Он начал свой рассказ.
— Я привез ее домой в той самой бутылке, в которой нашел, а после показал Дитриху Кунстману. Мы с ним учились в одной школе, вот только он потом поступил в лицей, поэтому смог мне объяснить, что это латынь. Он не сумел понять, о чем там говорится, потому что его выгнали за какой-то проступок — политический, конечно, — когда ему было четырнадцать, но сказал, что она, вероятно, ценная, поэтому я вставил ее в рамку, чтобы получше сохранить, и повесил на стену. Это было, когда я еще жил в настоящей квартире наверху, где на стенах у меня было много места.
— А что вы сделали с бутылкой?
— Выбросил. Она не открывалась, была запечатана чем-то таким, чего никакой штопор не брал, поэтому я отколол горлышко, чтобы посмотреть, что там внутри. Правда, сделал я это, лишь когда вернулся домой. Я думал, там модель корабля, какие иногда продают в гаванях. Их мастерят, склеивают от скуки старые матросы. Это делается через горлышко бутылки — просто невероятно!
— Неужели вы не могли заглянуть внутрь?
— Нет, стекло было темным — зеленым или черным, — через него ничего не было видно.
— И вместо модели корабля вы нашли рукопись.
— Да, — кивнул Шеллендорф. — А когда уже не смог сводить концы с концами на пенсию по инвалидности, то продал ее герру Райманну. За тридцать марок.
Выходит, старый Райманн потерял на сделке только десять.
Некоторое время мы сидели молча. Герр Шеллендорф заново раскурил трубку. Потом я спросил:
— И где же вы ее нашли?
— Дело было так, — начал герр Шеллендорф, и с этого момента история приняла необычайный оборот.
UB 1809–49 обычно зимовала на Кергеленских островах.
— На Кергелене? — изумленно переспросил я.
— Вот именно. Летом мы торпедировали корабли, плывшие из Южной Африки в Австралию или наоборот, а зимой бросали якорь на Кергеленах. Там есть что-то вроде естественной бухты, она называется гавань Рождества и расположена на большом острове, там, где находится гора Маунт-Росс. На самом деле Кергелен — это Кергелены, не один, а множество островов, архипелаг, всевозможные крошечные островки, некоторые — всего лишь торчащая из моря скала. В старые времена там зимовали китобои.
Он излагал точку зрения на войну, с которой я никогда не сталкивался, так как в то время оказался в совершенно ином месте, в еще менее благоприятных условиях. Военные действия затягивались, и их подлодка все больше и больше времени проводила прячась, и все реже искала вражеские корабли, чтобы их потопить. Капитан, хотя и был нацистом (или, возможно, просто попал в колею), к тому времени уже утратил страсть к пиратству, если когда-то ее и имел. На Кергеленах никогда не бывало слишком холодно, температура держалась более или менее ровной, около десяти градусов по Цельсию, с постоянным ветром. Там росла странная разновидность дикой капусты, которую корабельный кок Селигер готовил на традиционный немецкий лад, а вместо свинины брал местную живность: кошек. На острове их было сотни.
— Как они туда попали?
— Китобои завезли. Кошек и крыс. Со временем они распространились и на другие острова. Не знаю, что ели крысы, ну, чем-то они должны были кормиться, но вот кошки уж точно питались крысами.
Он рассказал, как заскучавшие матросы коротали время, копаясь в земле, потому что китобои оставили по себе не только кошек. Они закапывали и теряли всевозможные предметы: от ножей с широкими заржавевшими лезвиями для разрезания китового жира до сломанных гарпунов и игл из рыбьей кости. Однажды они даже нашли чудесную русалку, вырезанную из дерева, со следами облезшей краски. Когда торпедист Генрих Хеллебрандт ее нашел, она поблекла, обветрилась до тускло-серого, но все равно была замечательной.
— Красовалась, наверное, на носу какой-нибудь китобойной шхуны, — сказал Шеллендорф и со сладострастным смешком добавил: — Груди у нее были как два яблочка. А один глаз до сих пор почти голубой.
Завидуя сокровищу Хеллебрандта, подводники практически метр за метром прочесали остров, но добыча их была скудной. Лучшей находкой стала переплетенная в кожу Библия, страницы которой съела плесень. Поэтому Шеллендорф и его приятель Курт Тёппель взяли надувную лодку и на ней обплыли острова в надежде найти еще одну резную красотку. Капитан дал им разрешение, очевидно, сознавая, что наилучший способ сохранить дисциплину — позволить экипажу развлекаться как может. Под укрытыми облаками небесами друзья качались и прыгали по взбиваемым постоянным свистящим ветром волнам от острова к острову. Они не нашли ничего, даже костяной иглы или старого матросского башмака, и уже были готовы сдаться, когда Шеллендорфу улыбнулась удача.
— На одном крохотном островке имелась плоская скала площадью около двадцати метров, а посередине — немного песку. Мы в нем покопались, но ничего не нашли. Потом я пошел посмотреть на тюленей, выползших на крошечный пляж, и увидел, что из песка торчит какой-то предмет. Он был похож на корень. Но откуда там взяться корню, ведь деревьев нигде не видать? Я рискнул спуститься на пляж. Тюлени на меня не напали, но и не испугались — просто поблизости не было детенышей. И, добравшись до корня, я дернул за него. «Корень» выскользнул из песка, а в руке у меня оказалась старая бутылка.
Дорогой мистер Оливер! В той бутылке находилась латинская рукопись, которую мы с профессором Евой Альтхаммер перевели на немецкий язык. Шеллендорф привез ее с собой в Германию — свой единственный сувенир с войны. И когда его друг (который мог бы стать ученым, если бы его не выгнали из лицея за какой-то мелкий проступок) сказал ему, что написана она на латыни и, по всей видимости, ценная, вставил ее в рамку и, наконец, продал, чтобы заплатить за трубочный табак.
Разумеется, как вы сами увидите, это явная подделка. Но как она попала на Кергелены, остается загадкой. Французской научно-исследовательской станции, которая работает там сейчас, во время войны еще не существовало, поэтому бутылка в песке не может быть шуткой какого-нибудь эрудированного французского океанолога с классическим образованием. А что, если это шутка какого-нибудь эрудированного и имеющего классическое образование китобоя? В былые времена среди капитанов китобойных судов такие люди встречались. Не сомневаюсь, что вы согласитесь (исходя из текстуальных свидетельств), что в песке на тюленьем острове она была закопана не позднее 1837 года.
Прилагаю фотокопию латинского текста и перевод на немецкий профессора Евы Альтхаммер. Если сможете отыскать объяснение этой загадки, я был бы очень рад его узнать.
Ваш Рудольф Кее, инженер на пенсии.
P.S. Я устроил так, чтобы герру Шеллендорфу доставили работающее от батареек инвалидное кресло, и когда в 1988 году мой коллега Клангер решил навестить свою бабушку в Восточном секторе, попросил его заглянуть к старику и рассказать мне потом, понравилось ли оно ему. Как выяснилось, после моего визита инвалида вызвали (что вполне предсказуемо) для дружеской беседы в некие инстанции. Там он провел три дня, и ему сказали, что я западногерманский шпион и американский агент. Когда Клангер навестил его, Шеллендорф превратил рассказ о нашей встрече и ее последствиях, как и все прочие свои приключения, в фарс на суше и на море.
Разумеется, ему не позволили оставить себе инвалидное кресло, которое было «передано тому, кто в нем больше нуждается». И когда я в 1990 году посетил бывший Восточный сектор, то не смог найти на улице Генриха Полтергейста ни герра Миттенберга, ни веселого старика матроса, а здание «Завода Эрнста Эрдпфлюгера» пустовало. Чего, конечно, и следовало ожидать.
Происшествия на острове Тесал
Нижеследующее — содержание документа Шеллендорфа, озаглавленного «Происшествия на острове Тесал» Квеста Фирма Сикула и переведенного с латыни Кларком Эштоном Спрангом из Аркхем-колледжа с учетом перевода на немецкий профессора Евы Альтхаммер.
Мое имя — Квест Фирм Сикул. Моим приемным отцом был Гай Фирм Сикул, мой настоящий отец — поэт Публий Овидий Назон, в последний раз о нем слышали в Британии, но я не уверен, живет ли он еще там. После смерти Гая Фирма моя мать, Прокулея Эмилия Сепула, вышла замуж за Спурия Цецину Вентрона. Она умерла в Риме в году 782 A.U.C. Вскоре после этого ее муж покончил с собой. История моей жизни, моих открытий и моего путешествия через Великий океан описана в книге, которую я оставил на хранение царю Телалоку в городе Тетулаполис в царстве майятов на континенте, который мои спутники и я окрестили «Новая Земля». К несчастью, обстоятельства, в которых я пишу этот рассказ, побуждают к краткости.
По желанию царя Телалока мы взошли на «Коринну» и отплыли на юг вдоль побережья. Нашей целью было устье Великой реки, где, согласно легендам майатов, расположено царство их предков, цивилизация, которой они приписывают достижения во всех отношениях большие, нежели их самих. Страсть, владевшая мною в Риме перед отплытием через океан, вновь пробудилась от рассказов царя Телалока и вскоре заразила мою команду. Эго плавание, во многом схожее с тем, которое мы предприняли из Остии в 782 A.U.C., было путешествием в неизведанное, еще более опасным оттого, что созвездия в этих краях сильно отличаются от тех, какие восходят над Римом и его империей. Руководством в пути нам служила лишь береговая линия Новой Земли. Обстоятельства стали еще более тяжелыми, когда установилась сильная жара, изнурявшая гребцов. Нам пришлось полагаться на ветер и машину. К счастью, где бы мы ни останавливались на ночлег, повсюду было достаточно дерева, чтобы поддерживать ее работу, пока гребцы отдыхают.
