Время текло медленно. Томас чувствовал, как земля под ним медленно ломает ему кости. Но, должно быть, он все же задремал, потому что на рассвете солнце вдруг посмотрело на него своим воспаленным взором. Москиты исчезли, воздух стал прохладным. Теперь он мог хорошо поспать; но островитяне уже проснулись и зажгли огонь, чтобы подогреть свой жуткий суп. Скоро настала пора трогаться дальше.
Теперь они шли по джунглям, которые делались все более густыми. Начался подъем, и Томасу приходилось все время при ходьбе немного наклоняться вперед; он, непривычный к таким нагрузкам, задыхался. Впереди себя он видел Макфи – тот пыхтел в облаке сигаретного дыма, отгоняющего насекомых. День становился все жарче, и этот подъем стал еще одной пыткой в душном аду, населенном миллионами пиявок, москитов и ос.
После бесконечного подъема, казалось, растянувшегося на многие мили, у Томаса так устали ноги, что он сомневался, сможет ли идти дальше. Он уже собирался сказать об этом Макфи, как вдруг вся группа остановилась. В густых джунглях была полная тишина, и островитяне нервно вглядывались в окружавший мрак. Главный гребец что-то сказал Макфи и показал на дерево перед ними. Там, на суку без листьев, была подвешена за ноги мертвая птица с цепочкой из блестящих ракушек на растрепанной шее.
Какое-то время гребец нервно разговаривал с Макфи. Наконец они о чем-то договорились.
– Ну вот, – сказал Макфи Томасу, – дальше они не пойдут. Они будут здесь дожидаться нашего возвращения. – Он показал на птицу. – Это предупреждение хупу.
– Что это значит? – спросил Томас.
– Хупу – горное племя, – ответил Макфи. – Известно, что они не очень дружелюбны к береговым островитянам. Я не виню их в том, что они не хотят идти дальше.
Он снова закурил и медленно выдохнул дым.
Макфи и Томас пошли вперед одни. Они с трудом пробирались сквозь заросли папоротников, высоких, как деревья; вдруг тишину вокруг нарушило громкое кваканье, будто они потревожили обиталище гигантских жаб. Издали послышался звон, словно от колокольчиков.
– Стойте абсолютно неподвижно! – сказал Макфи.
Папоротники с обеих сторон раздвинулись, из них вышла дюжина самых свирепых на вид людей, каких Томасу когда-либо приходилось видеть. Их воспаленные глаза были обведены красной краской, а на лицах нарисованы белые полосы. Но еще более ужасающими они выглядели из-за длинных деревянных клювов, приделанных к их носам, – из них-то и раздавались квакающие звуки. Дикари были почти голыми, а в руках держали пучки тонких дротиков.
Томас увидел, откуда шел звон. У некоторых из воинов были маленькие, как у коров, колокольчики, болтающиеся на кольцах, прикрепленных к мошонке.
Кваканье стало оглушительным. Один воин протянул руку и потрогал рукав рубашки Томаса. Томас отшатнулся и хотел бежать.
– Не делайте ничего, что может их разозлить, – сказал Макфи.
Воины внимательно изучили путешественников, потом отконвоировали их из леса гигантских папоротников на тропинку, проторенную сквозь джунгли. Их вели примерно милю по тропинке, пока наконец все не пришли на большую поляну. Появилась еще одна большая толпа воинов с клювами, раскрашенных так же; все они громко квакали. Они провели Томаса и Макфи через калитку в высоком заборе в деревню из хижин, крытых пальмовыми листьями. Сотни голых женщин и детей, без клювов, но раскрашенных так же страшно, как и воины, приветствовали их. Воздух был полон одним гигантским «К-В-А-А-А».
Томас был в ужасе; он пожалел, что вообще отправился в это кошмарное путешествие.
Кваканье прекратилось. Томас подумал: что-то случилось с его ушами, поскольку сначала он не слышал вообще ничего. Но через несколько секунд смог различить щебет птиц из большой хижины, дверь которой обрамлял десяток черепов, среди которых были и человеческие. Из-за этой двери появился старик. Его лицо было раскрашено так же, как и у всех остальных, но оставалось без клюва, и голым он тоже не был. Напротив, он был одет в длинный разноцветный плащ, колыхавшийся при каждом его шаге. С минуту он смотрел на путешественников, затем воздел руки и издал громкий птичий крик.
Вдруг, как по волшебству, сотни кусочков плаща поднялись в воздух. Томас с изумлением осознал, что это на самом деле маленькие птицы, а плащ сделан из сетки, на которой они сидели. Они порхали вокруг головы этого человека с неистовым щебетом и писком.
Он закричал по-птичьи еще раз, и все птички спустились обратно и шумно расселись на сетке его плаща. Он был чем-то вроде ходячего дерева с гнездами. Теперь он двигался к чужакам, сверкая безумными красными глазами.
В этот момент Макфи положил руку Томасу на плечо.
– Не волнуйтесь! – прокричал он, заглушая птичий гомон. Затем открыл рюкзак и вытащил из него бутылку виски. Протянул ее человеку-птице, который жутко улыбнулся и взял у него бутылку. Потом показал на Томаса и что-то крикнул толпе. Все громко засмеялись – искренним восторженным смехом. Воины стали отвязывать свои клювы, и все – мужчины, женщины, дети – похоже, расслабились.
– Они смеялись над вашим испугом, – сказал Макфи Томасу. Теперь он тоже выглядел непринужденно. Человек-птица снова что-то сказал ему, они проговорили какое-то время и посмеялись. Потом человек-птица, крепко сжав бутылку, пошел обратно в свою хижину.
– Это шаман, – сказал Макфи Томасу. – Он спросил меня, насколько эффектна такая раскраска. Он говорит, это новый дизайн, и поначалу они даже пугались друг друга. Я сказал ему, что он очень страшный. Он еще хотел знать, сработала ли мертвая птица на дереве. Я сказал ему, что она безумно напугала людей с побережья. Он был доволен.
Томас почувствовал себя идиотом.
– Так это просто спектакль? – спросил он. – Вы хотите сказать, это что-то вроде Хэллоуина?
– Вообще-то есть одно большое отличие, – сказал Макфи. – Если бы мы не показались им по-настоящему испуганными, они бы оскорбились. И тогда вполне могли бы нас убить, вот и все.
В этот вечер для гостей был устроен специальный праздник жареного кабана и ананаса. Томас и Макфи сидели на корточках вокруг большого костра на деревенской площади вместе со всем остальным племенем.
– Основным блюдом запросто могли оказаться мы, – сказал Макфи, когда они начали есть.
Томас не был уверен, что он говорит это серьезно: хупу были очень дружелюбны. Они пообещали ему продемонстрировать свое мастерство после праздника – в качестве компенсации за то, что так его напугали. А Томас хорошо поел и выпил несколько кокосовых скорлупок пальмового вина.
После празднества все перешли в другую часть деревни и при лунном свете сели на корточки на площадке с хорошо утоптанной землей перед хижиной с матерчатым занавесом. Пока сидели и ждали, все оживленно переговаривались, предвкушая зрелище. Томасу казалось, что он на представлении в театре большого города – если не обращать внимания на то, что их окружали девственные джунгли, и москиты уже начинали свое ночное буйство. Театральное освещение состояло из нескольких тлеющих факелов, огромной луны и ошеломляющего количества звезд. Зрители, конечно, совсем не походили на тех, которых он мог видеть в театрах: сборище голых мужчин, женщин и детей, чьи лица до сих пор оставались ужасно разукрашенными.
Последним пришел шаман. Его плащ был весь увешан птицами, которые теперь успокоились на ночь и молчали. Он подал знак, и занавес убрали.
Томас, голова у которого кружилась от пальмового вина, сосредоточился на сцене, открывшейся перед ним.
Он приготовился смотреть спектакль, но вместо этого увидел на бамбуковом помосте выставку из дюжины фигур, вырезанных с поразительным мастерством. По всей видимости, они изображали сцену битвы из какой-то войны племен. Некоторые удерживались на одной ноге или изгибались назад, будто при падении. Другие уклонялись от удара топора или вражеского копья. Некоторые только что не взлетали в прыжке, словно атакуя врага.
Томас был восхищен невероятным мастерством резчиков, которые смогли вложить в эти неодушевленные фигуры такую энергию и жизненную силу; он подумал, что их можно сравнить с великими скульптурами эпохи Ренессанса.
А потом фигуры задвигались. Сначала Томас не мог поверить своим глазам. Как будто он стоял в музее, любуясь какой-то статуей, и вдруг увидел, как она шевелится. Эти фигуры, которые показались ему вырезанными из дерева, на самом деле оказались живыми воинами хупу.
Следующие полчаса на сцене эти воины принимали невероятно разнообразные позы, и многие были настолько замысловаты, что Томасу трудно было представить, как человеческое тело может находиться в таком положении хотя бы какое-то время. Зрители смотрели, явно восхищаясь этим спектаклем, показывая на фигуры и шепотом высказывая друг другу свой восторг.
Наконец шаман дал сигнал к окончанию, и воины на сцене тут же расслабились, глубоко дыша и массируя свои напряженные мускулы. Зрители закричали в знак одобрения; птички шамана проснулись и тоже защебетали, занавес опустился.
