SERBIAN HYMNS. Сербские гимны
— вот что было на диске, который она получила от Эмма в подарок на Рождество. Медитация. Невесомые звуки. Они поднимались в небо и падали вниз. Каменный пол. Полоски света. Музыка — никем не виденный пейзаж, не оскверненный ничьим взглядом. THE RADIANCE. Музыка окружила. THE ESSENCE. Пел мужской хор, монахи православной церкви. Никаких инструментов. Только голоса. Ей вспомнилась глубокая синева Охридского озера, а потом каменная горка в бабушкином саду, аквилегии, тяжелые красные пионы. Отливающая голубым стрекоза застыла на мгновение в воздухе, дернулась и исчезла. Эмм лежал на ковре, раскинув руки. Она лежала, прислонив голову к его бедру, и слушала. Потом исчезло все, кроме света. Мерцающие, танцующие блики. Мельчайшие частички света сломали стены и неистовствовали в пространстве без границ. Все вокруг пришло в движение. Мир теперь состоял из этого света и неустанного движения, да и она тоже. Ее поглотил танцующий свет. Позже, слушая диск еще раз, она испытала такое же ощущение. Мы произошли из света. Мы подсознательно хотим туда вернуться, — так ей подумалось. Сначала это чувство было очень сильным, с годами становилось все слабее, но все равно оставалось. Танцующий свет всегда был где-то рядом.
YOUR WIFE. Твоя жена
Она могла бы и не касаться этой темы. Но в тот вечер они выпили слишком много, к тому же и так оставалось много важных вещей, о которых они никогда не заговаривали. Могла бы не касаться. Возможно, ей хотелось запечатлеть Эмма во времени, а также в их общем повествовании.
MY WIFE. Моя жена
Между ними что-то случилось, что-то погасло, сказал Эмм. Что именно? Этого он не знал. Для этого нет подходящих слов. Тебе надо в этом разобраться, сказала она. Все-таки трое детей. Нельзя отдаляться от человека, не понимая, из-за чего это происходит. Эмм прошелся по комнате с бокалом в руках, улыбнулся ей, потянулся, он казался беззаботным. Сел в желтое кресло, закинул ногу на ногу. Провел рукой по волосам, точно так же, как делал ее отец, но у того этот жест всегда означал неуверенность. MY WIFE. Ему не очень хотелось это обсуждать, насколько она поняла. Возможно, было слишком поздно. Могло также оказаться, что, напротив, слишком рано. Но эти абстракции, двусмысленность — в этом невозможно жить. У всего есть какие-то причины, сказала она, не желая на этот раз менять тему беседы. Если что-то гаснет между людьми, это означает, что что-то горело. Что-то ушло — но его можно поискать. Жизнь — это упражнение во внимательности, сказала она, как будто что-то в этом понимала. Но она знала, почему говорит так убежденно. Оставалось слишком мало времени. Их жизни слегка коснулись друг друга. Бывают моменты, когда хочется продвинуться дальше. Встречаются люди, в которых хочется забраться поглубже, словно в повествование. Но она поступила необдуманно. Мужчины не любят, когда лезут в их отношения с другими женщинами. Все, что им надо, — чтобы их любили. Эмм заложил руки за голову, посмотрел на нее сияющим взглядом.
YOU ARE VERY BEAUTIFUL. Ты очень красивая,
— сказал он.
Комплимент. Ей не хотелось слушать комплименты. Что же она хотела? Эмма. Посадить его повествование в землю как цветок. В настоящую землю. Как делают женщины. Это было очень по-женски с ее стороны — забыть, что каждое существо живет несколько жизней.
INCREDIBLY BEAUTIFUL. Невероятно красивая.
С каждым комплиментом Эмм все больше отстранялся. Прятался, уходил туда, где его не достанут.
Эти мужчины, думала она на диване.
Она не была дыханием земли, ни теми голубыми горами, ни даже принцессой в башне. Она была земной женщиной.
DON’T GIVE ME NICE WORDS. Не надо красивых слов,
— сказала она специально ядовитым тоном, как мать.
BEAUTIFUL AND VERY INTELLIGENT. Красивая и очень умная.
Голос был сух, как ломающиеся в лесу ветки.
МУЖЧИНА
в желтом кресле.
Его взгляд недоступен. Расстаться — почти всегда невозможно. Мужчина со светлыми волосами и красивыми уголками рта. Тень меланхолии. Через шесть дней — Рождество. Времени осталось действительно мало. За Эммом виднелись длинные ряды книг. Торшер бросал пятно света на паркет. Где-то далеко разгоралась буря. Она слышала удары металла о металл. Почти неслышный крик. Озирающиеся бессмысленные глаза прожекторов. Битва, идущая в нескольких часах лёта отсюда. Эмм смотрел на нее отсутствующим взглядом. По крайней мере, ей казалось, что он ничего не выражает.
IT IS TRUE THAT I HAVE TOO OFTEN FELT COMPELLED TO SEDUCE BEAUTIFUL WOMEN. SINGERS, ACTRESS. A WEAKNESS. PERHAPS A REVENGE. По правде говоря, меня слишком часто что-то подталкивало соблазнять красивых женщин. Певиц, актрис. Слабость, а может, и желание отомстить,
— сказал мужчина в желтом кресле.
Естественно, он соблазнял красивых женщин. Она в этом не сомневалась. Слабость или месть, почему бы и нет. Она была не первой, с кем он изменял жене. С чего она вообще взяла, что была единственной, с кем он спит тут, в Стокгольме, в это «ужасное время», A HORRIBLE TIME? Эти мужчины, думала она. Присвоили себе право погружаться в женщин, ничего не замечать и разрывать отношения, когда им вздумается. А к кому прислониться женщине?
SINGERS, ACTRESS. Певицы, актрисы. Да, конечно, мужчина в желтом кресле должен был их соблазнять. Женщина — это проекция. Фантом. Железом по железу, она все время слышала звон. Он стоял в ушах. Пятно света на паркете. Пульсировала боль. Она окоченела. Всего несколько секунд прошло с тех пор, как он сказал, что не мог удержаться и соблазнял женщин, а ее тело уже все заледенело. Те недели, что они провели вместе, — сколько, кстати? — семь — разлетелись в клочья. Над паркетом просыпался дождь мелких белых неровных клочков. Письмо порвано, и слов уже не разобрать, а он уезжает. Ей нет до этого дела. Ссоры им тоже не случилось пережить, и уже не доведется. Многих выражений лица этого человека она уже никогда не увидит. Еще недавно она об этом жалела, а может, ей стоит возблагодарить судьбу? С того момента, как он сказал о своей любви к актрисам и певицам, которая, не исключено, была местью, — а за что, собственно, ему было мстить? — прошло не больше полминуты. За это время она успела склониться головой до колен, рывком выпрямиться, заметить качающееся отражение торшера в стеклянной двери балкона и посмотреть мужчине в желтом кресле прямо в глаза. Его взгляд был холоден, или ей так показалось. Потом в нем промелькнуло что-то осмысленное — выражение, как у человека, который не хочет, чтобы его ударили.
YOU IDIOT, YOU ASSHOLE. Ты идиот, ты козел.
Ее голос был не ехиден, просто невыносимо четок.
Ей захотелось убежать. Да-да, это ревность, она узнала это чувство. Не к живым женщинам. Она ревновала к тому представлению о женщинах, которое имели мужчины, некоторые из них. Ей не хотелось быть лишь представлением. Возможны ли живые встречи людей, встречи обнаженные, не прикрытые представлениями? Определенно, не в нашей земной обыденности. Не в земной любви. Возможно, они происходят в музыке. Они встретились, относясь с уважением к личному пространству, осторожно вовлекли друг друга в совместное повествование. Но разойтись подобным же образом не получилось. Ей следовало снабдить его надежным судном и обеспечить попутный ветер для возвращения домой, а она от расстройства произносит недобрые слова, впрочем, разочарована она, прежде всего, в самой себе. Она встала, но не успела сделать и несколько шагов, как он твердой рукой ее остановил.
LET GO OF ME. Отпусти.
Она попыталась вырваться из его рук.
I AM NOT THE BEAUTIFUL WOMAN YOU ARE LOOKING FOR. Я не та красотка, которую тебе надо.
Он держал ее крепко, потом хватка стала мягче. Она посмотрела ему в глаза. Они ничего не скрывали. Он поцеловал ее мягкими губами и отнес в постель. Позже она вспоминала это, как будто плыла в темном в быстром потоке воды среди скалистых островов и гротов, невероятно глубоких, где на дне шепчет и дышит море. А он шептал ей о поездках, которые они вместе совершат в будущем, которого у них не было. Нашептывал названия островов, куда ее увезет, и лесов, где танцуют вакханки. Она не различала, где его голос, а где журчание закручивающегося водоворота. Он возвращается домой. На краткий отрезок пути он взял ее с собой, но скоро должен оставить. Он уже приближается к дому, видны контуры родных гор. Он отпускает ее. Лежит ничком поперек ее тела и плачет. А может, и не плачет, может, это сухие всхлипы, короткие отрывистые звуки.
Им больше не о чем было говорить. На улице стемнело. Она слышала, как он из другой комнаты вызывает такси. Она не стала вставать, а он не стал заходить к ней перед уходом. Вскоре она услышала, как хлопнула дверь.
ADJÖ. ПРОЩАЙ,
— этого они не сказали друг другу. Не хватало еще одной встречи, чтобы осторожно закончить повествование.
