— Ах, эта, это горничная Чармиан.
— Оно, конечно, всякое бывает, но боюсь, что прочей прислуге такое не по нутру, — заметил бригадир, нимало не погрешив против истины.
И все-таки, размышляла Джин Тэйлор, сидя напротив Алека в палате лечебницы Мод Лонг, пожалуй что, он не просто насмешничал. Хоть наполовину, а допытывался всерьез.
— Будь посерьезнее, — сказала она, глядя на свои искореженные артритом руки.
Алек Уорнер посмотрел на часы.
— Тебе пора идти? — спросила она.
— Нет, у меня еще минут десять. Только что через парк ходу битых три четверти часа. У меня, знаешь ли, с временем поневоле туго. Мне ведь уже под восемьдесят.
— Очень я рада, что ты тут ни при чем, Алек — насчет телефонных звонков…
— Друг мой, ну это же все Летти навоображала, неужели непонятно.
— Ох, нет. Два раза ей передавали через Годфри. «Передайте, — говорил некто, — даме Летти, что ее ждет смерть».
— Как, и Годфри тоже слышал? — удивился он. — Ну, тогда это, наверно, какой-нибудь сумасшедший. И что же Годфри? Испугался?
— Тут дама Летти ничего не говорила.
— Ты, ради бога, разузнай, как они реагируют. Только бы полиция не сцапала беднягу раньше времени. Такие могут быть интересные реакции. — Он поднялся.
— Да, Алек, погоди уходить, у меня к тебе еще кое-что.
Он снова сел и положил шляпу обратно на ее тумбочку.
— Ты знаешь миссис Джопабоком?
— Цунами? Супруга Рональда. Невестка Лизы Брук. Семьдесят первый год. Я с нею познакомился на пароходе возле Бискайского залива в тысяча девятьсот тридцатом. Она была…
— Она самая. Она состоит в нашем больничном комитете. Старшая сестра у нас никуда не годится. Все до одной хотят, чтобы ее перевели. Нужно входить в подробности?
— Не нужно, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я поговорил с Цунами.
— Да. Объясни ты ей, что сестра, о которой идет речь, попросту переутомилась, не по силам ей здесь. Недавно с нею даже вышел скандал, но его замяли.
— Сейчас мне с Цунами переговорить не удастся. Она легла на операцию на прошлой неделе.
— Серьезная операция?
— Рак матки. Но в ее возрасте это само по себе уже не так опасно.
— Что ж, значит, ты для нас пока ничего не сможешь сделать.
— Я подумаю, — сказал он, — с кем бы еще поговорить. Ты ведь, наверно, обращалась к Летти?
— Обращалась.
Он улыбнулся.
— Оставь ее. Пустая трата времени. Ты подумай как следует, Джин, не перебраться ли тебе в тот суррейский пансионат. Это ведь не слишком и дорого: нам на пару с Годфри вполне по карману. Думаю, что Чармиан тоже скоро там окажется. Джин, тебе непременно нужна отдельная комната.
— Теперь уже нет, — сказала мисс Тэйлор. — Я отсюда не поеду. У меня здесь друзья, это мой дом.
— До будущей среды, друг мой, — сказал он, взяв шляпу и пристально оглядывая бабунь, всех по очереди.
— Если приведется, — сказала она.
Два года назад, когда ее пристроили в эту лечебницу, она мечтала о частном пансионате в Суррее, о котором уж чересчур много толковали. Годфри всполошился насчет оплаты, он протестовал при ней и ссылался на всех своих друзей-прогрессистов, что, мол, новые бесплатные больницы для престарелых не в пример лучше оборудованы, чем частные заведения. Алек Уорнер, со своей стороны, подчеркивал, что все это еще не устоялось и что Джин Тэйлор с ее интеллектом и привычками, вероятно, будет весьма не по себе среди разношерстных больничных пациенток.
— Мы обязаны позаботиться о ней, — говорил он, — хотя бы потому, что она во многом такова, какой мы ее сами сделали.
Он предложил взять на себя половину расходов по содержанию Джин в Суррее. Но дама Летти в итоге положила конец спорам, с вызовом заметив Джин: «Милая, да разве же сами вы не предпочтете ни от кого не зависеть? Собственно говоря, вы из числа той самой публики, для которой учреждаются дома призрения, они ваши. Вы прямо-таки обязаны воспользоваться своим правом…» И мисс Тэйлор отвечала: «Разумеется, я предпочитаю государственное обеспечение». Она распорядилась сама и оставила их спорить дальше, сколько им угодно, о том, как от нее избавиться.
Алеку Уорнеру лечебница не понравилась. В первую же неделю он уговаривал ее передумать. Она тоскливо колебалась. Боли ее усилились, до примирения с ними было еще далеко. И снова начали обсуждать и советоваться, не перевести ли ее в Суррей. Тем более, может, со временем и Чармиан очутится там же?
Теперь уже незачем, подумала она после ухода Алека Уорнера. Бабуня Валвона надела очки и принялась отыскивать гороскопы. Нет, теперь уже незачем, думала мисс Тэйлор. Зачем теперь-то, когда худшее позади.
* * *
Наутро Чармиан простила миссис Петтигру. Она сама хоть и медленно, однако все же спустилась вниз. Вообще-то движения были затруднительны: миссис Петтигру довольно бережно помогла ей одеться.
— Все же, — заметила Мейбл Петтигру, — надо бы вам взять обыкновение завтракать в постели.
— Ну нет, — весело сказала Чармиан, пробираясь к своему месту вокруг стола и цепляясь за спинки стульев. — Это дурное обыкновение. Утренний час в постели — вот и все, что мне надо. Доброе утро, Годфри.
— Лидия Мэй, — сказал Годфри, погруженный в газету, — умерла вчера у себя в Найтсбридже, не дожив шести дней до девяноста двух лет.
— А, певичка из «Гейети», — отозвалась Чармиан. — Прекрасно ее помню.
— Вы сегодня утречком в хорошей форме, — заметила миссис Петтигру. — Не забудьте принять свои таблетки.
Она отвинтила колпачок поставленного ею же у тарелки Чармиан пузырька, извлекла из него две таблетки и положила их перед Чармиан.
— Я их уже приняла, — сказала Чармиан. — Перед утренним чаем, вы разве не помните?
— Нет, — сказала миссис Петтигру, — вы ошибаетесь, дорогая. Вот ваши таблетки.
— Хорошенькое состояние сколотила, — заметил Годфри. — Бросила сцену в тысяча восемьсот девяносто третьем и оба раза вышла замуж за денежный мешок. Интересно, сколько она оставила?
— Мне, конечно, где ее помнить, — сказала миссис Петтигру.
— Вздор, — сказал Годфри.
— Прошу прощения, мистер Колстон, я ее помнить не могу. Вы говорите, она бросила сцену в тысяча восемьсот девяносто третьем, а я в тысяча восемьсот девяносто третьем была еще ребенком.
— Помню, помню ее, — сказала Чармиан. — Она очень выразительно пела — разумеется, по тогдашним канонам.
— Вы бывали в «Гейети»? — изумилась миссис Петтигру. — Но как же это вам…
— Нет, я ее слышала в частном концерте.
— Ну да, вы же тогда были совсем взрослой девушкой. Примите таблетки, дорогая.
Она пододвинула Чармиан две белые пилюльки.
Чармиан отодвинула их и сказала:
— Я уже приняла их сегодня утром, и это совершенно точно. Я ведь обычно и принимаю их за утренним чаем.
— Не всегда, — сказала миссис Петтигру. — Иной раз вы забываете их принять и оставляете на подносе, как именно и случилось нынче утром.
— Она была младшей из четырнадцати детей, — прочел Годфри, — в строгом баптистском семействе. Лишь после смерти отца, восемнадцати лет от роду, она сыграла первую небольшую роль в «Лицее». Выученица Эллен Терри и сэра Генри Ирвинга, она, однако, не пошла стезею драматической актрисы, а сделала карьеру в «Гейети», где стала звездой среди хористок. Тогдашний принц Уэльский…
— Нам ее представили в Канне, — сказала Чармиан, ободренная утренним прояснением памяти, — ведь так?
— Да, да, — подтвердил Годфри, — это было примерно в тысяча девятьсот десятом.
— И она вскочила на стул, огляделась и воскликнула: «Ну и ну! Да тут у вас вся королевская семья в куче: смердит — не продохнешь!» Помнишь, мы еще ужасно смутились, и…
— Нет, Чармиан, нет. Вот тут ты путаешь. На стул — это вскочила одна из сестер Лилли. И не тогда, а гораздо позже. Лидия Мэй была совсем не такая, очень воспитанная девушка.
Миссис Петтигру положила две пилюльки поближе к тарелке Чармиан, теперь уже безмолвно. Чармиан сказала:
— Мне нельзя превышать дозировку, — и дрожащей рукой вернула их в пузырек.
— Чармиан, милая, прими свои таблетки, — сказал Годфри и шумно прихлебнул кофе.
— Я уже приняла две таблетки, я это отчетливо помню. Четыре могут повредить.
Миссис Петтигру возвела глаза к потолку и вздохнула.
— Чего же ради, — сказал Годфри, — я оплачиваю огромные докторские счета, раз ты не хочешь принимать, что тебе прописано?
— Годфри, я не хочу отравлять себя чрезмерными дозами. К тому же счета оплачиваются из моих денег.
— Отравлять, — повторила миссис Петтигру и уронила салфетку, словно потеряв всякое терпение. — Я попросила бы.
— Или попросту ухудшать себе самочувствие, — сказала Чармиан. — Нет, Годфри, не желаю я принимать эти таблетки.
