Папа проснулся и вспомнил про сети. Лодку било бортом о берег, весла, громыхая, перекатывались по дну, мотор опутали водоросли. Папа отцепил трос и, налегая на весла, направил лодку против волн. С подветренной стороны море вздыбилось и напоминало покоробившуюся скалу, а наверху, на безоблачных небесах, излучавших желтое сияние, сидел Господь Бог, внявший мольбам Софии о шторме, и на всем побережье царили растерянность и суматоха.
Сквозь глубокий сон до бабушки донесся рокот накатывающих на берег бурунов, она села и прислушалась.
София упала на песок рядом с ней и закричала:
— Это мой шторм! Это я попросила Бога, чтобы он послал нам шторм, и он послал!
— Замечательно, — сказала бабушка. — Но у нас же сети расставлены.
Одному и в тихую погоду трудно справиться с сетями, а уж когда дует ветер, это почти невозможно.
Папа перевел мотор на малую скорость, поставил лодку штевнем поперек волн и начал выбирать сети. Первая благополучно вышла из рифов, но вторая зацепилась за дно. Папа переключил мотор на холостой ход и стал кружить на одном месте, пытаясь освободить сеть. Сетная подбора лопнула. Тогда он начал просто тянуть сеть, и наконец она вышла, разодранная, с рыбой и водорослями на дне. София и бабушка стояли и смотрели, как лодка, которую то и дело захлестывали волны, подплыла к острову, папа выпрыгнул из нее и, тут же ухватившись за борт, потащил ее к берегу. Широкий вал накатил на мыс и затопил корму, а когда она вновь показалась из воды, лодка уже лежала на суше. Папа пришвартовался, подхватил сети и, сгибаясь от ветра, пошел в глубь острова. София с бабушкой последовали за ним, стараясь держаться поближе друг к другу, их глаза горели, а на губах ощущался привкус соли. Бабушка шла, широко расставляя ноги и тяжело опираясь на палку. Ветер подхватил хлам, сваленный у колодца и обреченный долгие годы истлевать, превращаясь в прах, и разметал его по всему острову, пенящиеся буруны смывали в штормовое море лоцманское старье, колодезную вонь и гнетущую скуку бесконечных летних дней.
— Тебе нравится? — кричала София. — Это мой шторм! Скажи, тебе весело?
— Очень весело, — ответила бабушка, моргая: брызги соленой воды попадали ей в глаза.
Папа швырнул сети у крыльца, где, словно серое покрывало, лежала поваленная ветром крапива. Потом он пошел на мыс, чтобы посмотреть на волны. Он очень торопился. Бабушка стала выбирать рыбу, из Носа у нее текло, а волосы растрепались.
— Странно, — сказала София. — Мне всегда так хорошо, когда шторм.
— Вот как? Может быть… — отозвалась бабушка.
Хорошо… подумала она, нет, я бы не сказала, что мне хорошо. В лучшем случае, мне интересно. Она достала из сети окуня и бросила его на землю.
Папа сбил большим камнем замок с двери сторожки, семье было необходимо убежище.
Они оказались в узком темном коридорчике, который разделял две комнаты. На полу валялись мертвые птицы. Много лет назад они залетели в этот полуразвалившийся дом и уже не смогли выбраться. Пахло тряпьем и соленой рыбой. Здесь, внутри, всепроникающий голос шторма был другим, в нем все отчетливее звучала угроза. Они заняли западную комнату, в которой был цел потолок. В маленькой комнатке стояли две голые железные кровати и побеленная печь с кожухом, а посередине — стол с двумя стульями. Обои на стенах были очень красивые. Папа поставил корзину на стол, они выпили сока и съели бутерброды. Потом он сея работать. Бабушка расположилась на полу и продолжала выбирать рыбу из сети. От мощного гула, доносившегося с моря, стены сторожки непрерывно дрожали, сильно похолодало. Морская пена стекала с оконных стекол, а иногда попадала внутрь, на пол. Время от времени папа выходил, чтобы взглянуть на лодку.
Буруны, пенясь, росли у крутого обрыва, огромные белые волны, одна за другой, поднимались на головокружительную высоту и с шипением хлестали по скале, плотная завеса из падающей с неба воды двигалась над островом к западу. Это был океанский шторм! Папа снова пошел посмотреть на лодку и привязал покрепче канат, а вернувшись, полез на чердак, чтобы поискать топлива для печи. Печь сильно отсырела, но, когда ее все-таки удалось растопить, огонь яростно заполыхал. Комната согрелась, и они перестали мерзнуть. Перед печкой папа постелил старую сеть для салаки на тот случай, если кто-нибудь захочет спать. Сеть была такая ветхая, что расползалась у него в руках. Потом он зажег свою трубку и снова сел за работу.
София поднялась в башенку, тесную, с четырьмя окошками, по одному на каждую сторону. Отсюда было видно, что остров сжался и стал ужасно маленьким, почти незаметное пятнышко из камней и бесцветной земли. Зато море, белое с желто-серым, казалось огромным, так что взгляд не достигал горизонта. Больше не существовало ни материка, ни других островов, только этот маленький клочок суши, окруженный водой, безнадежно отрезанный грозным штормом от остального мира и забытый всеми, кроме Бога, выполняющего просьбы.
— Господи, — серьезно сказала София, — я и не знала, что я такая важная персона. Ты очень любезен, большое спасибо, аминь.
Наступал вечер, закатное солнце покраснело. В печи горел огонь. Западное окошко зарделось, и обои показались еще красивее. С подтеками, порванные в некоторых местах, они хранили еще голубой и розовый узор из тщательно вырисованных лоз. Бабушка сварила рыбу в жестяной банке, ко всеобщей радости нашлась соль. После ужина папа опять вышел проверить лодку.
— Я собираюсь не спать всю ночь, — сказала София. — Подумай, как было бы ужасно, если бы мы сидели дома, когда начался шторм!
— Угу, — откликнулась бабушка. — Но я немного беспокоюсь за нашу резиновую лодку. И не помню, закрыли ли мы окна.
— Наша резиновая лодка, — прошептала София.
— Ну да. И теплицы. И гладиолусы у нас не подвязаны. И кастрюли остались на берегу.
— Молчи! — закричала София. Но бабушка задумчиво продолжала:
— И кроме того, я думаю обо всех тех, кто сейчас в море… Обо всех лодках, которые разобьются.
София закричала, вытаращив глаза:
— Как ты можешь так говорить, когда знаешь, что это моя вина! Ведь это я просила о шторме, вот он и начался!
Она громко заплакала, в ее воображении с ужасающей отчетливостью сменялись одна картина за другой: разбитые лодки и окна, сломанные гладиолусы, растерянные люди, кастрюли, катающиеся по морскому дну, и поваленная мачта с вымпелом, не выдержавшая порывов ветра и непогоды.
— О Господи, — растерянно выдохнула София, — все погибло!
— Резиновую-то лодку мы точно затащили на берег, — сказала бабушка.
Но София обхватила голову руками, оплакивая катастрофу во всем Восточном Нюланде.
— Это не твоя вина, — попыталась ее успокоить бабушка. — Послушай, что я скажу. Шторм все равно бы начался.
— Но не такой большой! — плакала София. — Это Бог и я все устроили!
Солнце зашло, в комнате сразу стало темно. В печи горел огонь. Ветер не стихал.
— Бог и ты, — повторила бабушка раздосадовано. — Почему ты решила, что он послушал именно тебя, когда, может быть, не меньше десятка человек просили его о ясной погоде? А наверняка так и было.
— Но я попросила первая, — сказала София. — И ты же сама видишь, что никакой ясной погоды нет!
— Да у Бога столько дел, что он и не слышал тебя.
Вернулся папа и подложил дров, он дал Софии с бабушкой затхлое одеяло и снова вышел, чтобы посмотреть на волны, пока совсем не стемнело.
— Ты же сама говорила, что он все слышит, — сказала София ледяным голосом. — Все, о чем бы его ни попросили.
Бабушка легла на сеть для салаки и сказала:
— Конечно, но, видишь ли, я попросила его раньше.
— Как это раньше?
— Раньше тебя.
— Когда? — растерянно спросила София.
— Сегодня утром.
— Тогда почему, — взорвалась София, — тогда почему ты взяла с собой так мало еды и одежды? Ты что, ему не доверяешь?
— Ну… я подумала, что, может быть, так будет интереснее…
София вздохнула.
— Да, — сказала она. — Это на тебя похоже. Лекарства ты с собой взяла?
— Взяла.
— Это хорошо. Тогда спи и не думай о том, что ты натворила. Я никому не скажу.
— Очень мило с твоей стороны, — ответила бабушка.
На следующий день, к трем часам, шторм стих настолько, что можно было плыть домой.
Резиновая лодка лежала перевернутая у веранды, настил, весла и ковш уцелели. Окна были закрыты. И все же кое-что Богу спасти не удалось, вероятно, бабушка попросила его об этом слишком поздно. Но когда переменился ветер, море выбросило кастрюли обратно на берег. И к ним на остров тоже прилетел вертолет, и их имена занесли в специальный список.
К полудню, в жаркий день, над самой высокой на острове сосной начинают танцевать мотыльки. Они, в отличие от мошкары, танцуют, объединившись в продолговатое облачко, миллионы и даже миллиарды микроскопических мотыльков ритмично движутся вверх-вниз, в идеальной согласованности друг с другом, и тоненько поют.
