— 714-й! — вызвал снова радист. — Говорит Ванкувер. Смените частоту на 128,3. Вы слышите меня? Частота 128,3.
Трелливен обратился к руководителю полетов:
— Хорошо бы попросить снова ВВС произвести радиолокационную проводку. Может быть, они уже вошли в зону.
— 714-й! Смените частоту на 128,3. Ответьте! — продолжал повторять радист.
Бёрдек хлопнул по столу. На деревянной поверхности остался влажный след от его ладони.
— Этого не может быть. Не может, — тупо запротестовал он на всю комнату. — Если мы их потеряли, то им всем до одного придет конец.
Спенсер отчаянно пытался вернуть самолет в свое подчинение. Зубы его были стиснуты, по лицу струился пот. Приступы жгучего гнева и презрения к себе странно сменялись ощущением полной нереальности происходящего. Он еле сдерживался, чтобы не издать дикий крик. Крик беспомощного и напуганного ребенка. Выбраться бы из кресла подальше от этих приборов, от их насмешливо подрагивающих стрелок и упрямых до издевательства датчиков. Бросить все. И вернуться обратно в теплый, мягко освещенный салон, крича: «Я не смог! Я говорил же, что не смогу, а вы меня не слушали. Так много требовать от человека нельзя!..»
Из салона донесся жесткий голос Байарда:
— Замолчите и сядьте!
— Вы не имеете права мне приказывать!
— Я сказал: назад! На место!
— Постойте, доктор, — послышался простуженный голос мужчины из Ланкашира, прозванного Пейдодна. — Дайте я ним поговорю. Ну, ты…
Спенсер на мгновение прикрыл веки, чтобы остановить пляшущее мерцание шкал приборов перед глазами. Он с горечью отметил про себя, что совершенно выдохся. Человек может всю свою жизнь провести в беспрестанном движении, всегда быть «на колесах», сохраняя полную уверенность, что такой образ жизни ему под силу благодаря его крепкой природе. Но наступает время настоящего испытания, требующего всех сил его организма. И он не выдерживает. Нет мучительней состояния, чем то, когда ты сознаешь, что дошел до предела, что все, дальше уже не можешь, что вот-вот покатишься назад, как старая машина на пригорке.
— Простите, — произнесла Джанет.
Продолжая сжимать штурвал, Спенсер бросил на нее удивленный взгляд.
— Что? — тупо переспросил он.
Девушка, неловко изогнувшись в кресле, развернулась к нему лицом. От зеленоватого света приборов ее бледное лицо казалось полупрозрачным.
— Извините, что я так себя вела, — сказала она просто. — Это для вас ужасно, я понимаю. Но я… я ничего не могла поделать.
— Не знаю, о чем это вы, — сказал ей Спенсер довольно грубо. Он совершенно не знал, что надо было ответить. Из салона до него доходили звуки рыданий какой-то женщины, и oт этого становилось еще более неловко.
— Надо поскорее загнать нашу лошадку обратно наверх, — сказал он. — Но боюсь сделать это слишком резко, а то мы снова можем сбиться с курса.
Сквозь нарастающий гул моторов послышался голос Байарда:
— Что там у вас происходит? Все в порядке?
— Это я виновата, — сказала Джанет.
Она заметила, как Байарда вдруг качнуло от усталости и он оперся о косяк двери, чтобы не упасть.
— Нет, нет, — запротестовал Спенсер. — Если бы не она, мы бы уже разбились. Я просто не могу справиться с этой машиной. В этом все и дело.
— Чушь, — коротко отрезал Байард.
Тут она услышала крик какого-то мужчины:
— Надо связаться по радио!
Но тотчас его прервал властный голос доктора, обратившегося ко всем пассажирам:
— Выслушайте меня все внимательно. Паника — самая заразная из всех болезней и к тому же самая опасная.
Тут дверь резко захлопнулась, и остальные слова доктора уже не были слышны в кабине пилотов.
Джанет включила микрофон и вызвала Ванкувер. Впервые не последовало никакого ответа. Она вызвала снова. Молчание.
Спенсер почувствовал знакомый приступ страха. Он заставил себя пересилить его.
— Что случилось? — спросил он стюардессу. — Ты уверена, что включила эфир?
— Да. Все правильно.
— Подуй в микрофон. Если он включен, то ты услышишь себя.
Она так и сделала.
— Да, я слышу. Алло, Ванкувер, алло, алло, Ванкувер. Говорит 714-й. Вы меня слышите?
Молчание.
— Алло, Ванкувер. Говорит 714-й. Пожалуйста, ответьте. Конец.
Все та же тишина.
— Дай я, — сказал Спенсер.
Он снял правую руку с рычага управления двигателями и нажал на кнопку своего микрофона.
— Алло, Ванкувер. Алло, Ванкувер. Говорит Спенсер. Срочно ответьте. Срочно ответьте.
Тишина в эфире стояла непроницаемая и плотная, как стена. Казалось, что они с Джанет отрезаны от всего мира.
— Сейчас я проверю, на какой мы частоте, — сказал Спенсер. — Но я уверен, что мы делаем все правильно. — Он попробовал вызвать снова, но безрезультатно. — Вызываю все станции. Мы терпим бедствие. Мы терпим бедствие. Говорит рейс 714. Кто-нибудь ответьте. Конец.
Эфир был абсолютно мертв.
— Все ясно. Мы сошли с нашей частоты.
— Как это могло произойти?
— О чем ты спрашиваешь? Тогда могло произойти все что угодно. Придется тебе пошарить по всей шкале.
— А не рискованно ли менять частоту?
— Насколько я понял, мы уже с нее сбились. А без радио для меня сейчас то же самое, что броситься со всеми вами вниз и сразу с этим покончить. Я ведь не знаю, где мы. А если бы даже знал, то никак не смог бы один посадить самолет.
Не снимая наушников, Джанет выскользнула из кресла и подошла к радиостанции. Она щелкнула ручкой настройки и начала ее медленно вращать. Раздался треск и гул эфира.
— Оказывается, мы были совершенно на другой частоте.
— Не торопись! — остановил движение ее руки Спенсер. — Здесь должно быть что-нибудь. А уж если нет, то тогда будем запрашивать на каждом диапазоне по очереди.
И тут вдруг возник далекий слабый голос.
— Что это?! — воскликнул Спенсер.
Джанет начала настраиваться на появившиеся звуки.
— Прибавь громкость.
— …на 128,3,— произнес неожиданно близко возникший голос. — Диспетчерская Ванкувера вызывает рейс 714. Переключите на частоту 128,3. Ответьте. Конец.
— Держитесь этой частоты, — сказал Спенсер. — Какая-то счастливая звезда навела нас на нее.
Джанет забралась обратно в кресло и тотчас начала передачу.
— Алло, Ванкувер. Вы меня слышите? Говорит 714-й. Слышу вас хорошо, Конец.
Моментально, без всякой ощутимой паузы, раздался в ответ голос радиста. В нем чувствовались радость и облегчение.
— 714-й. Говорит Ванкувер. Мы вас потеряли. Что случилось?
— Ванкувер! Как мы рады вас слышать! — откликнулась Джанет, нервно проведя рукой по лбу. — У нас тут произошла неприятность. Самолет начал входить в штопор, и радиостанция сбилась с настройки. Но сейчас все в порядке. За исключением пассажиров. Они это восприняли не очень хорошо. Но теперь мы снова набираем высоту. Конец.
На этот раз в ответ заговорил Трелливен прежним спокойным и уверенным тоном, в котором теперь, правда, чувствовалась огромная усталость:
— Алло, Джанет. Я рад, что вы сообразили насчет частоты. Джордж, я ведь предупреждал вас, что вы можете потерять скорость. Вы должны следить за ней все время. Правда, одно хорошо: теперь ясно, что, если вы смогли вывести самолет из штопора, то, значит, у вас еще сохранились навыки пилота.
— Ну, что ты скажешь, Джанет? — спросил, не веря своим ушам, Спенсер. И они неуверенно улыбнулись друг другу.
Трелливен продолжал:
— Вы, наверное, все еще не пришли в себя, поэтому сейчас лучше заняться чем-нибудь полегче. Так что, пока самолет набирает высоту, снимите показания некоторых приборов. Начинаем с запаса горючего.
Картина, открывшаяся за дверью в пассажирский салон, представляла собой скорее полевой госпиталь, нежели салон рейсового самолета. То там, то здесь виднелись полностью откинутые кресла, в которых распростерлись больные пассажиры, укутанные в одеяла. Несколько человек лежали почти без движения, едва заметно дыша. Других скручивала страшная боль, и они стонали под испуганными взглядами друзей или родственников, которые только и могли что менять мокрые тряпки на лбу этих страдальцев.
Склонившись над креслом пассажира, которого он только что утихомирил, Пейдодна наставительно говорил: — Я не виню вас. Иногда становится полегче, когда немного разрядишься. Но не годится кричать во все горло в присутствии других пассажиров, у которых тоже есть нервы, в особенности при дамах. Наш док — настоящий молодчина, как и те двое в кабине пилотов. Что бы там ни было, но мы должны доверять им, если хотим все-таки снова увидеть землю.
Подавленный поучениями англичанина, пассажир уставился с каменным выражением на свое отражение в стекле иллюминатора. Шустрый, маленький ланкаширец, покончив с этим детиной, подошел, улыбаясь, к доктору, который с благодарностью похлопал его по плечу.
