Жерар де Нерваль — Жерар де Нерваль (1808–1855) — французский поэт и прозаик, покончил с собой (возможно, был убит), повесившись в парижском переулке.
Морские чудеса — повторено в сборнике «Полустанок» с минимальными разночтениями.
Шесть — повторено в сборнике «Белая флотилия» с минимальными разночтениями.
«Ты грозно умер, смерть предугадав…» — нет сомнений, что стихотворение это посвящено памяти Николая Гумилева (1886–1921), расстрелянного большевиками. «…смерть предугадав» — отсылка к стихотворению Н. Гумилева «Рабочий» («Он стоит пред раскаленным горном…»)
«Трудолюбивым поэтом…» — повторено в сборнике «Полустанок» с разночтениями только в знаках препинания.
Тишина — палы — места, где трава выгорела или была выжжена (на Дальнем Востоке корейцы специально выжигают вершины малых сопок, разводя на них съедобный папоротник (орляк).
Солдат — повторено в сборнике «Кровавый отблеск» с незначительными разночтениями.
Анархисты — «в охлаждаемую смесь кислот… / вливают глицерин» — Несмелов описывает технологию получения пироксилина, любимого взрывчатого вещества анархистов начала ХХ века.
Бандит — повторено в сборнике «Кровавый отблеск» с незначительными разночтениями. Веблей — здесь т. н. «револьвер Шерлока Холмса»; шестизарядный, модели 1893 года; официально в различных модификациях веблей находился на вооружении Британской армии с 1887 по 1957 год (см. «Стихи о револьверах» в сб. «Кровавый отблеск»).
Память — первая публикация Арсения Несмелова в журнале «Сибирские огни» (Новониколаевск, — ныне Новосибирск, — 1924, № 1; в рецензии на сборник «Уступы» о ней тепло отозвался главный редактор журнала, поэт и прозаик Вивиан Итин.
Лось — повторено в сборнике «Кровавый отблеск» без разночтений.
Евгений Витковский (Москва) Ли Мэн (Чикаго)
КРОВАВЫЙ ОТБЛЕСК
(Харбин, 1928)
От дней войны, от дней свободы
Кровавый отблеск в лицах есть.
А. Блок
Тупыми шлепанцами шаркать
К стене,
Где,
Угол отогнув,
Висит истрепанная карта,
Вместившая мою страну.
Сетями жил исчерчен Запад,
Как подорожника листок.
Одна из них прыжком внезапным
Через Урал — берет Восток.
…И он глядит
(Так смотрит хмара
В окно)
На черные кружки…
— Вот этот — родина,
Самара…
Здесь были воткнуты флажки,
Обозначая фронт и натиск,
Его упругую дугу…
Мы отползали,
Задом пятясь,
Уже Урал отдав врагу…
Его коричневая стража
Ушла на запад. Топором
Упала мощь гиганта-кряжа…
Челябинск пал.
Оставлен Омск…
…Вздыхает.
…Низменность Сибири
И Забайкалье,
Как массив,
Но и отсюда летом сбили,
Победой сопки огласив…
И гладят руки с дрожью ветра
Шершавый, неопрятный лист.
— 12 000 километров
Он протяжением вместил!
И губы шепчут:
— Русь!.. Россия!..
И сердце крикнет:
— Навсегда…
И давит выросшая сила,
Которую не оседлать.
И будет шлепанцами шаркать
К углу,
На темную постель,
Но и оттуда манит карты
Засаленная пастель.
На чердаке, где перья и помет,
Где в щели блики щурились и гасли,
Поставили треногий пулемет
В царапинах и синеватом масле.
Через окно, куда дымился шлях,
Проверили по всаднику наводку
И стали пить из голубых баклаг
Согретую и взболтанную водку.
Потом… икающе захлебывалась речь
Уродца на треноге в слуховуше…
Уже никто не мог себя сберечь,
И лишь во рту всё становилось суше.
И рухнули, обрушившись в огонь,
Который вдруг развеял ветер рыжий.
Как голубь, взвил оторванный погон
И обогнал, крутясь, обломки крыши.
…Но двигались лесами корпуса
Вдоль пепелищ по выжженному следу,
И облака раздули паруса,
Неся вперед тяжелую победу.
Ты дулом дуло револьвера
Встречал на пашне голубой,
Где распластавшейся химерой
Полз ощетинившийся бой.
И без обмана, без утайки
Играя в смерть, ходил во мглу
Развинчивать на рельсы гайки
У бронепоезда в тылу.
Ночная птица, в дыме зарев
Бросал ты нам крыло в глаза,
Но улеглась, до дна ударив,
Отбушевавшая гроза.
Ничьей постели изголовья
Не выпотрошит ураган.
Легло крахмальное бескровье
На заржавевший ятаган.
Так по бетонной кровле верка,
Вердена или Оссовца,
Что не успели исковеркать
Враги гранатой до конца, —
Веселых женщин горожане
Ведут в подземный каземат,
Чтобы, как губку, визг и ржанье
О грозный камень отжимать.
Какое дело стайке талой
До нас, бесклювых сторожих,
Чья память остов обветшалый
Благоговейно сторожит.
Как аксиому, без усилья,
Прими покорно и светло
Свои простреленные крылья
И безглагольное дупло.
И ночи жди.
Ты — честный, простой револьвер,
Ты сжился с солдатским матом.
Тебя ли сравню, мой лев,
С капризником автоматом!
Ты — в вытертой кобуре,
Я — в старой солдатской шинели…
Нас подняли на заре,
Лишь просеки засинели.
Сближались ползком в лугах,
И вот пулемет судачит.
Подпрыгивает кулак
Стремительною отдачей.
Поклевывало. Выковыривало.
Разбрызгивало мозги.
Как будто со всей Сибири
В овраг наползли враги.
Но выход из смерти узок:
Как овцы прижались к тыну.
— Музыки!
Без музыки не опрокинут!
Вздрогнули медные трубы.
— Фланг по соседу, четвертая!
Марш металлически грубо
Поднял, рванул и развертывал.
Вынырнули.
За ометом
Скирдовые рога.
Над пулеметом
Группа врага.
Волей к удаче
Сжата скула.
Камнем отдачи
Прыгнул кулак.
В смолкнувшей музыке боя
(Как водолазы на дне!)
Мы — дуэлянты, нас двое:
Я и который ко мне.
Штык, набегая, с размаху —
Лопастностью весла.
Брызнула кровь на рубаху
Ту, что удар нанесла.
Поле. Без краю и следа.
Мята — ромашка — шалфей.
Трупы за нами — победа,
Фляга со спиртом — трофей.
Труп лежал с открытыми глазами,
И по утру, рано поутру,
Подошел солдат — лицо как камень —
И присел, обшаривая труп.
В сумерках рассвета мутно-серых
Лязгнет, думалось, и станет жрать.
Впрочем, мой рассказ о револьверах,
Так о них и надо продолжать.
«На, возьми его за папиросу!»
Сиплому солдатику не впрок
Хрупкий, ядовито-смертоносный
Черный бескурковый велодог.
Любил я еще веблей
(С отскакивающей скобoю),
Нагана нежней и злей,
Он очень пригож для боя.
Полгода носил его,
Нам плохо пришлось обоим.
Порядочно из него
Расстреливалось обойм.
Он пламя стволом лакал,
Ему незнакома оробь…
Его я швырнул в Байкал,
В его голубую прорубь.
А маузер — это вздор!
Лишь в годы, когда тупеют,
Огромный его топор
Выпяливают портупеей….
Я кончил. Оружье где?
Тревогой, былое, взвейся!
В зеленой морской воде
Чужой притаился крейсер.
Подобно колоколам,
Поет об ушедшем память,
Но шашка — напополам,
Но в пыльный цейхгауз — знамя!
