Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Он сел на берегу канала и усадил ее рядом.

— Ты помнишь, Зейнаб, как однажды в обеденное время, когда мы были на поле соседа моего Абу Халила, у тебя закружилась голова и я прыскал тебе в лицо водой?

Щеки Зейнаб вспыхнули ярким румянцем, когда она — вспомнила тот случай на заре своей любви к нему. Потупившись, она подняла какую‑то веточку и стала водить ею по земле. Ибрахим, как и вчера, взял ее за руку и произнес:

— С того самого дня я люблю тебя!

Она только вздохнула, не в силах вымолвить ни слова. «Неужели это правда, что с того дня, как я полюбила его, он разделяет мое чувство? Сколько счастья дарит мне каждый новый день! Но почему он не признался мне тогда, а заставил терзаться сомнениями так долго?» Видя, что Зейнаб молчит, как бы стыдясь чего‑то, Ибрахим повторил:

— С того дня я люблю тебя…

— С того дня и я люблю тебя! — произнесла она наконец.

Ибрахим вскрикнул и порывисто обнял ее. Влюбленные замерли, раскрыв друг перед другом свои души и погрузившись в безбрежный океан счастья. Так они и сидели до тех пор, пока не вернулся мальчик, ведя на поводу осла. Они навьючили на животное собранный хлопок и пошли рядом, договорившись встретиться после ужина.

После ужина Зейнаб убежала из дому, сославшись на какое‑то неотложное дело. Выйдя за деревню, она быстро дошла до дороги, ведущей к каналу, и увидела, что Ибрахим уже ждет ее. Он бросился навстречу, взял ее за руку и поцеловал. С нежностью он смотрел на нее, как бы говоря: «Вот и снова ты со мной!»

Обнявшись, они медленно шли через обширные поля, освещенные лучами плывущей в небесах луны, упиваясь красотой мироздания. На губах у них играла радостная улыбка, и безбрежное счастье заливало их. Оба ощущали такое блаженство, что было страшно произнести слово — нарушить его. Они словно парили в этом сладостном мире любви. Природа безмолвствовала, лишь сверчки и лягушки тревожили ее сон. Ночь разметала свои посеребренные луной кудри по огромным просторам вселенной. А полная луна, как неразлучная подруга, следовала по пятам за влюбленными, поглядывая ревнивым оком и втайне завидуя прелести Зейнаб.

«Где тебе, луна, до красоты Зейнаб! — думал Ибрахим. — Я и не взгляну на тебя ни разу, пока она рядом со мной. В ее взгляде — очарование молодости, которого ты лишилась много веков тому назад. Ее счастливая улыбка — насмешка над старческими морщинами, избороздившими твое чело!» Тут мысли Ибрахима прервали слова Зейнаб:

— О боже, как прекрасна эта луна!

— Ты красивее ее, Зейнаб!

Он обнял ее за талию, поцеловал в лоб, потом в висок и взглянул на луну. Его поцелуи пробудили грусть в душе Зейнаб. Не удержавшись, она положила голову на плечо своего друга. Ибрахим сразу почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Он повернул к ней голову, поцеловал и спросил:

— Что с тобой, дорогая?

Не отвечая ему, Зейнаб заплакала. Он сжал ее руку и повторил свой вопрос.

— Через несколько дней мы уже не сможем встречаться! — рыдая, отвечала она. — Я выйду замуж и буду жить в доме мужа. Эти мгновения никогда больше не повторятся!

Стон вырвался из глубин ее исстрадавшегося сердца. Потом она облокотилась о стену молельни, возле которой они стояли, и отерла слезы. Весь остаток ночи они промолчали.

Через несколько дней они снова встретились, и снова Зейнаб ощутила полное счастье. Каждый взгляд Ибрахима дарил ей блаженство. И еще раз им удалось похитить у судьбы несколько часов. Зейнаб чувствовала, что скоро расстанется с ним навсегда. О, как ей хотелось слиться душою с душой возлюбленного, раствориться в нем, прежде чем ее уведет в свой дом нелюбимый муж!

Сбор хлопка был уже закончен. Цены на хлопок установились высокие. Старый Халил выручил хорошие деньги. После продажи своего хлопка он созвал друзей и попросил их пойти с ним к отцу Зейнаб. Восемь сватов вышли из дома Халила, когда уже спала дневная жара и небо заволокла мгла. Свет бежал из этого мира в другой, далекий мир, все звуки умолкали и уступали место безмолвию и покою. Сватов встретил сам хозяин; вид его говорил о том, что он ждал этой встречи. Или, может быть, предчувствовал ее? Едва только они постучали, как мать Зейнаб уже расстелила для них циновку и начала готовить кофе. А может, просто таков был обычай, прочно укоренившийся в душах этих селян, — почтение всякому гостю, входящему в дом. Щедрое гостеприимство и радушие позволяют даже незнакомому человеку чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно.

Хозяин сел вместе с гостями, изъявив радость по поводу того, что они своим приходом оказали ему честь, дружеское расположение и внесли свет в его дом. Обмен приветствиями продолжался долго, потом гостям принесли кофе, и все почувствовали себя свободнее. Тогда Халил произнес:

— Клянусь аллахом, мы пришли, чтобы породниться с тобой, о отец Мухаммеда!

— Триста раз добро пожаловать, о отец Хасана! Мы люди простые.

— Да сохранит тебя бог!

— Так, значит, в нашей семье есть невеста?

— Да, мы хотим Зейнаб для Хасана.

— Клянусь аллахом, для тебя, Халил, нам ничего не жалко! Но ты сам знаешь, что, во‑первых, девушка еще очень молода, и потом, она ведь выполняет у нас всю работу по дому. Подождать бы вам годика два или три. Зейнаб повзрослеет, а тем временем сестра ее подрастет и сменит ее.

И тогда сказал деревенский старшина, широкоплечий, осанистый человек:

— Почему, о брат мой, отец Мухаммеда, ты считаешь ее такой молодой? Мы отдаем замуж еще более юных девушек. Клянусь аллахом, женил же я в этом году Али Абу Ибрахима на дочери Абу Сумайи. А ведь она намного моложе Зейнаб!

Затем в разговор вступил один из наиболее почитаемых людей в деревне.

— А ты помнишь, Мустафа, — сказал он, обращаясь к старшине, — девушку Масуду, которую мы выдавали замуж совсем недавно? Клянусь аллахом, она была до того мала, от земли не было видно. А прошло немного времени, и как она выросла да похорошела! Ну, а Зейнаб, во имя аллаха, и сейчас совсем взрослая, да к тому же красавица и семье своей помощница. Как это так, молода еще? — продолжал он, обращаясь уже к хозяину дома. — Не говори так, уважаемый!

Потом слово взял маазун — лицо, ведавшее регистрацией браков:

— Подобные дела вершит аллах! Такова его воля, и не остается ничего другого, как теперь записать этот брак! Да, друзья, помните, как лет пятнадцать тому назад мы выдавали Хадру из поместья Саад ад‑Дина замуж за Хасанейна? Ее семья тоже говорила: «Как это? Зачем?» Еще в тот вечер Умм Райха затеяла драку. Но все‑таки поженили их, и что же? Родились у них дети, да умножит аллах число их! Господи благослови, да лучше пары, чем Зейнаб с Хасаном, и не сыскать!

Затем говорил еще четвертый, и пятый, и шестой гость. Чело Абу Мухаммеда, отца Зейнаб, затуманилось облаком раздумья, душу его терзали опасения, но он никак не мог понять, отчего они. Молча слушал он речи своих гостей, но суть дела ускользала от него.

А между тем вечер уже уступил место ночи. От тока воздуха слегка раскачивался фонарь, освещавший комнату. Зейнаб сидела наверху, на крыше, и, вся замерев, почти теряя сознание, прислушивалась к беседе внизу. Мать ее сидела рядом, с волнением дожидаясь конца разговора. Хотя она не раз уже обсуждала с мужем этот вопрос и знала, что он сам хочет заключения этого брака, но все равно волновалась, как всякий человек в решительную минуту жизни. После того как выбор сделан, людей заботит только то, чтобы поскорей осуществить намеченное. Итак, для семьи Зейнаб пришел час испытания. Молчат хозяева. Молчат и гости. Мрак ночи опускается все ниже, усугубляя безмолвие мироздания, — кажется, будто весь мир смущен тем, что ему самому надо сделать выбор.

Зейнаб думала об Ибрахиме, с которым она рассталась всего час назад, о том, что ждет ее. Неужели сейчас придет конец ее счастью и нагрянет горе, которому не будет конца? Неужели все, кто пришел к ним сегодня, хотят этого? Неужели нет среди них никого, кто бы устыдился своего преступления?

Ибрахим тем временем тоже места себе не находил от тоски и отчаяния. Он знал, что происходит в этот час в доме его любимой Зейнаб. Ему ничего не оставалось делать, как оплакивать свою судьбу.

Сваты почти уговорили отца Зейнаб. Начали подсчитывать выкуп за невесту. Сначала мнения разделились, но потом все‑таки сошлись на той сумме, которая всех устраивала, и теперь предстояло только составить брачный контракт. Для этого отцу надо было лишь получить от дочери доверенность. Итак, отец по собственному усмотрению распорядился своей дочерью и после недолгого торга продал ее. Оставалось лишь, чтобы дочь выполнила условия этой сделки. Осмелится ли теперь девушка возразить отцу? Смирится ли она с его решением, которое считает причиной своего несчастья? Даст ли она ему добровольно доверенность или воспротивится?