– За нашу работу, – алаверды ответил главный, – потому как если не будет хорошей работы, не пойдут и эти ножки.
– Слушай, Миша, – сказал Дюрыгин, переводя разговор в выгодное ему русло, – если уж о работе, давай обсудим моё шоу, у меня есть несколько интересных идей.
– Ты же хотел достать ведущую класса Ирмы Вальберс, – вскинув брови, отреагировал Михаил Викторович, – что? Достал уже?
– Нет, не достал, – ответил Дюрыгин, ставя стакан на стеклянную столешницу, – но готовлю новый кадр из совершенно новых, и она, по моему, очень интересна, тебе бы стоило посмотреть.
– Валера, у нас ведь не испытательный полигон для прогона конкурсов на новую телеведущую, нам надо если выстреливать, то наверняка.
– Я понимаю, Миша, дорогой мой, я все понимаю, но на мой чуткий нюх, это будет именно то, чего хочет наш среднестатистический зритель.
– Во как! – изумился главный, – ты уже за медиа-группу Гэллапа меришь аудиторию ?
– У меня нюх, Миша, – ответил Дюрыгин, – и он меня еще никогда не подводил.
– Интуиция? – уточнил Михаил Викторович – Назовем его интуицией, – согласился Дюрыгин, – мой нюх на такое название не обидится. Но дело не в этом. Дело в том, что уже заранее, то что мы, будь то моё шоу, план которого я предлагал тебе еще месяц назад, или шоу Зарайского с Ирмой Вальберс, это уже заранее, еще до выхода в эфир, априори морально устаревшие шоу, которые устарели еще до выхода в эфир.
– Это как? – удивился главный.
– А так, что наши прежние шоу, что моё, что Зарайского, один хрен, базировались на основной площадке среднестатистического спроса и могли стратегически претендовать только на поддержание популярности канала, но отнюдь, не на прирост.
– Ага, понятно, говори, это интересно, – оживился главный.
– А самое главное, задачу прироста аудитории, эти шоу не решали.
– Ну, давай, давай, развивай тему, – Михаил Викторович нетерпеливо принялся подгонять Дюрыгина, – я тоже думал об этом, но мне интересны твои предложения – А я теперь думаю, – ободренный заинтересованностью шефа, Дюрыгин заговорил быстрее и уверенней, – а я думаю, что надо создавать такое шоу, которое не только поддержит популярность, отвечая потребе основной средней статистики, но и сыграет на привлечение латентных рекрутов в фанаты нашего канала, привлечет ранее не затрагиваемые нами слои зрительских масс.
– А конкретнее, как ты думаешь это сделать? – спросил главный. Он уже был совершенно трезв и уже весь был не в переживаниях семейной радости молодого отца, а в профессиональных проблемах своего телеканала. У Михаила Викторовича работа явно превалировала над личным.
– Я думаю, что надо делать веселое шоу, которое условно говоря, проймет и бедных и богатых, достанет до печенок и столичных штучек и провинциалов и будет одинаково интересна всем зрителям, поднимаясь над разграничительными рамками социального статуса.
– Во как! – воскликнул главный, – создать универсальное супер-шоу, опирающееся на обще-объединяющую зрителя идею.
– Верно, – согласился Дюрыгин, – надо забыть про гламур, надо абстрагироваться от московской моды, за которой, как за знаменитыми поговорочными тремя соснами мы лес перестали видеть.
– Молодец, – кивнул главный, – моими мыслями мыслишь, я об этом как раз думал, что московский наш гламур уже заколебал зрителя в бедной глубинке и ничего не вызывает, кроме раздражения и завистливой ненависти глубинки к Москве, и к нашему телеканалу, как к апологету и провайдеру московской гламурности.
– Так в том то и дело, Миша, – радуясь случаю высказать давно наболевшее, оживленно продолжил Дюрыгин, – показывать бедной глубинке нашу сытую жизнь, показывать людям, у которых в домах изо всех удобств только электричество да холодная вода, да и те с перебоями, показывать этим людям шоу, где гости приходят в бриллиантах и обсуждают, что лучше – отдыхать на Багамах или на Майорке и какие автомобили лучше – полугоночные типа родстар или кабриолеты Мерседес или спортивные "купе", это как раз и есть неадекватный непрофессионализм.
– Что – что? – переспросил главный, – неадекватный, говоришь?
– Именно неадекватный, – кивнул Дюрыгин, – неадекватный, это значит оторвавшийся от действительности и живущий уже только в мире своих ошибочных ощущений, не соответствующих реальности, а реальность такова, что народ да! – народ пока смотрит наши гламур-шоу, но не потому что ему нравится их смотреть, а потому что другого мы им не показываем, не показываем, наивно в собственной неадекватности полагая, что если нам – телевизионщикам это интересно, то и пипл схавает.
– Ну, так и чтоже ты, адекватный ты наш нам предлагаешь? – спросил Михаил Викторович, наливая в стаканы еще на пол-пальчика по граммулечке оранжево-коричневого виски.
– Что предлагаю? – вздохнув, переспросил Дюрыгин, – а вот сперва мне пришла в голову мысль, что ведущую для будущего шоу надо брать из народа, а не из блистательной рублевской тусовки. Я ничего не имею против Ирмы Вальберс, но прикинь, кто ближе и милее простым зрителям в глубинке, да и в спальных бедных районах Москвы и Питера? наша Ирма, которая живет с миллионером, ездит на кабриолете и показно говорит с каким-то немецким акцентом? Или девочка из спального района, приехавшая на Москву из Калуги или Твери и в избытке хлебнувшая московских трудностей?
– И ты такую ведущую нашел? – спросил главный, прищурив один глаз.
– Нашел, – кивнул Дюрыгин.
– Покажешь?
– Покажу.
– А шоу для народа тоже придумал? – спросил главный.
– И шоу придумал.
– Расскажи.
– А вот я подумал, – медленно и как бы размышляя начал Дюрыгин, – подумал я, что если пойти от обратного, пойти от наоборот, от негатива, если мы раньше неправильно кормили простой народ зрелищами блистательных тусовок, всей этой блистательной и от этого нереальной для большинства бедняков жизни, то…
– Но ведь вспомни голливудскую мечту и голливудское чудо времен великой депрессии, – вставил главный, – ты помнишь эти общеизвестные азы истории кино, что беднякам в тридцатые, чтобы им не было так безрадостно жить, показывали жизнь богатых?
– Я помню, – согласился Дюрыгин, – но там было не все так однозначно, а потом не путай кино с телевидением, кино люди смотрели раз в неделю по субботам, а телевидение глядят каждый день, и потом ситуация несколько не та и время иное…
– Ну так ты придумал негативно обратное шоу.
– Верно, я придумал, а не показывать ли богатым про жизнь людей, про проблемы людей из бедных кварталов глухой провинции, где нет горячей воды и канализации?
– Но это уже было, дорогой ты мой, – улыбнулся главный, – это мы уже проходили.
– Когда? – изумился Дюрыгин.
– После Великой Октябрьской Революции, дружище, когда Шариковы и Швондеры принялись поднимать рабочее-крестьянское искусство, и пели по вечерам на собраниях, – широко улыбнувшись, пояснил главный, – так что, ничего нового ты не придумал.
– Нет, Миша, это не совсем то, о чем я тебе хотел сказать, не совсем то…
– Так где же то самое? Говори.
– Вот мы только что с тобой согласились, что идеальное супер-шоу, это когда оно замешано на объединяющей все слои общества идее.
– Правильно, – кивнул главный – Так вот представь себе, что на необитаемом острове остались люди из самых разных слоев, и богатый, и бедный, и среднего достатка, и им надо решить одну задачу, как им выбраться, как выжить?
– Это уже было в сериалах, – недовольно отмахнулся главный, – был сериал, где самолет сделал вынужденную посадку в тайге и смешанная по социалке публика три недели сериала шла по этой тайге – и бедные вместе с богатыми.
– Ну и что? Нельзя теперь что-ли хорошую идею воплотить у нас в шоу? – обиженно переспросил Дюрвыгин.
– Я не говорю, что нельзя, – покачал головой главный.
Помолчали.
И Дюрыгин со страхом подумал, что вот он – уходит верный случай добиться от Михаила Викторовича согласия на проект века. Случай добиться его союзнического сочувствия.
– Ну, так будем дальше обсуждать? – спросил Дюрыгин, опасаясь, что вот сейчас главному кто-либо позвонит и тот сорвется куда-нибудь по срочным делам и разговор прервется без скорых перспектив на то, чтобы продуктивно продолжиться.
– Давай подготовь мне синопсис, – сказал главный, – напиши мне на трех страничках идею шоу и примерный ход сценария…
– Лады, – радостно кивнул Дюрыгин – А девочку твою простолюдинку мне покажи, – хлопая себя по ляжкам и как бы подводя этим черту в разговоре, сказал главный, – хочу я на девочку твою поглядеть.
– А кто ты? – ухмыльнувшись, переспросил охранник, – ты проститутка каких на Москве миллион.
Натаха обиделась, поймав себя на мысли, что давно так не краснела.
А обиделась и покраснела оттого, что по какой-то пришедшей и вжившейся внутри у нее надежде на то, что жизнь ее скоро изменится к лучшему, уже наивно но уверенно полагала себя не обычной девахой из ларька на Войковской, а какой-то чуть ли не актрисой, сопричастной к телевизионной элите.
