– Стой! Погоди! – сказал вдруг Джек, показав пальцем папе куда-то на правый бок. – А это что такое?
Татуировка изображала не слова, не ноты, а что-то странное, больше всего похожее на черную дырку, на рану в боку. По краям виднелось что-то красное, словно кровавый обод; черное пятно выглядело как шляпка здоровенного гвоздя. Он должен был догадаться, кровавый обод должен был навести его на нужную мысль – но что с Джека взять, ему же тогда было всего четыре года.
– Сюда был ранен наш Господь, – сказал отец. – Ему пробили гвоздями руки, – сказал он, сложив ладони, как в молитве, – и ноги, и правый бок, вот здесь. – Он коснулся татуировки у себя на правом боку. Джек посмотрел еще раз – похожа на загноившуюся ссадину.
– А кто сделал ее? – спросил он и подумал, наверное, какой-нибудь «мясник», хотя на самом деле знал ответ.
– Было время, Джек, когда любой верующий в Амстердаме по меньшей мере испытывал искушение татуироваться у человека по имени Якоб Бриль. Наверное, ты его не помнишь, ты был такой маленький.
– Нет, папкин, я помню Якоба Бриля, – сказал Джек и прикоснулся к кровавому гвоздю, вбитому в папин бок. А затем надел Уильяму через голову рубашку.
«Кроненхалле» оказался великолепным рестораном, Джек глупо поступил, заказав только салат. Впрочем, ему все равно достались две трети папиного венского шницеля – Уильям не ел, а жеманничал.
– Ну, слава богу, хоть Джек не забыл свой аппетит дома, не то что вы, Уильям, – с укоризной сказала доктор Крауэр-Поппе, но и папа и сын пребывали в весьма приподнятом расположении духа.
Они сумели победить слово «кожа», которое, как выяснилось, было из тех механизмов, что можно остановить (не то что «шкура»), а также покинули туалет, не столкнувшись с самым страшным – да, Джек видел в зеркале ужасное лицо «третьего человека», искаженное болью и скорбью, но понял, что папина реакция могла быть куда хуже – доктор фон Pop сказала, что все куда серьезнее, если папа видит себя в зеркале голым, или что-то в этом роде. Джек догадался, что это и есть «термоядерная бомба», das ganze Pulver доктора Хорвата. Джек, конечно, столкнется и с этим, и, вероятно, очень скоро – поэтому сегодня, в «Кроненхалле», он вполне был готов немного подождать.
Они коротко обсудили молодых медсестер санатория Кильхберг – они практически записывались в очередь брить Уильяма. Такая возможность выпадала каждое утро, и Джеков отец флиртовал с ними как одержимый.
– А почему ты не бреешься сам? – спросил Джек.
– А ты попробуй как-нибудь побриться без зеркала. А что до молодых медсестер, то я тебе советую как-нибудь побриться в их присутствии, это тоже весело.
– Уильям, если вы будете плохо себя вести, я вам пришлю Вальтраут, она умеет держать в руках лезвие, – сказала доктор фон Pop.
– Да ради бога, кого угодно, лишь бы не Гуго, – парировал Уильям.
Упомянув Гуго, он легко перевел разговор на тему секса с проститутками. Доктор фон Pop, конечно, была женщина умная и предвидела это, но поделать ничего не смогла.
– Ты не подумай, Джек, наши дамы против проституток ничего не имеют, – сказал отец, – им на самом деле Гуго поперек горла.
Доктор фон Рон, как обычно, тяжело вздохнула, а доктор Крауэр-Поппе закрыла лицо руками.
– Ты сказал «проституток», то есть ты посещаешь сразу нескольких? – спросил Джек.
– Нет, что ты, «сразу» – нет! Нескольких – да, но не сразу, а по очереди, – хитро улыбнулся папа.
Доктор фон Pop принялась вертеть в пальцах ложку и стучать ножом по столу, а доктор Крауэр-Поппе снова что-то обнаружила у себя в глазу.
– Папкин, мне просто любопытно – ты посещаешь все время одних и тех же проституток (я понял про «не сразу») или разных?
– У меня есть любимые дамочки, пара-другая, я к ним постоянно возвращаюсь.
– Вы имеете в виду, Уильям, что храните им верность в некотором роде, я правильно поняла? – спросила доктор Крауэр-Поппе.
– Но это безопасно? – спросил папу Джек.
– Я не занимаюсь с ними сексом, если ты про это, – ответил Уильям возмущенным тоном – Джек уже начал его узнавать.
– Это я понимаю. Я хотел спросить – в других смыслах это безопасно? Место, например, куда ты к ним ездишь – там ничего такого не может случиться?
– Что ты! Ведь со мной Гуго! – воскликнул папа. – Разумеется, он ждет меня в соседней комнате.
– Еще бы! – усмехнулся Джек.
Доктор фон Pop уронила нож на пол.
– Вы все поймете, Джек, когда увидите Гуго, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – С ним ваш отец в полной безопасности.
– А почему папа говорит, что он вам поперек горла? – спросил Джек.
– Вы все поймете, когда увидите Гуго, – сказала доктор фон Pop.
– Джек, меня не нужно жалеть, – сказал папа. – Не думай, я мастурбирую с проститутками не потому, что чего-то боюсь или с чем-то смирился. Это вовсе не акт смирения.
– Тогда я не понимаю, – сказал Джек.
Уильям опять положил руку на сердце, опять стал нащупывать точку с запятой. Руки снова были в перчатках – доктор фон Pop помогла ему их снять, пока он ел, а сейчас, когда они закончили, надела перчатки снова.
– У меня в жизни были все женщины, каких я только желал, – другое дело, что со многими я провел меньше времени, чем мне бы хотелось, – печально произнес Уильям. – Но больше я не могу. Я не переживу, если снова потеряю близкого человека.
И Джек и врачи знали про татуировку памяти Карин Рингхоф – что она значит для Уильяма и где находится. Джек не знал другого – есть ли у папы татуировка по Барбаре, и если есть, то где. Возможно, папа помянул ее не словами, а нотами; надо будет спросить Хетер.
– Я понял тебя, папкин. Теперь я понимаю, – сказал Джек.
Интересно, папа прикасается хоть иногда к правому боку, там, где Якоб Бриль вонзил ему в тело гвоздь и пустил кровь, подумал Джек. Интересно, эта татуировка вызывает у папы такую же боль, как надпись про дочь коменданта и ее младшего брата, хоть когда-нибудь. Джек очень надеялся, что нет; из всех папиных татуировок только эта была цветная.
– Кстати, нам постепенно пора закругляться, Уильям, – нежно сказала ему доктор Крауэр-Поппе. – Что вы будете играть нам завтра, мне, Джеку и доктору Хорвату?
Хороший ход, папа, кажется, не ожидал – убрал правую руку от сердца, положил руки на стол, распластал пальцы, зашевелил ногами под столом; по глазам видно – он чувствует под пальцами клавиши, а под ногами педали. Он воображает себе орган размером с Аудекерк, а когда закрывает глаза – практически слышит его.
– Анна-Елизавета, вы же не думаете, что я стану насвистывать вам завтрашние мелодии? – Значит, ей не удалось его обмануть; более того – и она, и Джек, и доктор фон Pop ахнули, ведь все они знали, что слово «насвистывать» может быть пусковым механизмом; доктор Бергер говорил Джеку, что папа терпеть не может, когда при нем свистят – хотя, возможно, дело тут в самом свисте, а не в слове.
– Не стоит, Уильям, можно ведь подождать и до завтра, – сказала доктор фон Pop.
– В самом деле, можно и подождать, – сказал отец; видно было, что он устал.
– У меня с собой есть кое-что, в машине сразу заснете, – сказала доктор Крауэр-Поппе.
Отец закачал головой – мол, зачем, я и так уже засыпаю.
– Мне не нравится одна вещь – прощаться сегодня с Джеком, – раздраженным тоном проговорил папа. – Я с тобой много раз прощался, Джек, слишком много раз, мой дорогой малыш. Я прощался с тобой тут, – сказал он, ткнув себя пальцем в грудь над сердцем, – и тут, – показал он себе на глаза, – и даже тут! – показал он на голову и зарыдал.
– Папкин, ты же меня увидишь завтра, – сказал Джек, обняв папу за голову, – ты будешь видеть меня снова и снова, я буду все время приезжать. Да что там, мы с Хетер покупаем дом в Цюрихе.
Уильям мигом перестал плакать.
– Да ты с ума сошел! Это же самый дорогой город на планете! Спроси у Рут, спроси у Анны-Елизаветы! Эй, вы, объясните ему! – кричал Уильям. – Я не хочу, чтобы мои дети остались без гроша, – застонал он и обхватил себя руками, словно ему холодно.
– Sehr bald wird ihm kalt werden («Очень скоро ему станет холодно»), – сказала коллеге доктор фон Pop.
– Mir ist nicht immer kalt («Мне не всегда холодно»), – упрямо возразил Уильям.
Доктор Крауэр-Поппе встала и положила руку ему на плечо – он дрожал.
– Откройте рот, Уильям, – сказала она. – Примете вот это – холодно не будет, просто захочется спать.
Отец повернулся к ней и послушно высунул язык (наверное, перед туалетом он тоже не язык ей показывал, подумал Джек, а имитировал этот жест). Доктор Крауэр-Поппе положила ему на язык таблетку и поднесла бокал с водой; папа проглотил таблетку и запил.
– Пойду проверю, подал ли Гуго машину, мы просили его, – сказала доктор фон Pop и покинула их.
– У профессора Риттера дом в одном из этих безумно дорогих уродливых городков на другой стороне озера, – снова завелся Уильям, – то ли в Цолликоне, то ли в Кюснахте. Там все влетает в такую копеечку!
