А потом ему подвернулась удача. Им заинтересовался какой‑то американский правозащитный фонд, и откуда о нем только узнали? В СССР уже началась перестройка, с мнением иностранцев стали считаться, тем более, что за Валерия просил президент какого‑то американского университета, говорил, что это талантливый поэт, «узник совести». И парня выпустили из СССР, все расходы, связанные с его переездом оплатила принимающая сторона.
В иммиграционной службе Валерий честно рассказал всю свою историю, при этом ее сотрудники едва не в лицо ему смеялись. Что они нашли в его злоключениях смешного — парень понять не мог. Впрочем, это не их же держали в клетке и морили голодом.
Игрушка
Арнольд Стерн пил около двух недель почти не приходя в себя. Майкл носил ему выпивку, несмотря на попытки мистера Линса запретить это. Где‑то через пятнадцать дней писатель, наконец, остановился в своем безумном запое. Дня два он лежал, почти не в силах встать с кровати и не мог ни есть, ни отвечать на вопрос, только много пил простой воды, причем было видно, что и это, а особенно необходимость приподняться, чтобы все же освободить организм от избытков жидкости даются ему с большим трудом. К вечеру первого дня Арнольда начало сильно рвать так, что его буквально выворачивало наизнанку.
К вечеру второго дня он смог говорить, но радости не отходившему от друга Майклу, который теперь уже жалел, что не послушался мистера Линса и не отвез Стерна в больницу еще неделю назад, не прибавило. У писателя на рабочем столе стояла игрушка – небольшой песик, неопределенной породы, к которой он был очень привязан. Теперь Арнольд начал рассказывать Майклу, что чувствует, что скоро умрет и знает, что после его смерти его душа вселится в этого песика… Затем бред сменили видения, которые, чувствовалось, пугали писателя еще больше, чем те, которые видел раньше, потому что он не мог сейчас освободиться от них, оставив их на бумаге, так как руки его не слушались. Арнольд пробовал писать, но оставил на бумаге лишь размытые каракули; разум ему тоже не повиновался, он не мог писать то, что хотел.
Секретарь вызвал, наконец, врача. Стерна положили в больницу, где он пролежал около месяца. Уже через неделю несчастный пришел в себя, видения, ужасно мучившие его все это время, прекратились, и он забыл о них так, что они полностью изгладились из его памяти.
Через месяц Арнольд был уже практически здоров, восстановились речь, интеллект, но его литературный дар исчез. Мистер Линс выдвинул ему в связи с этим ряд претензий имущественного плана, так как связывал большие надежды с еще не написанными произведениями Стерна, которые уже считал своей собственностью. Выяснилось, что договора Арнольда с ним составлены таким образом, что писатель обязан возместить неполученную выгоду. В результате ему пришлось продать виллу, расстаться с прислугой, даже верный Майкл покинул друга, с множеством извинений и оговорок, когда узнал, что он не сможет ему больше платить.
Из всего имущества у Стерна остался игрушечный песик, которого он бережно посадил в карман и пятнадцать тысяч долларов. Глядя на песика, Арнольд сказал ему: «Лучше уж мне было стать такой игрушкой как ты, чем оставаться такой, какой я был долгие годы. Я, наконец, свободен, но за свободу я отдал почти все».
Оставшихся денег хватало только на то, чтобы обосноваться и начать новую жизнь в каком‑то небольшом городке. В качестве нового места своей жизни он, сам не зная почему, выбрал Моуди, о котором слышал, что там произошла трагедия, повторившая сюжет его книги. Этим он вернул интерес мистера Линса к своей персоне, который президент университета утратил после того, как разорил писателя и подумал, что больше не имеет смысла им заниматься, его жизнь и так разрушена и будет чередой мучений. «Так ты не хочешь больше быть игрушкой, — думал мистер Линс. – Хорошо же, посмотрим, что ты стоишь в реальности, намного ли больше, чем тот фарфоровый пес, в которого, как ты думал, тебе предстоит превратиться». Но тут же президент с досадой понял, что отняв у Арнольда все, он совершил большую ошибку: отказавшийся от всего пусть и не официально, в пьяном угаре, писатель получил защиту от тех сил, бороться с которыми мистер Линс не мог.
Лестное предложение
Валерий немного неуютно чувствовал себя в кабинете президента университета – до этого он, видевший только обшарпанные комнатенки, в которых ютились мелкие представители власти в СССР и вобразить себе не мог, что для кого‑то подобное великолепие может быть просто рабочим местом.
— Что‑нибудь выпьешь? – ласково спросил его мистер Линс.
— Да, если можно, — робея, ответил парень.
Секретарь принес им бутылку виски, коробку с сигарами и вазу с фруктами. Любящий выпить Валерий залпом опорожнил первый стакан виски и тут же налил себе второй. Мистер Линс с усмешкой посмотрел на это, сам он едва коснулся губами до налитой в его стакане жидкости.
— Я читал твои стихи, Валерий, — сказал президент. – Мне кажется, что ты должен писать. Но в той стране, где ты жил до этого поэтов не ценят. Вспомни Бориса Пастернака, хотя зачем так далеко? Возьмем Иосифа Бродского – кем он был у вас? Недоучка, не имеющий законченного среднего образования, осужденный за тунеядство, на основании того, что не был членом творческого союза писателей, а соответственно его поэтические занятия не признавались работой. Пациент психиатрических больниц, шельмуемый и преследуемый, буквально «выжатый» из СССР. А здесь? Он профессор университетов, я вижу его кавалером ордена почетного легиона, скоро мы сделаем его и нобелевским лауреатом в области литературы…
— Разве может быть профессор, который не имеет даже среднего образования? – удивленно спросил молодой человек, который настолько удивился, что даже перебил мистера Линса.
— У нас все может быть, — усмехнулся президент. — Вопрос ведь не в бутафории, а в том, что за ней стоит. Если нам это нужно, то любые звания, любые богатства, любое положение мы сможем легко обеспечить. Но если этот предполагаемый субъект забудется, и припишет своим заслугам то, что получил как наш дар, то мы в один миг сможем его всего этого лишить. Буквально на днях мы так вынуждены были поправить одного писателя, Арнольда Стерна…
— А что с ним? – заинтересовался Валерий, который хорошо зная английский язык, по приезде успел уже прочитать две книги Стерна «забытых» кем‑то в его комнате.
— Он сошел с ума, набрал на себя невыполнимых обязательств, а сейчас потерял все, — небрежно ответил мистер Линс.
— И вы… его не поддерживаете?
— Что ты! Конечно, поддерживаем! Он получил деньги на покупку дома в американской глубинке, где сможет вдали от суеты поправить свое здоровье. Разве в твоей стране так обращаются с теми, кто перестает быть нужным?
— Нет…
— Так вот, сейчас нам нужен новый писатель вместо Стерна. Как думаешь, ты мог бы писать похоже на него?
— Вряд ли…
— А ты мог бы описать все, что с тобой случилось, но так, чтобы это разоблачило всю мрачную сущность не только советского государства, но и советского православия?
— Какое Православие имеет отношение к тому, что со мной было? – изумился Валерий. – Ведь я же рассказывал вам, что я, да и моя мать, стали жертвой преступников, прикрывающихся черными одеждами, как ширмой.
— Такая трактовка нам неинтересна, скажу это прямо. Задам вопрос по–другому: ты хотел бы жить на вилле с прислугой, ни в чем не нуждаясь, или жить на символическое пособие для вынужденного эмигранта, в какой‑нибудь дыре?
— Смотря что я должен буду делать в том и другом случае.
— И в том и в другом случае ты будешь делать то, что тебе скажут, иначе пожалеешь, что сюда приехал! – грозно сказал президент.
— Вы знаете, я уже устал бояться… — сказал Валерий. – Если нужно, то я готов вернуться в Советский Союз!
И, не дожидаясь ответа, он вышел из кабинета.
Мистер Линс вышел из себя. Он сделал несколько телефонных звонков. На следующий день в местных газетах вышла заметка, что эмигрант из СССР на почве пережитых там репрессий помешался, стал опасен для себя и окружающих и принудительно госпитализирован в психиатрическую клинику.
Доктор Гаррисон
Доктор философии по философскому богословию Джим Гаррисон выступал перед студентами университета:
— Основным в понимании американского могущества является то, что эта страна возникла из глубокой и уникальной приверженности к Свету. Соединенные Штаты были основаны политическими мистиками, погруженными в предания о древних религиозных тайнах и в тайные учения иудаизма и христианства. Они осознали — то, что они делали, имело столь же глубокое духовное, как и историческое значение. Именно это и определяло уникальную судьбу Соединенных Штатов нести Свет и обладать могуществом.
