Некоторое время длилась тишина.
— Вольно, — сказала Чернова.
— Ребята! — снова выступила директриса. — Вся наша страна замерла от горя. Ушел из жизни выдающийся человек. Со всех сторон Советского Союза в Москву...
«Начинается...» — со скукой подумал Витька.
***
Домой после митинга он возвращался с Будкиным. На улице было хмуро, сумеречно от тяжелых туч над городом. То и дело из окон доносилась траурная музыка. Она же играла по трансляции на заводе, долетая до слуха неровными волнами.
— Не знаешь, во сколько по телику похороны? — спросил Витька.
— Не-а. Что, смотреть будешь?
Витька пожал плечами.
— Историческое событие ведь, — сказал он. — Даже президент американский приезжает...
— Интересно, надолго ли?.. — вдруг задумался Будкин.
— Не знаю. А что?
— Так... Пока он здесь, они атомную войну-то не начнут... — тихо сказал Будкин.
Расставшись с Будкиным у подъезда, Витька поднялся к себе. Школьную форму он расстелил по родительской кровати — так он делал всегда, когда родители были в командировке. Лень было возиться с неудобными плечиками. Витька подогрел себе обед и съел его прямо из кастрюли.
На душе было очень тоскливо. Витька убрал посуду в мойку, прошелся по квартире, лег на диван, полежал — не спалось. За окном тянулся бесцветный день. Витька перебрал пластинки — нет, включать проигрыватель тоже не хотелось. По телевизору показывали симфонический концерт. По радио играла музыка.
Витька выволок из-под шкафа большую доску, на которой из пластилина была вылеплена крепость. Витька посидел, расставляя на стенах и башнях пластилиновых воинов со щитами и мечами из зубьев от расчески, поправил погнувшуюся лесенку, вздохнул и задвинул крепость обратно.
Потом он достал из ящика своего письменного стола пугач из согнутой медной трубки и совсем было собрался расточить его напильником, даже принес табуретку и расстелил на полу газету, но опять передумал и все убрал.
Из-под кучи тетрадей он вытянул мятый листок пришедшего позавчера письма от Гали Поповой. С Галей Витька летом познакомился в пионерском лагере и теперь переписывался. Вместе с листком выпала фотография Гали. Витька внимательно посмотрел на Галино лицо и, перевернув фотографию, перечел надпись на обороте:
«Что пожелать тебе — не знаю.
Ты только начинаешь жить.
От всей души тебе желаю
С хорошей девочкой дружить.
Если встретиться нам не придется,
Ведь дорога у нас не одна,
Пусть на память тебе остается
Неподвижная подпись моя».
Один миг Витька уже хотел сесть за ответное письмо Гале, но так и не сел. Он пошел к книжному шкафу и остановился, уткнувшись лбом в стекло. Собрания сочинений он находил невероятно скучными. На прочих корешках он задерживался, но отвергал их один за другим. И наконец он увидел. Он долго раздумывал, но не отказался. Отодвинув стекло, он достал книжку
в блестящих обложках, лег на пол, положив ее перед собой, и стал читать. Книга называлась: «Л. И. Брежнев. Малая земля. Целина. Возрождение».
***
Витька читал до половины пятого, а к пяти собрался и пошел в школу. Двери там были уже заперты. Витька долго ломился в них и бренчал засовом, пока в окошко изнутри не забарабанила уборщица и знаками не велела ему убираться.
Помятуя о просьбе военрука, Витька обогнул школу и через открытый вход в тир беспрепятственно проник внутрь. По безлюдным коридорам он прошел к комнате Совета дружины и без стука приоткрыл дверь. В дружинной за длинным столом сидели и пили чай с пряниками старшая пионервожатая Наташа Чернова, Таня Ракитина, Лена Коровина, Лариса Смирнова, Андрей Безгодов, Люба Артемова, Леночка Анфимова и Колесников.
— Можно войти? — улыбаясь спросил Витька.
— А, Служкин, — узнала его Чернова. — Можно.
Витька вошел.
— Салют отдай, — ревниво напомнили ему. — Здесь знамя.
— А я без галстука, — пояснил Витька, расстегнул куртку и показал грудь.
— Вообще-то без галстука заходить не положено... — неопределенно сказала Чернова. — Ну ладно. Садись с нами чай пить.
Витька сел с краешку. Ему было очень неловко. За его спиной находилась дырявая скамейка со знаменами дружины и отрядов, а заодно и со знаменем комсомольской организации школы, и с флажками октябрятских групп. Рядом стояли барабаны. В шкафах лежали рулоны ватмана и стенгазет, коробки с красками, разодранные книжки, некомплектные журналы. Сверху раструбами вниз стояли горны. В простенке между окнами на обитой красной тканью тумбе возвышался бюст Ленина-ребенка. На стенах пестрели грамоты, вымпелы, плакаты, портреты, листы с правилами и клятвами.
— Чего приперся? — спросил Колесников, и все, включая Витьку, засмеялись.
— Узнать, берете меня в звено барабанщиков или как, — сказал Витька.
— Ну знаешь, Витя, сейчас, наверное, точно сказать мы тебе не сможем, — произнесла Чернова. — Ну, ребята, как вы сами решите: можно ли его взять?.. Кстати, вот послушайте, Петров мне вчера дал стихотворение, которое Служкин сочинил про него, когда ему родители подарили на день рождения часы с микрокалькулятором... — Чернова порылась в своей сумке.
— Петров, о юное созданье,
Ты шмотник, ты дурак, ты жлоб.
Хоть носишь ты часы с микрокалькулятором в кармане,
Они тебе ума не придают.
И если вдруг война начнется
И немец подлый к нам придет,
Ты будешь шмотки перетаскивать,
Пока тя родина зовет.
И будешь проклят ты народом
На веки вечные свои,
И сдохнешь, как свинья, ты под забором
С часами с микрокалькулятором в руке.
В Совете дружины все хохотали. Витька сидел скромный и гордый.
— Ну вот как его можно брать, Натка? — смеясь, спросила Смирнова. — У него все хи-хи да ха-ха, никакой серьезности. Как ему можно поручать?
— У него все время какие-нибудь шуточки, — добавила Ракитина. — Он нас опозорит, он ненадежный.
— Он все делает по-своему, — сказала Артемова. — Его нельзя заставить что-нибудь сделать. И еще врет, и критики не любит.
— Ведь ты, Служкин, умеешь и рисовать, и стихи писать, а в общественной работе не участвуешь.
— И вечно от коллектива отрываешься, сам по себе, на всех тебе наплевать, и по каждому поводу свое мнение.
— Ну-ну, ребята, — примирительно сказала Чернова. — Чего вы набросились? Он же хороший парень. Ладно, Витя, видишь, сейчас не время разбираться. Ты приходи сюда завтра, после выступления вашей «Бригантины», а я соберу весь совет. Там и решим. Согласен?
— Ну, — сказал Витька, вставая из-за стола.
Он ушел на черную лестницу, думая, почему же Лена Анфимова все время молчала и смотрела в окно.
***
До репетиции чекушкинского клуба «Бригантина» Витька околачивался в школе. Соскучившись на подоконнике, он одиноко слонялся по пустым коридорам, рассматривал тысячу раз виденные плакаты, из интереса зашел в женский туалет, потолкался в двери кое-каких кабинетов, в спортзал. Наконец он увидел вдалеке Лену Анфимову и Колесникова. Неизрасходованная энергия забила в нем ключом. Несколько минут он вдохновенно шпионил, прячась за углами и в нишах. Потом Леночка и Колесников уселись на тот же подоконник черной лестницы, где сам он сидел совсем недавно, и Витька бесшумно обогнул их по верхнему этажу, на цыпочках прокрался на лестничную площадку над ними. Негромкие голоса в тишине звучали вполне отчетливо.
— Ну и что? — спросил Колесников.
— Ничего, — ответила Лена.
— Они и не собирались.
— А мне какая разница?
— Ну... значит, ты остаешься дома?
— Дома.
— А как насчет моего предложения?
— Какого?.. А-а... Я не знаю... Ну извини... Мне страшно...
— Чего страшного-то? Со мной же, не с кем-то.
— Нет, не это... Понимаешь, Брежнев умер, и у меня все в голове переключилось, и... Ну, я боюсь.
— Ну и что, что он умер?
— Все равно... Давай в другой раз...
— Фиг ли в другой-то, Ленка? Когда он будет?
— Ну, будет, наверное...
— Ага, «наверное»... Без Брежнева мало ли чего начнется. Фиг ли время тянуть, рисковать?
— И все равно... Все-таки траур...
— На траур наплевать. Чего нам траур? Мы, что ли, сдохли? Не успеем сейчас, — может, и никогда не успеем.
— Ну...
— Наоборот, из-за того, что он умер, надо не дома сидеть, а все возможности использовать! Ты ведь и сама это понимаешь.
Леночка молчала.
— Ладно, я приду, — наконец тихо сказала она, опять замолчала и с трудом договорила: — Потому что вдруг ядерная война будет...
