Лейтенант миновал площадь и уже собирался свернуть на набережную канала, когда внезапно краткая вспышка света, а потом оглушительный взрыв разорвали ночь сверху донизу. Лейтенант бросился на землю. (Бомбежка? Пластиковая бомба?) Его сердце отчаянно колотилось, и он, вонзив ногти в землю, пытался зарыться, вжаться в нее. Он чувствовал боль и шум в ушах, как будто от грохота лопнули барабанные перепонки. На какой-то миг он утратил способность мыслить. Он не знал, сколько минут пролежал на газоне, выплевывая пучки травы, набившейся в рот. Словно само время было разнесено вдребезги ужасным взрывом. И в пустой тишине, которая воцарилась в ночи, он скорее ощущал, чем слышал, глухое биение своей стремительно мчавшейся крови. Мало-помалу он успокоился, потом встал на колени, поматывая головой, и наконец поднялся на ноги. Обернувшись, он увидел, что кафе «Каравелла» охвачено огнем. И только тогда понял, что произошло. Подумал о Ку и кинулся назад, к горящему зданию. Он уже был на тротуаре напротив кафе, когда кто-то крепко схватил его за руку. Солдат военной полиции. Солдат что-то говорил, но он ничего не понимал. Солдат оттеснил его назад, заставив сесть на скамейку. (Спокойно, лейтенант! Спокойно!) На багровом фоне огня мелькали человеческие силуэты. У тротуара перед кафе остановился джип, и из него выскочили пятеро солдат с белыми дубинками. Лейтенант увидел, как они натянули веревку, отгораживая широкое пространство перед зданием, и услышал вдалеке завывание сирены. Через несколько минут примчалась первая пожарная машина, за нею — машина «Скорой помощи».
Он смотрел на пылающий дом и с тоской думал о Ку. Со всех сторон сбегались любопытные. В домах вокруг площади засветились окна.
Пожарные лихорадочно работали, стараясь потушить огонь и не допустить, чтобы загорелись соседние дома. Лейтенант слышал приглушенные голоса и треск пламени. Внезапно снова раздался грохот. Это обрушился верхний этаж кафе. Лейтенант уперся локтями в колени, закрыл лицо руками и зарыдал.
Примерно через час пожарные вытащили из развалин кафе несколько тел. Тех, кто еще подавал признаки жизни, санитарная машина отвезла в госпиталь. Трупы же положили на асфальт мостовой. Собрав все силы, лейтенант подошел к одному из солдат военной полиции, назвал себя, прошел через оцепление и стал бродить наугад между телами. Почти все они были страшно изуродованы и обожжены, а некоторые совсем обуглились. Под подошвами его ботинок хрустели осколки стекла. Он почувствовал под ногой что-то мягкое и вздрогнул от ужаса, увидев, что наступил на человеческую руку, оторванную от тела. Над мокрой золой поднимался пар, смешиваясь с запахом горелого мяса и ткани.
Лейтенант замер на месте, внезапно забыв, что он ищет и почему находится тут, возле этих мертвецов, среди пожарных и санитаров Красного Креста. Он слышал негромкие голоса, краткие распоряжения: «Сержант, сюда, скорей! Этот еще жив!», «Принесите носилки!», «Плазму, быстро!» Он видел, как поднимали тело и вносили в санитарную машину, которая срывалась с места и неслась по улице на полной скорости под завывание сирены.
«Господи, почему я здесь?» Он поднес руку к влажному, горячему лбу. Кто-то из солдат направил на него луч своего электрического фонарика.
— Вам нехорошо, лейтенант?
Он замахал рукой, словно отгоняя свет, и пробормотал:
— Нет, ничего, ничего.
Солдат отошел, а лейтенант еще несколько минут ошеломленно стоял там же. И вдруг, закрыв глаза, он явственно увидел фигуру студентки, которая утром погибла в пламени… Ах да! Ку! Он огляделся. На асфальте лежало еще четыре-пять трупов. Он осмотрел их один за другим. Потом заметил около канавы тело женщины. Оно обгорело, но грудь и голова были почти не тронуты огнем. Лейтенант опустился на колени. Он узнал лицо Ку. Ее глаза были широко открыты. Он закрыл их дрожащими пальцами. Потом взял ее за руку и увидел на пальце кольцо с бирюзой. Он затрясся от беззвучных рыданий. Кто-то тронул его за плечо. Он услышал голос:
— Вы знаете эту девушку?
Он на мгновение заколебался:
— Н-нет.
— Вы уверены? Нам нужно опознать все тела.
— Не знаю… — пробормотал лейтенант, едва справившись с дрожью в голосе.
— А кого же вы тогда ищете?
— Одного человека…
— Мужчину или женщину?
— Мужчину.
— Как его зовут?
— Не помню…
Короткое молчание. Потом тот же голос сказал громче:
— Эй вы, там! Заберите этот труп в морг для опознания.
Два человека подняли тело Ку, словно тряпичную куклу, и бросили, как вещь, — варвары! — в кузов грузовика. Лейтенант следил за красными огоньками задних фонарей удалявшейся машины, пока они не скрылись из виду. Потом выпрямился и пошел к центру площади, полностью утратив способность мыслить. Он бросился на траву и лежал, глядя на луну, все еще задыхаясь, чувствуя, что по щекам у него текут пот и слезы. Если бы можно было заснуть и забыть все это! Он закрыл глаза. И тотчас увидел мертвое лицо Ку, лежавшей у канавы: страшный ожог на шее, опаленные волосы… Он тщетно пытался стереть и забыть это видение. Когда солдаты подняли тело Ку — да, теперь он вспомнил эту жуткую подробность, — ноги девушки, сломанные, вывернутые, болтались из стороны в сторону, и казалось, что они вот-вот оторвутся от туловища…
Который час? («Время! Время!» — говорила Ку, указывая пальцем на свои часики.) Почему он только что отрекся от нее, не сказал, что знает ее? Он предал бедную девочку, как предал отца, мать, жену, сына и самого себя. Он перевернулся и уткнул лицо в траву. Что он все-таки знал о Ку? Она была для него всего лишь буквой, знаком. Если будут допрашивать грязного человечишку, который торговал ее телом, тот тоже не признается, что знал ее. И она останется лежать безымянной в морге. Бедная Ку! Бедная девочка!
Он медленно поднялся и несколько секунд не мог решить, что ему делать. Оказавшись под фонарем, поднес часы к глазам, но не сразу разобрал положение стрелок. Одиннадцать пятьдесят. Он вспомнил, что с одиннадцати начинается комендантский час. Повернулся, стараясь сообразить, в каком направлении находится отель. И вспомнил слова ночного портье: «Завтра неблагоприятный день».
Лейтенант снова зашагал по набережной, теперь совершенно безлюдной. Он вспомнил жену и сына, и внезапно ему захотелось оказаться с ними, вернуться домой, забыть навсегда эту страну и эту войну.
На набережной появился автомобиль. Лучи фар задрожали, робкие, как зайцы. Несколько секунд спустя джип остановился у тротуара рядом с ним.
Раздался голос:
— Садитесь, лейтенант!
Он послушался. Это была военная машина. Он уселся на заднем сиденье рядом с коренастым человеком, курившим трубку. Это был майор, которого он знал в лицо, хотя ему никогда не приходилось иметь с ним дела. Джип резко рванулся с места.
— Лейтенант, — спросил толстяк, не выпуская трубки изо рта, — вы верите в удачу?
Он не нашелся, что ответить. Но майор и не ждал ответа.
— Это удача, что мы вас нашли, — во всяком случае, для нас. Не знаю, как для вас…
— Вы разыскивали меня?
— Вас хочет видеть полковник.
— Зачем?
— Будет лучше, если он скажет это сам.
Джип на полной скорости несся по пустынным а тихим улицам. Лейтенант уставился в затылок шофера-негра, рядом с которым сидел белокурый сержант. Оба были в белых фуражках, на левой руке — белая повязка с буквами MP.[2]
— Неприятный взрыв, не так ли, лейтенант? — сказал майор небрежным тоном.
— Ужасный.
— Вы были рядом с кафе, когда оно взлетело на воздух?
— Да. На площади.
— А перед тем были в «Каравелле»?
Лейтенант, поколебавшись, все-таки ответил:
— Да.
— И сколько времени вы там провели?
— Около часа.
Он внезапно насторожился, как животное, почуявшее опасность. Они его в чем-то подозревают? Несомненно. Негр всегда виновен, до тех пор пока не сумеет доказать обратное, что бывает отнюдь не легко. Он ждал, чтобы майор снова заговорил. Но тот продолжал молча курить и искоса поглядывал на своего соседа.
Майор был знаком с его анкетой. Великолепный экземпляр полукровки. В нем есть что-то кошачье. Наверное, пользуется успехом у женщин. Многие белые женщины моей страны охотно легли бы с ним в постель, но они предпочтут умереть, чем признаться в этом. Красивое лицо! Эти темные глаза куда более выразительны, чем, например, светлые и жесткие глаза полковника или этих прославленных северных богов двухметрового роста и с бицепсами борцов. Он улыбнулся собственным мыслям. Правительству следовало бы допускать и даже поощрять известную долю смешанных браков в стране, чтобы нарушить однообразие так называемой белой расы, педантичной, вправленной в жесткие рамки предрассудков, — ее представители изобретают машины, похожие на человеческое тело, лишь бы не пользоваться собственным телом…
