Доносится чей-то смех. Быстро возвращаюсь в каюту и захлопываю дверь. Пташки летят домой после веселого дня в Неаполе!
Тамарино письмо не выходит из головы. Вновь разворачиваю серый клочок бумаги. Как странно она выражается — будто продиктовала слова на пленку, а потом кто-то записал. Тамара всегда торопится: много работы, тысячи дел, сотни решений, сотни поручений. Мы с девочкой — одно из таких дел. «Просто так выбросить…» Как можно во всем разобраться на таком расстоянии? А с нами в любой момент может случиться беда. Мы можем исчезнуть, утонуть в опасных водах моря. Мы не такие сильные, как вы, Тамара, владелица заводов, газет и пароходов, и нас некому охранять.
Грызу ногти и мечусь по комнате. Потом, не выдержав, иду в каюту девочки.
Подхожу к кровати прямо по неотчищенным пятнам крови на ковре. Белье поменяли. Сбросив покрывало, обнимаю подушку. Чистые простыни, чистые простыни… Чудесного запаха девочки — смеси фруктовых ароматов и ее чистоты — больше нет. Детка моя. Где ты? Рыдаю, прижавшись к подушке. «Я тебя ранила… Ранила… Прости…»
В ванной, всхлипывая, умываюсь холодной водой. Каждый взгляд, брошенный в зеркало, вызывает новый приступ слез. Выхожу из ванной.
Передо мной картина. «Танго танцуют вдвоем». Красивая… Краски темные и плотные… Летучих мышей теперь больше: они заполонили все небо над головами пары. Кажется, вот-вот нападут. Девочка-партнер теперь на заднем плане в своем сине-черном фраке. С той руки, которой она держит мать за талию, стекает струйка крови.
Получается, она знала, что будет вскрывать себе вены? Планировала? Лицо партнерши тоже изменилось: это больше не лицо ее матери. Глаза, обведенные синими кругами, тонкие брови, длинный странный нос… Это же мое лицо! Лицо матери — мое лицо! Ставлю картину лицом к стене. Сердце колотится, как безумное. Надо немедленно уйти с этого корабля. Немедленно.
Вылетаю из каюты, хлопаю дверью и бегу прочь. Ноги не держат. Мне снова плохо. Схватившись за перила, пытаюсь глубоко дышать.
— А, вот ты где. Я везде тебя ищу.
Дональд Карр. Он стоит передо мной, сияет улыбкой и всем своим видом изображает нежность. В его карих глазах светится что-то такое, что успокаивает меня. Хотя обычно карие глаза ассоциируются у меня с шалостями и весельем. А вот голубые всегда холодны и смотрят осуждающе.
— Ты-то мне сейчас и нужен, — внезапно вырывается у меня, и, сама растерявшись от столь несвойственной мне прыти, продолжаю: — Пошли, выпьем немного.
— Бар давно закрыт.
— Как же так? Как раз когда мне так надо… Пойдем все-таки посмотрим.
Мы появляемся как раз, когда бармен, любитель Пруста, запирает дверь.
— Вы же все понимаете, — объясняю ему таким тоном, будто уже выпила. — Откройте нам, иначе все кончится, как во французском романе.
— Что-что? — теряется он.
— Юноша, мне нужно попасть в этот бар. У меня катастрофа.
— Конечно-конечно, — говорит он, протирая лиловым носовым платком очки.
— Ты такая уставшая, — говорит Карр. — Давай лучше купим бутылочку «Джек Дениэлс» и выпьем у меня в каюте.
Бармен медленно, как под гипнозом, достает бутылку и протягивает Карру.
— Спасибо! Сколько с нас?
— Нисколько, поверьте! Капитан на этом корабле кассу совершенно не контролирует.
— Этот корабль вообще никто не контролирует! — восклицаю я. — От капитана до бармена.
Бармен хихикает. Делает вид, что смущен. Выходим из бара вместе.
— Ну, пошли ко мне в каюту, — просит Карр. — Там просторнее, чем у тебя.
— Естественно. Моя каюта — каюта компаньонки на нижней палубе. Но лучше все-таки пойдем ко мне. Мне обычно не по себе, когда я пью в гостях.
Идем ко мне. Оказывается, стакан у меня только один. Другой можно взять из каюты девочки. Иду туда.
Почему-то замираю на пороге — ведь каждый раз в этой каюте меня ждет очередное потрясение. Все. Хватит. Пора взять себя в руки. Возвращаюсь к себе без стакана. Мо́ю синюю банку, куда обычно ставлю ручки. Пить из банки — не такая уж плохая мысль.
Садимся друг напротив друга в кресла и приступаем к бутылке.
— Мне нужно сегодня ночью уйти с корабля. Иначе мне конец.
— Ты преувеличиваешь, — говорит Карр. — Просто немного успокойся.
— Тебе хорошо говорить! Преувеличиваешь… Ты что — истина в последней инстанции?
— Иди ко мне, — улыбается Карр.
— Иду, но чур ко мне не прикасаться.
Сажусь к нему на колени, кладу голову ему на плечо и вздыхаю:
— Настоящие герои — те, кто не помнит своих подвигов.
— Хорошие слова. Очень хорошие. Кто это сказал?
— Кажется, я.
— Как тебе это в голову пришло?
— От меня самой: я не настоящий герой. Я все помню.
Он нежно щиплет меня за нос:
— Милая девочка.
— Мне тридцать два года. Я такого же возраста, как ее мать.
— Ты не можешь ненадолго о ней забыть? — усмехается он. — Хотя бы на эту ночь.
— Знаешь, за всю мою жизнь никто ни разу не резал из-за меня вены. Только я сама однажды бросилась ночью в море из-за матери. Мне было плохо от того, что она не уделяла мне внимания.
— Тихо-тихо-тихо, — Карр нежно целует меня в ухо и гладит по голове, как маленького ребенка.
— Давай уже спать, — говорю я. — Но не вздумай раздеваться. Ко мне никто, никто не должен прикасаться. А то мне потом плохо.
Сняв с меня ботинки, он укладывает меня в постель. Сам тоже снимает ботинки и ложится в одежде рядом со мной. Крепко обнимает меня. Я кладу руку ему на шею, ногу на его ногу. Чувствую его дыхание на щеке. Мы крепко засыпаем.
* * *
Мне снится сон: я что-то ищу в огромных глиняных кувшинах, которые стоят на балконе моей соседки. Кувшины внутри грязные. Из одного кувшина вытаскиваю чье-то грязное белье. Мне противно. Выбрасываю все с балкона.
Потом начинается следующий сон. Рядом со мной — мама. Голая до пояса, она моет посуду у меня на кухне. Мне неприятно видеть ее обнаженную грудь. В квартире соседки кто-то шепчется. Третий час ночи. Слышно, как они выходят из квартиры и вызывают лифт, стараясь не шуметь. Смотрю с балкона. Вскоре внизу появляется парочка: карлик и карлица со светлыми взъерошенными волосами. Оба садятся в машину и уезжают. На карлице джинсовая рубаха и брюки. Приходит в голову жуткая мысль: наверное, моя соседка тайком сдает свою квартиру для свиданий. Мне делается противно. Соседку хочется убить.
Внезапно просыпаюсь. Вытащив ногу из-под Дональда Карра, выскакиваю с кровати. О господи! Что я наделала! Мне следовало уйти с корабля до рассвета. В панике замираю, скрестив на груди руки. Что же делать? Карр шевелится, и я прихожу в себя. Беззвучно, как мышь, надеваю ботинки. Схватив с пола синюю банку, бросаюсь прочь из каюты.
Если не успею забрать свои вещи, ничего. Надо немедленно бежать отсюда. Поднимаюсь по лестнице на палубу. Мы еще стоим в порту. Я должна торопиться.
Роскошный черный лимузин возникает ниоткуда перед кораблем. С замирающим сердцем стою, чтобы увидеть, кого он привез. Шофер открывает дверь. Высовывается изящная ножка Мэри Джейн Праймроуз. Она в бежевом льняном костюме. Привлекательна и строга. С заботливой улыбкой смотрит на девочку, которую вытаскивают из другой двери. Санитар в белом несет девочку к кораблю, как драгоценную вазу: вот они поднимаются по трапу. Девочка сразу замечает меня. Радостно машет тоненькой ручкой. Лицо ее сияет от радости. Она любит меня.
Следом за ними по трапу взбираются известный писатель со своим любовником. Любовник слишком долго пробыл под весенним солнцем: нос у него сгорел и стал ярко-красным. Теперь смотрится совершенно несуразно на его совершенном лице.
Девочка слезает с рук санитара. Бежит ко мне. А я все еще пытаюсь думать о другом. Бросаю синюю банку с палубы в море. Руки девочки у меня на шее. Запах ее волос заполняет мне легкие. Как я соскучилась по ней. Нежно целую ее в шейку: «Детка, ну вот ты и вернулась».
У нее отдохнувший вид. Нет кругов под глазами. На лбу — челка дьявольским треугольником. Глаза пристально рассматривают меня. Она шепчет мне на ухо:
— Так боялась, что ты уйдешь с корабля.
— Не говори глупостей, — отвечаю я. — Давай пойдем отсюда.
Мэри Джейн снисходительно следит за нами. Она не одобряет эту сцену примирения. Что ты, блондинистая кукла, понимаешь в жизни? В этой игре мы не можем выбирать следующий ход.
— Пойдем к тебе в каюту! Я соскучилась.
— Ты соскучилась по моей ужасной каюте на третьей палубе? По этой душной норе?
— Это все Тамарина жадность. В Барселоне писатель с любовником выходят. Скажу Мэри Джейн поговорить с Капитаном, чтобы мы переехали в их сюит. Нас будет разделять только одна дверь. Там нам будет очень хорошо.
— Ты, скорей всего, переселишься туда с бабушкой. Она сядет на корабль в Марселе.
Она растерянно спрашивает:
