– Невероятно! Просто невероятно! Не-ве-ро-ят-но! – наконец произнесла я.
– Да, здорово, – кивнул брат.
– Ёшио, спасибо! Если бы не ты, я бы никогда эту красоту не увидела. – Я взглянула на брата, но, в отличие от меня, он нисколько не радовался. Стоял рядом с унылым видом.
– Что с тобой? Ты в порядке?
– Что же мне делать? А? – тоскливо спросил он.
– Ты разве не рад?
– Чему радоваться – то? – сказал он и помрачнел еще больше.
И мне вдруг стало так жалко его, моего маленького брата, который разучился радоваться жизни, радоваться тем редким прекрасным моментам, которые она иногда дарит – надо только уметь принимать ее подарки.
Какая разница – что, откуда, зачем? К черту логику! Мне так хотелось, чтобы он просто удивился и восхитился, чтобы у него дух захватило от увиденного.
Но он, похоже, так устал, что сил на удивление уже не осталось.
– Мы что-нибудь придумаем, слышишь? Обязательно придумаем! А сейчас пойдем домой. И еще раз спасибо! Мне жутко понравилась твоя летающая тарелка! – сказала я.
Брат кивнул и слабо улыбнулся.
«Надо обязательно ему помочь. Только как?» – думала я по дороге домой.
Наступила весна.
Количество дней, когда нужно надевать пальто, стремительно уменьшается. Количество теплых дней не менее стремительно растет.
На сакуре в нашем саду один за другим раскрываются цветы. Каждый день я выглядываю из своего окна на втором этаже и вижу, что в зеленой шевелюре сада прибавилось розовых пятен. Это поднимает мне настроение.
От Рюичиро пришло письмо. Почтальон положил его в наш почтовый ящик в самый обычный полдень самого обычного скучного дня.
Дорогая Сакуми!
Как твои дела?
Я каким-то «невероятным образом» оказался в Шанхае.
Китай – замечательное место.
Только слишком много людей.
Довольно скоро (то есть еще в этом году) я вернусь в Японию.
Через несколько месяцев должна выйти моя книга.
Меня беспокоит, сможешь ли ты со мной встретиться.
Очень надеюсь, что сможешь.
Иногда, когда я вижу очередной духозахватывающий пейзаж, я думаю: «Как жаль, что я не могу показать это место Сакуми». Когда я скучаю по Японии, я скучаю и по тебе.
Здесь все очень большое, но особенно велики – просто до смешного – статуи Будды.
Ну вот, кажется, все. До встречи?
Рюичиро
Ну и письмо, ничего не скажешь. И это писал профессиональный литератор?}
Но сколько бы я ни издевалась над его стилем, мне становится грустно. Я тоже скучаю по Рюичиро.
Андроид с отказавшим блоком памяти,
грубый слепок с гадкого утенка…
После падения, потеряв вместе со старым миром старую память, первое, что я запомнила в новом мире, был он – Рюичиро. Падение стало для меня перерождением. Я шла по жизни на ощупь, еще не понимая, кто я, где я. Поначалу все казалось таким зыбким и непостоянным, кроме одного – прикосновения к его разгоряченной коже.
Мне нравилось это воспоминание. Я любила свою новую память.
Если мы все-таки встретимся, я точно расплачусь!
В разлуке, на расстоянии, когда я вдруг понимаю, какой он замечательный, у меня сердце замирает. Он талантливый писатель, он воспитанный, добросердечный, великодушный человек. У него красивые руки, волнующий голос… он, он, он…
А потом я понимаю, какая же он все-таки скотина, и задыхаюсь от негодования. Он хоть и звал меня с собой в поездку, но как-то вяло, особо не настаивал. Черствое сердце – он слишком быстро оправился после смерти моей сестры. Он месяцами не возвращается в Японию, а потом вдруг пишет о том, что очень хочет встретиться… он, он, он…
В то время как остальные люди оставляют меня равнодушными, мысли о Рюичиро пробуждают во мне множество самых разнообразных чувств. Амплитуда этих чувств ошеломляет, а конечный вектор – сила страдания моего сердца, погруженного в мысли о любимом человеке. Люди склонны страдать. И когда один несовершенный человек пытается принять другого несовершенного человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками и изъянами, – оба они страдают Собственно говоря, единственная живая связь между людьми – это страдание наших сердец.
Если подумать, жизнь в людях еле – еле теплится.
Как в расцветающих повсюду цветах сакуры. Но эти нежные цветы щедро дарят нам свою красоту, свою мягкую энергию.
Один за другим опадают лепестки. Солнце пригревает. Дует ветер, шевелит ветви деревьев, и вот уже кружится сумасшедший розовый танец, с вкраплениями нежно – голубых клочков неба. Кружится, кружится и замирает. И я знаю – больше такого не будет. Мгновение прошло, и все закончилось. Но частичка меня успела раствориться в этом танце. Остаться в нем навечно. «Чудесно! Восхитительно! Браво!» Люди готовы страдать ради того, чтобы хоть раз в жизни пережить это мгновение.
В последнее время брату заметно полегчало.
Иногда он задумывался о чем-то и мрачнел, но после той ночи, когда мы вместе видели летающую тарелку, настроение у него улучшилось – может быть, оттого, что он удостоверился в своей нормальности, а может быть, оттого, что наконец-то есть кто – то, с кем можно поговорить.
При этом я видела, что он сдерживается и не бежит ко мне просто так, чтобы поплакать в жилетку. А ведь мог бы…
Он просто молодчина, мой младший брат.
Я очень хочу, чтобы он вырос настоящим мужчиной. Пусть он будет вором, психом, бабником; главное – оставаться настоящим мужчиной.
Впрочем, особенного оптимизма по поводу того, что с ним происходит, я не испытывала.
Допустим, ему полегчало. Но это еще ничего не значит. Проблема так и не решена. И, следовательно, в любой момент может снова наступить «плохой» период. Рецидив, который будет еще мучительнее того, что было раньше.
Неужели я ничего не могу сделать?
Теперь, когда я оставалась одна, я все время об этом думала.
Надо что-то делать!
Интересно, почему люди так озабочены жизнью других? Ведь ясно же, что сделать ничего нельзя!
Море – это море, накатило – откатило. Иногда море штормит. Оно просто есть, и этого достаточно, чтобы вызывать в людях множество самых разных чувств, и я хочу жить просто как «человек у моря». Хочу разочаровьшаться и сердиться, глядя на него, хочу жалеть.
Но этого мало! Нужно что-то еще. Эта мысль не дает мне покоя.
Я уже потеряла сестру. Она убила себя у меня на глазах, и я ничего не сделала, чтобы остановить ее. Если человек решил умереть, то наше стремление спасти его от смерти равно нашим возможностям сделать это, только со знаком минус. Иначе говоря – мы не можем его спасти. Я отлично это знаю. Вот и бьюсь как рыба об лед.
Все началось с того, что мама решила немного отдохнуть на Бали со своим другом.
– Уезжаю на две недели. Остров Бали, слышали про такой? – объявила она в один из воскресных дней, когда мы – редкий случай – ужинали на кухне все вместе, впятером.
– Попрыгунья-стрекоза, – сказала я, хихикнув.
– А что там едят? Вы, случайно, в сезон дождей не попадете? – спросила Джюнко.
– Не волнуйся, что касается еды и погоды – мы не привередливые. Просто захотелось немного отдохнуть. Как говорится, и душой, и телом, – с вызовом сказала мама. Человек, с которым она собиралась ехать на отдых, был на несколько лет младше ее. Он работал в маленькой туристической фирме (мама тоже подрабатывала там пару дней в неделю) и обычно был очень загружен работой. В разгар сезона мама активно помогала ему и сильно уставала. В последнее время она выглядела особенно замотанной. Так что отдых ей не помешал бы. Да и ему, наверное, тоже.
– Здорово! Я бы с удовольствием туда съездила, – сказала Микико. И принялась рассказывать историю про какую-то свою подружку, которая недавно вернулась с Бали:
– Там у них очень пышные и красочные похороны. Натурально, идет праздничная процессия – все пестрое, цветочными гирляндами увешено. Моя подружка подумала, что это какой-то праздник, и пристроилась к ним…
Ёшио сидел молча. За все время он не проронил ни слова.
Когда первое возбуждение по поводу маминой поездки на Бали прошло, мы, наконец, заметили, что с братом что-то не то.
– Ёшио, скажи уже что-нибудь. Что ты все молчишь? – спросила Джюнко.
Брат не ответил. Все немного напряглись, повисла неуютная тишина. Но вот мама улыбнулась и сказала:
– Да не сердись ты! Я тебе привезу кое-что в подарок.
От улыбки мамино лицо словно засветилось изнутри. Когда мама так улыбается, с ней просто невозможно спорить. Я так люблю эту улыбку! Но брат, похоже, не разделял моих чувств.
Он совершенно неожиданно заплакал навзрыд, как будто кто-то открыл крепко завинченный кран.
Мы все застыли в безмолвном изумлении.
Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так плакал. Это был плач взрослого, умудренного опытом человека, по-настоящему разочаровавшегося в нашем мире. Даже если тебе сорок лет, ты потерял работу и жена тебе изменяет – ты все равно не станешь так плакать… Ёшио рвал на себе волосы, стучал кулаками по столу, его отчаяние безудержно выплескивалось наружу вместе со слезами.
