?
– Это почему? Мы же любим друг друга.
– Я так не могу. Мне так не хочется. Просто обними меня и погрей. Знаешь, я худая, мне все время холодно.
– Может, тебе и сказку рассказать?
– Расскажи.
– Да я ни одной не помню.
– Нет, ну давай, раз обещал.
– Ну, ладно.
Петя встал, достал с верхней полки книжку, нашел в столе фонарик. Накрыл их одеялом с головой, они были как в чуме или как в палатке.
– Ну, слушай. Сказка называется «Халиф-аист».
Минут за пять до конца рабочего дня позвонила Белка. Петя понял, что что-то случилось.
– Детский сад. – Антон повесил трубку.
– Ну что там?
Антон жестом показал, что об этом здесь лучше не говорить.
– Хотите, поехали со мной? – предложил он.
Встретились в пивной на ВДНХ, в двух шагах от ВГИКа. В этом был глубочайший смысл – тут продавали чешское разливное пиво и шпикачки.
Белка нервничала, но виду старалась не подавать.
– Скоро, может, меня к вам на допрос при ведут.
– Интересно, – оживился Кира. – Когда ждать?
– Да кому ты нужна? – Антон пока не мог оторваться от колбасок. – Шастаешь, что ли, где не нужно?
– Да нигде я не шастаю. Вчера учусь себе спокойно, большой перерыв, сидим болтаем, а тут к нам привозят итальянцев, целую делегацию. Встреча в актовом зале: Фиорованти, Кастеллани, Лидзани… И вдруг какой-то умник, а скорее всего, полный кретин шлет им записку на сцену: как вы относитесь к встрече нашего руководства с творческой интеллигенцией? Ну, они люди западные, говорят: мы категорически против, чтобы власть вмешивалась в дела художника. А при этом ведь почти все они – члены компартии. В зале – овация. Наш ректор, Грошев, хороший дядька, попытался скандал как-то замять, но его освистали и согнали со сцены. В общем, вместо дня советско-итальянской дружбы у нас получилась политическая манифестация. Боюсь, не доучусь, разгонят всех. Все к этому идет. Всех по очереди в деканат пока вызывают.
– На сцену выходила?
Она кивнула.
– Выходи за меня замуж, – предложил Кира. – Уедем на север оленей разводить.
Белка его предложение проигнорировала.
– Накат пошел, – серьезно сказала она.
– Ты о чем? – не понял Антон.
– Да вообще, непонятно, что происходит. Марлен с Геной такой фильм сделали – с ума сойти можно. А его хоронят заживо.
– А что за фильм? – поинтересовался Петя.
– «Застава Ильича».
– Про революцию?
Она покачала головой:
– Про то, как жить дальше.
– И как жить дальше?
Белка замолчала – видимо, с Кирой ей не очень хотелось общаться.
– Свое искать, – наконец ответила она. – Пока ищешь, пока вопросы задаешь – ты жив.
– Значит, я точно жив, – успокоился Петя.
– Вызвали их на ковер, в просмотровом зале весь иконостас, и началось: фильм идеологически направлен не туда, молодежь не та, все не так. Суслов говорит: «А вы знаете, что такое Застава Ильича?» Все: «Ну да, район у „Серпа“, там действие фильма происходит». А он: «Застава – это сторожевой отряд, они нас от Ильича обороняют». Все переглядываются, что за маразм. А он продолжает: «Почему там молодежь картошку в мундире при свечах ест, у нас что, электричества нет?» И дальше такая же белиберда, и все ему поддакивают. И Хрущ в ту же дуду – «седые усы рабочего»… Фраза вечера.
– Какие усы? – не понял Петя.
– У Гены друг есть, он постарше, из Киева, писатель Виктор Некрасов. «В окопах Сталинграда» читал? Встречаться им только опасно, пьют вместе сурово.
– В «Новом мире» его очерки об Италии напечатали, – сказал Кира. – Он там про этот фильм тоже написал, похвалил.
– Ну так его это фраза и была: мол, я особенно благодарен Шпаликову и Хуциеву за то, что они не выволокли за седые усы на экран старого рабочего, мудрейшего из мудрых, на все имеющего ясный ответ. А Некрасова наверху не очень любят. Видимо, кто-то прочитал, стукнул – и ополчились.
Белка взяла у Антона кружку и выпила залпом половину.
– Скоро Хруща снимут, – сказала она, вытирая усы из пены. – У нас все об это говорят.
– У вас вообще много говорят. – Антон вернул себе кружку. – Дождетесь, загонят вас как-нибудь в опломбированный вагон и отправят на Запад. Баррикады строить.
– В «Нью-Йорк Таймс» недавно была статья на ту же тему. – Кира не упускал возможности расширять свои горизонты в библиотечные дни.
– И кто вместо? – удивился Петя.
– Фрол Козлов. – Для Антона, похоже, это тоже не было сюрпризом.
– Это кто кудри бриолинит? Ненавижу. – Белка сверкнула глазами.
– А его-то за что?
– Сидел в президиуме, когда в марте в очередной раз интеллигенцию собирали. Хрущ на всех орет, а он считывает слева направо, кто как себя ведет.
– Козлов сейчас второе лицо, – пояснил Антон. – Когда Хрущев уезжает, оставляет его на хозяйстве. Все последние указы: о тунеядстве, о валютчиках – его инициатива. Не дай бог нам такого. Сталинист.
– Погоди, ну а что там было, на этой встрече в марте? – спросил Петя.
– Цирк был. – Белка опять сделала быстрый глоток из кружки брата. – Сначала досталось Вознесенскому, тот просто голову в плечи вжал и стоял, Хрущ ему слова не давал произнести. «Уезжай, – говорит, – из страны, ты ее позоришь». При этом назвал его почему-то господином. Потом вместо Аксенова, тот должен был выступать, по ошибке поднял с места Голицина, графика, тот просто в красной рубашке сидел и улыбался. Вызвал на трибуну, говорит: «Рассказывайте». Тот: «А что рассказывать?» – «А вы кто?» – «Я Голицин» – «Князь?» – «Нет, – говорит, – я график. Реалист. Могу работы показать». – «Не надо. Ну раз вышли – говорите». – «О чем?» – «Сами должны понять, о чем». – «Не понимаю. Может, я стихи почитаю?» – «Какие стихи?» – «Маяковского». Зал в лежку, театр абсурда. Какая, на фиг, теперь отмена цензуры? Ионеску в Кремле.
