Единственный, кто немного подпортил настроение, так это его секретарша. Они работали вместе уже семь лет. Катя в конце дня зашла в кабинет, когда там никого, кроме Романа, не было, положила на стол папку «На подпись» и неожиданно со всего маху влепила Роману пощечину. Повернулась и вышла из кабинета. Роман заглянул в папку — там лежало заявление об уходе.
Драматург распечатал текст, прочел и ничего править не стал. Уже давно он понял, что редактирование им написанного только портит стиль. Ошибки же исправлять — раньше было работой корректоров, а теперь это успешно делал компьютер. Задумался. Вроде все правильно. Достаточно и убедительно, и нежно. При том объеме информации, которым он располагал, больших аргументов было не найти.
Но какое-то странное ощущение не покидало его. Он давно привык быть богатым. Отвыкать от этого состояния финансового покоя не хотелось, однако пришлось. И вот... Теперь даже работа «литературного негра» была в радость. С материальной точки зрения...
Его пьесы долгие годы шли по всей стране. Постановочные тихими тоненькими ручейками стекались в то, что сейчас стало модно называть «финансовый поток». Все блага — «Волга», Переделкино, паек и прочая атрибутика обласканного советской властью драматурга — доставались легко и без видимых подлостей с его стороны. Потом несколько лет не писалось совсем. Странно, так ждал свободы самовыражения, а пришла она, и выяснилось, что выражать, свободно или намеками, нечего. Ну не поглупел же он, в конце-то концов! Просто перестал понимать, что происходит. Кто с кем и за что борется? А главное, ради чего?!
Этот заказ, заказ написать письмо олигарха его любовнице, вначале показался просто оскорбительным. Но негодование быстро угасло. А, собственно говоря, почему нет? Ему уже давно ничего не заказывали. Заказ, в принципе, вещь приятная. Значит, он для чего-то нужен. Кому-то. Да и лишние сто тысяч рублей, в его-то положении, никак лишними не будут. Он всегда любил выражение, забыв, правда, чье: «Денег должно быть столько, чтобы о них не думать». А последние годы он думал о них постоянно. Молодая жена, обладая скромными потребностями и фантастическим умением, обнаружившимся в последний год, покупать себе прекрасные дорогие вещи за абсолютный бесценок, разумеется, во многом снижала его «градус неполноценности», но... Если благодаря тому, что они бывали близки по два-три раза в неделю, он, несмотря на свой возраст, еще мог вполне чувствовать себя мужчиной «хоть куда», то невозможность сводить ее в дорогой модный ресторан, а таковые открывались в Москве, как назло, ежемесячно, его бесила. Хорошо еще, что в театры его приглашали всегда бесплатно...
Нет, все-таки написать письмо он согласился не из-за денег. Ему показалась, чисто по-человечески, интересной сама ситуация. Очень противоречивым показался и Олигарх. Любит женщину, заботится о своих сотрудниках. Если, конечно, это любовь. И если это забота.
Дорогая, любимая моя!
Ты знаешь, что писать тебе это письмо мне трудно. Ты, может, даже удивишься тому факту, что я смог его написать. Но сказать тебе все это словами выше моих сил. Ты меня перебиваешь, не хочешь слушать и никак не даешь сказать тебе главное.
Прежде всего, о том, что ты для меня значишь. Пойми, когда у тебя ничего нет, то и малость может показаться чем-то важным. Но когда у тебя есть многое, то лишь что-то чрезвычайно ценное вызывает твое желание им обладать. А в моем случае? У меня есть все. Я не хвастаюсь, но, пойми, я действительно один из самых богатых людей планеты. Хорошо — преувеличение. Я вхожу в пятерку самых богатых людей России. Я не лезу в политику, как Березовский и Гусинский, и потому мне ничто не угрожает. Я не заполнил своими людьми администрацию и правительство чрезмерно, поэтому и смена власти мне не страшна. Мои люди, которых я кормлю, есть везде, но они на вторых и лишь иногда на первых ролях. Я отстроился так, что могу уверенно сказать: я самый стабильный человек в этой не очень стабильной стране. У меня есть все. Кроме тебя. Понимаешь теперь, что ты для меня значишь? Какова ценность для человека того, чего он вожделеет, имея уже все?!
Умный человек мне объяснил, что то чувство, которое я испытываю к тебе, — это страсть. Самое сильное чувство из всех, что нам дано. Единственное чувство, которое церковь не отнесла ни к благодетельным, ни к греховным. То есть, другими словами, страсть — выше веры, она ей неподсудна!
Когда мы встретились первый раз, помнишь, это было на «Триумфе», меня поразила не твоя внешность, а твои глаза. Да, это были те самые глаза, которые во все века сводили с ума мужчин, те глаза, из-за которых разгорались войны, которые пытались изобразить и иконописцы, и авангардисты. Я вот иногда думаю, а если бы Матерь Божья была слепой, ей бы молились? Нет, конечно, извини, любимая, святости в твоих глазах я не увидел, но и порока в них не было. Это были глаза Настоящей Женщины.
Я потом долго думал, что заинтересовало тебя во мне? Мои деньги? Вряд ли. Вся дальнейшая история наших отношений показала, что ты не корыстна. Принимать подарки — это одно, просить, вымогать их — другое. Да и, кроме того, показательным был тот факт, что, пока мы не сошлись, ты ведь так ни одного серьезного подарка и не приняла. Значит, не в этом дело. Второе простейшее объяснение — моя известность. Но это тоже не проходит. Ведь и твой муж — человек, мягко говоря, популярный. Пусть он и в «другом бизнесе», но появляться в его обществе для тебя престижно, а ты, любимая моя, признайся, чуточку тщеславна.
Теперь о главном. О том, ради чего, собственно, я и пишу тебе это письмо. Ты не хочешь даже слышать о том, чтобы жить со мной. Встречаться — да, ездить на уик-энд в Париж — пожалуйста, но жить со мной ты не хочешь. Ты никогда прямо этого мне не говорила, но я понимал, что ты согласна уйти от мужа лишь при условии, что мы поженимся. Я должен объяснить тебе, почему это невозможно. Ну во-первых, трое детей это все-таки не то обстоятельство, которое можно проигнорировать. Да, это правда, они все равно живут в Лондоне и отцовским теплом не избалованы. Но пойми, любимая, есть такое понятие, как бизнес. Если я подам на развод, рынок тут же поймет, что моя женушка, разумеется, пойдет на раздел имущества. В этой ситуации акции всех моих компаний рухнут, как нью-йоркские «Близнецы». Будут и жертвы, и много пыли, и еще больше спекуляций. Я не вправе забывать об интересах людей, работающих в моей империи. Их все-таки сотни тысяч. Я готов был бы пожертвовать многим ради тебя. А они-то чем виноваты? Почему они должны расплачиваться за мою любовь к тебе?
Я предлагаю тебе, нет, умоляю тебя, переезжай ко мне. Я не могу больше мириться с тем, что ты каждый вечер, ну почти каждый вечер, уезжаешь к другому мужчине. Я не верю, что секс у вас бывает раз в полгода. Но даже если это так, то и это для меня невыносимо. Я обещаю тебе, что ты ни в коей мере не будешь чувствовать себя просто любовницей. Ты будешь женой. Неофициальной, но женой. Мы всюду открыто будем появляться вместе, мы вместе будем ездить отдыхать, ты будешь как равная принята в обществе. Даже на кремлевские официальные рауты ты будешь ходить со мной. (Мои люди не зря получают деньги — это они обеспечат.)
Пойми, я уже сейчас пребываю в том состоянии, в котором работать невозможно. Мне даже страшно представить себе, какими цифрами выражаются мои убытки. Причина? Ты! Будь на твоем месте любой другой человек, служба безопасности уже давно решила бы эту проблему. Но, честно говоря, я и сейчас не чувствую себя спокойно. Ведь мои младшие партнеры также несут убытки из-за моей любви. А что у них на уме? Я не знаю. Я просто боюсь. Нет, не за себя, меня убивать бесполезно, это тот же обвал рынка, это приход моих наследников. Короче — распад всей империи. Я боюсь за тебя!
Только пойми меня правильно. Это — не угроза. Это реальная боязнь потерять то, что для меня сегодня дороже всего на свете. Я люблю тебя, солнышко мое, я так хочу, чтобы мы были счастливы.
P.S. Имущество с мужем тебе делить не надо, это я, надеюсь, ты понимаешь. И вообще, все проблемы с мужем, любые, мои люди решат сами.
Целую тебя, Любимая Моя Женщина.
Олигарх прочел письмо. Кивнул. Вынул из стола пачку тысячных купюр и передал Драматургу. Попрощались.
Она думала об Олигархе часто. Ей так хотелось быть с ним рядом всегда. Он был сильный, настоящий, теплый с ней и жесткий, когда надо, с окружающими. Его власть и могущество проявлялись во всем, начиная с того, как шофер открывал перед ней дверцу, и кончая тем, как с ней общались другие олигархи и политики, когда они встречались с элитой в каких-то клубах или на презентациях. Но она никак не могла ожидать, что он сможет так тонко и нежно, не в приказном порядке, по привычке, а искренне и трогательно изложить свои мысли на бумаге. Не надиктовать секретарше, не поручить своей пресс-службе, а сам. Она решилась. Собрав косметичку и те драгоценности, что могла хранить дома (ну не здесь же ей было держать подарки Олигарха), написав записку мужу: «Прости, ухожу навсегда», вышла из квартиры.
