Калеб строго взглянул на него:
– Где они, сержант?
– В переулке, сэр.
– Отлично, опять переулок.
– Может, у него такой стиль? – предположила Элизабет.
– Я начинаю спрашивать себя: а есть ли в этом хоть какой-нибудь стиль?
Тедди украдкой извлек из кармана брошюру «Памятные изречения XIX века» Бартлета, заглянул в нее и сунул обратно. Затем он откашлялся и изрек:
– «Средний человек всегда трус, Гек!»[24]
Его круглая физиономия расцвела довольной ухмылкой.
Лиза, Калеб и сержант недоуменно воззрились на него.
– Это все, сержант, – сказал Калеб, и сержант удалился.
– Тедди, с вами все в порядке?
– Абсолютно, мой мальчик. Никогда не чувствовал себя лучше. Запомни: «Цветная капуста – не что иное, как обыкновенная капуста с высшим образованием».[25]
– Ну да.
Когда они втроем вошли в переулок, Лиза шепнула Калебу:
– Ты понял хоть слово из того, что тут наговорил Тедди?
– Нет. Нам лучше за ним приглядывать. Он ведет себя как-то странно. В смысле, более странно, чем обычно.
Переулок представлял собой очередной темный узкий кирпичный коридор, похожий на тот, где нашли тело Беззубой Старушки Салли. Здесь было сыро, ржавая вода капала со стен, собираясь в коричневые лужицы. Масляная лампа в руках Спенсера еле-еле освещала это жуткое место.
– Там впереди что-то есть, – сказала Лиза.
– Я тоже вижу.
– Йо-хай! – воскликнул Тедди.
Его спутники недоуменно воззрились на него.
– Йо-хи?
Молчание.
– Йо… йо? А, вот: йо-мойо!
Смит и Спенсер покачали головами, и все трое углубились в переулок. В темноте виднелся лишь слабый огонек впереди.
– Вот оно, – сказала Элизабет.
Созданная убийцей картина преступления на этот раз была воистину чудовищной. Бездыханные тела Эммы и Франни были усажены за детский столик, что, по всей видимости, должно было изображать именинную вечеринку. На обеих были бумажные шляпки; Франни прижимала к губам дуделку в форме рожка, а на руках у Эммы покоилась кукла. Внутренности Франни возвышались горкой в центре стола в виде праздничного пирога и украшены свечкой. Кишки Эммы гирляндами висели вокруг.
– Что же это за человек такой, черт побери? – спросил Калеб. – Он что, считает все это каким-то… этим…
– Развлечением? – подхватила Лиза. – Я согласна, это чудовищно – использовать чужую жизнь ради собственной забавы.
– Забавы… – повторил Рузвельт, поглаживая подбородок. – Я бы рискнул высказать предположение, что эта сцена может иметь отношение к тому, о чем вчера вечером говорил Фосфорный Фил. Разве он не советовал вам как следует осмотреть места преступлений в поиске ключа к разгадке?
Спенсер и Смит были потрясены. Рузвельт и в самом деле сказал нечто стоящее! Неужели такое возможно?
– Вероятно, в чем-то вы правы, Тедди, – сказал Калеб и шепнул Лизе: – Может, это падение превратило его в гениального идиота?
– Я просто пытаюсь выполнять свой гражданский долг, Калеб. Запомни: «король – он и есть король, что с него возьмешь. А вообще все они дрянь порядочная. Так уж воспитаны».[26]
– А, ну да… Пожалуй, в этом, Тедди, я с вами соглашусь.
Лиза потрогала лоб Рузвельта.
– Тедди, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?
– Женщина, в тех краях, откуда я родом, это звучит как приглашение потрахаться, – прорычал он и похотливо засмеялся.
Лиза нахмурилась. Тедди всегда был распутником, но казался более или менее безобидным. Внезапно она почувствовала, что побаивается его.
– Ну-ка, ну-ка, припомним… Фил говорит о спичках… Пятая авеню… Фосфор… «Сколько золотых дублонов за красотку?» Потом опять базар насчет уродцев и воздушных шаров. И затем делает упор на чертовом колесе!
– На чертовом колесе?
– Вот именно! В точку! – сказал мэр.
– Но какое отношение чертово колесо имеет к Мелочевке и Щепотке?
Рузвельт прочистил глотку.
– Разве ваш информатор не говорил насчет уродов?
Калеб хлопнул себя по лбу.
– Урод! Ну конечно! Уродцы! Яхи ни при чем! Это лилипуты! На Кони-Айленде есть целая лилипутская колония.
– «Парк развлечений с чертовым колесом»!
– Очень флавно, очень мило, мои фыплятки, – сказал голос позади них, и из мрака возник бородатый человек, объемом покрупнее Тедди и значительно пышнее. – Приятно видеть, что наши драгофенные доллары не рафходуются впуфтую.
В его фигуре, несмотря на рыхлость, чувствовалось явное превосходство. На человеке был белый парусиновый костюм и короткие гетры, в руках – трость с золотым набалдашником; голову венчал белый меховой цилиндр. Атласный сюртук поблескивал в свете танцующего огонька лампы Калеба, и казалось, что сей предмет одежды – не просто кричащий сам по себе, но сам по себе живой. Голос человека мог бы показаться злым, если бы не легкий женственный оттенок, сквозивший в этом теноре. Калеб, Элизабет и Рузвельт моментально узнали обладателя голоса.
Уильям «Босс» Твид был коррумпированным городским политиком весом около ста тридцати килограммов. Он успел побывать членом местного законодательного собрания и даже сенатором штата, прежде чем его провозгласили (не так давно) Великим Вождем Таммани-холла. В таковом качестве он приобрел влияние, завоевав голоса иммигрантов и сделав состояние на взятках, откатах и непрерывном воровстве. И все же он был человеком, чья политика «выкручивания рук» принесла ему осторожное почтение относительно более честных деятелей типа Тедди. Эти двое, которые многие годы буквально сталкивались лбами – и в переносном смысле, и в прямом, – терпеть не могли друг друга.
– Доброе утро, мэр Ружвельт, – сказал Твид, подмигивая мэру.
– Рад тебя видеть, старина Вилли, – поддержал Тедди, подмигивая в ответ.
– Мой дорогой начальник полифии, – сказал Твид. – Вижу, вижу, как вфегда в нужном месте в нужное время. Молодчина!
Здоровяк приблизился к Элизабет и приложил руку к своему меховому цилиндру.
– Мифф Фмит, ваше фияние наполняет меня фвежефтью вефны.
– Благодарю, господин Твид. Или мне лучше называть вас «Босс»? – Лиза игриво хихикнула – так, чтобы Калеб это заметил. – Однако вовсе не я, а вы сияете, словно майский полдень.
Калеб только закатил глаза.
– Я флышал, он нажывает фебя Крушитель?
– Верно, – неохотно ответил Калеб. Он терпеть не мог, когда за ним надзирало начальство, а уж Великий Вождь несомненно был начальством, и еще каким!
– И он прифлал мифф Фмит пифмо в «Но-вофти»?
– Так и есть.
– А фколько пифем вы получили, мифф Фмит?
– Только одно, – сказала Лиза.
– Вы фовершенно уверены? – спросил Твид.
– Да, совершенно уверена.
– Потому что крайне важно, чтобы вы фообщили нам, ефли этот префтупник фнова пришлет вам пифмо.
– Я вам гарантирую, Вилли, что мисс Смит проинформирует нас, как только получит новое письмо от Крушителя. Правда, Лизок? – проворковал Тедди, приобняв Элизабет и крепко стиснув ее плечо. Она выскользнула из его объятий, все еще недоуменно поглядывая на мэра.
– Разумеется, – сказала она.
– Вот и флавно.
Затем Твид повернулся к Калебу.
– Хочу фказать вам, начальник, мы в Таммани-холле профлышали, что вы увлеклифь некими конфпирологичефкими теориями. Неужели вы еще не вырофли из этих мыфлей о фекретных общефтвах?
Калебу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное.
– Это некоторым образом не ваша забота, сэр, но нам кажется, что здесь есть связь с Ряжеными, – сказал он. – Мы полагаем, что убийца либо сам из их числа, либо может иметь к ним какое-то отношение…
– Дорогой мой, уверяю ваф, тут нет ну проф-то никакой швяжи ф Ряжеными, – властно перебил его Босс Твид. – Это дело рук какого-то пфиха, вот и вфе.
– Странно, – сказал Калеб. – Насколько я помню, следствие тут веду я.
– А нафколько я помню, Великий Вождь поважнее полифейфкого начальника. Пофле Великого Вождя идут Малые Вожди, мэры, букмекеры, кофтоломы, мороженщики и только потом – начальники полифии.
Калеб вынужден был признать свое поражение.
– Начальник Фпенфер, я политик. Жирный продажный политик. Но ефли я в чем и разбираюфь, так это в фекретных общефтвах. Эти Ряженые – профто бежобидная горфтка клоунов. И ефли вы хотите навефить на них эти убийфтва, то у меня возникают фомнения в вашем трежвом раффудке.
– Со всем моим почтением, господин Твид, мне кажется, мой рассудок в полной бежопаф-нофти… безопасности. Я фовершенно ждоров.
Калеб тряхнул головой: шепелявость оказалась заразительной.
– Ваш убийфа – наверняка фумафшедший иммигрант, который вряд ли как-то швяжан ф Кони-Айлендом и уж тем более ф Лилибургом…
– Но убийца упоминал Ряженых, – попыталась было протестовать Лиза, однако Калеб жестом остановил ее.
