Сентябрь начался с мелких дождей, ночных похолоданий и сильного листопада. Дворники, большинство которых было выходцами из Средней Азии — таджиками, узбеками не успевали убирать тротуары, уныло шаркая по утрам метлами и скребками. Они собирали мокрые грязные листья в кучи, упаковывали их в полиэтиленовые мешки для вывоза мусоровозками, словно из города увозили останки лета, бывшего до того живым существом.
Казалось, все вокруг: и печальные дворники, словно поздние мухи, кружащие во дворах, и серые московские дома, и скучные витрины магазинов, и безрадостные лица людей на улицах, в метро, ощущали, что не за горами приход холодной зимы.
Нина Георгиевна неторопливо думала о житейских делах.
У Кати отсутствовали демисезонные сапожки, не было хорошего осеннего пальто, но вместо этого дочь тратит деньги на бог весть что. Катя вновь начала встречаться с мужчиной и сделала это не только вопреки её предупреждению о женатых, но и вопреки своему собственному мнению.
Она глупо проводит время с Никитой в ресторанах и общих компаниях, ходит в кино, на концерты. Это всё глупо, потому что бесперспективно. Никита никогда не бросит семью ради неё, он ей сам сказал об этом. И правильно! Какой мужик в здравом уме так поступит? Они все горазды погулять на стороне, но потом возвращаются назад, словно побитые псы, поджав хвосты.
Эти маленькие, дрожащие и противные хвосты, вдруг явственно представились Нине Георгиевне, она брезгливо передернулась. Недовольно сжав губы, отчего они превратились в две тонкие параллельные полоски на лице, она надела очки, чтобы продолжить работу, но цифры в глазах расплывались.
Она вновь вернулась мыслями к Кате.
Тот молодой человек в метро, на которого показала ей дочь. Тогда он ей не понравился. Сейчас, спустя время, Нина Георгиевна подумала о нем по-другому. Почему бы и нет, собственно говоря? Выглядел он хорошо, солидно, как мужчина, который имеет много денег и сможет обеспечить семью. Главное, чтобы Катя ему нравилась. А вот об этом Нина Георгиевна, как мать, беспокоилась очень сильно. Мужчины такие непостоянные, такие капризные, мнительные, себялюбивые. К тому же этот молодой человек тоже мог быть женат. Кате ведь это неизвестно, а отсутствие кольца на пальце еще ничего не доказывает.
Она с сомнением покачала головой, будто разговаривая сама с собой. Как и все матери, Нина Георгиевна хотела, чтобы её дочь была хорошо устроена, вышла замуж за надежного, порядочного человека, но как большинству из них, в глубине души ей не очень хотелось, чтобы устройство этой жизни сложилось более счастливо, чем у неё самой.
Нина Георгиевна машинально собрала платежки, лежащие перед ней, в стопку. Она хотела отсортировать их по дате, потом решила по сумме, но все же передумала делать и то, и другое, и отложила бумаги в сторону.
В это время дверь бухгалтерии отворилась, появилась её коллега Таня. Молодая девушка была в хорошем настроении, она улыбнулась Нине Георгиевна, бросила сумочку на стол и подошла к вешалке, чтобы снять светлый плащ. Нину Георгиевну не обманывала её показная веселость и добродушие. Таня пришла в бухгалтерию колледжа недавно, но уже, как сообщали Нине Георгиевне доброжелатели, метила на её место. Она постоянно, в обход её, бегала к директору, вываливала всякие гадости о Нине Георгиевне: что она медлительная, невнимательная, допускает много ошибок, что она вредная и неуживчивая. Как вывод следовало, что ей пора уйти на пенсию и не мешать молодым.
Мама Кати между тем подозревала, что между Таней и престарелым директором Иваном Трофимычем возник роман. Эти его ласковые взгляды, когда он приходил в бухгалтерию, эти его фамильярные обращения. «Танюша!». О чем еще можно было говорить? И конечно, куда ей, Нине Георгиевне до молодой?
Татьяна между тем, села за свой стол, включила компьютер.
— Нина Георгиевна, вы сделали разбивку платежек по счетам? — спросила она, словно являлась главным бухгалтером. В голосе девушки Нине Георгиевне послышалась непривычная строгость.
«Может директор её уже назначил на мое место? — подумала женщина с тревогой, — но Вера Дмитриевна мне ничего не говорила». Вера Дмитриевна была их главным бухгалтером.
— Нет, Таня, — она ответила спокойно, — я сейчас этим занимаюсь.
Девушка покосилась на толстую пачку платежек, но ничего не сказала. Дверь открылась, и в их кабинет вошел директор Иван Трофимович — высокий седовласый мужчина, с очками в дорогой оправе. Стекла очков были выпуклыми. Насколько Нина Георгиевна знала, у директора был сильный минус.
— Уже съездила, Танюша? — спросил он, приветливо улыбаясь девушке, а на Нину Георгиевну не обращая внимания. По крайней мере, ей так показалось.
— Да, Иван Трофимович. Представляете, везде очереди, что в налоговой, что в Пенсионном Фонде. Просто ужас! Я там проторчала лишние пару часов.
— Не говори! Никак у нас порядок с этим делом навести не могут. Ладно при советской власти — там везде были очереди, но сейчас? Не понимаю! Это же проще простого.
Глаза директора, как глаза у людей, носящих выпуклые стекла линз с большим увеличением, выглядели большими, блекло-голубыми и наивными. Очки он почти никогда не снимал, а когда снимал, сразу превращался в слепого крота — его лицо становилось сморщенным, маленьким, на нем возникало беспомощное выражение потерявшегося в толпе ребенка.
— Если у тебя работы много, мы можем отправить в следующий раз Нину Георгиевну, — сказал директор и, повернувшись, посмотрел на Нину Георгиевну так, словно впервые увидел.
Ей сделалось неприятно от этого, обидно, поскольку она проработала в колледже больше десятка лет, не как какие-нибудь вертихвостки.
— Иван Трофимович! — сказала Нина Георгиевна, и её голос дрогнул от обиды, — у меня много работы, я не успеваю. Если еще полдня буду тратить на поездки, то вообще работа встанет.
— Не успеваете, — встряла Татьяна, — тогда пора на покой, на пенсию, дорогая Нина Георгиевна. Надо больше внимания уделять внуку!
— А ты меня не учи, сама знаю, что мне делать! — жестко ответила ей Катина мама и, надев очки, посмотрела в сторону молодой девушки с недобрым выражением лица.
— Ну-ну! — примирительно морщась, сказал директор, не любивший громких ссор и разборок, — если есть работа, найдем, кого послать. Работайте спокойно, Нина Георгиевна!
Лицо директора тут стало похоже на лицо человека, съевшего кислый лимон в гостях, но усиленно пытающегося показать, что ему приятно, что ничего кислого он не чувствует, а напротив, очень даже сладко. Не сказав больше ни слова, он растерянно пригладил жидкие волосы на голове и поспешил ретироваться из кабинета бухгалтерии.
Татьяна и Нина Георгиевна, не глядя друг на друга, продолжили работу, сухо стуча клавишами компьютеров. Однако раздражение, овладевшее Ниной Георгиевной после разговора с директором и Татьяной, не смогло её оставить так быстро, как хотелось бы.
Она схватила первую попавшуюся на глаза бумажку со стола для отвода глаз и выскочила из бухгалтерии, поспешив к Вере Дмитриевне. Их главный бухгалтер, небольшого роста полная женщина, с крашеными хной волосами, сидела за своим столом в кабинете и сверяла цифры таблицы на экране компьютера. Она давно знала Нину Георгиевну и хорошо к ней относилась.
Услышав жалобы своей подчиненной, Вера Дмитриевна устало откинулась на спинку кожаного кресла.
— Слушай, Нина, думаешь, я не знаю про Татьяну? Знаю очень даже хорошо! Если она нравиться Ивану Трофимовичу — пусть тот порезвиться на старости лет. Не лезь в это дело!
— Я и не лезу, — обидчиво ответила Нина Георгиевна, — но эта вертихвостка, бегает к нему, жалуется, порет всякую чушь. Я знаю, что жалуется на меня. Она, наверное, и тебе жаловалась?
— Да, говорила как-то, — уклончиво ответила Вера Дмитриевна, — но, не обращай внимания. Пусть болтает, что вздумается. Всё равно за своих работников отвечаю я сама, и никакой директор не заставит меня уволить тебя. Да, Татьяна была моей ошибкой. Но ты же помнишь, какое у нас было трудное время — груда работы, а людей нет. Пришлось брать всякого, кто подвернулся под руку.
Вера Дмитриевна нахмурилась, из-за чего её круглое лицо приобрело странное выражение — сделалось похожим на циферблат с поднятыми вверх стрелками, сходящимися у переносицы под тупым углом. Она наклонилась чуть вперед и доверительно сказала:
— Мне по секрету сообщили, что Иван Трофимович собирается на пенсию.
— На пенсию? Он же еще не старый! Ему, пожалуй, нет еще шестидесяти, — Нина Георгиевна с удивлением смотрела на свою начальницу.
— Неважно! Сам не собирается, значить соберут. Тогда, я тебе обещаю, что разберусь с Татьяной. Устраивает такое? А пока придется потерпеть, но знай, что я тебя всегда поддержу.
