— Y Bueno? — Он показал на машину.
— Muy bien. Usted sabe donde esta Casablanca? (Вы знаете, где Касабланка?) — Я спросила его на моем самом лучшем школьном испанском, который только смогла припомнить.
— Рог alli — Он указал на единственную дорогу, уходящую вдаль. — La casa es muy grande, у muy blanca.
Он сказал, что дом прямо у дороги. Дом большой и белый, и, учитывая особенности этой местности с серыми цементными домами, видимо, я не должна проехать мимо него. Я пристроила мокрый рюкзак на соседнее с водительским сиденье и завела машину. Когда я выезжала, женщины из цементного кафе помахали мне на прощание. Они все были одинаково одеты во что-то темно-коричневое под белыми платьями с голубой и красной вышивкой и сандалии из полосок кожи, обмотанных вокруг ног, начиная от больших пальцев и прямо до колена. Я улыбнулась им и отправилась прочь. После отвратительного опыта прощания с Сонали и Армандо мне совсем не хотелось наблюдать, как машут они.
Дорогу к Касабланке следовало бы назвать болотом до Касабланки и песчаным карьером до Касабланки. Все что угодно, только не дорога. Это были маленькие, неровно уложенные цементные блоки, чередующиеся с длинными прогалинами почвы, песка, а иногда и просто грязи. Сначала я не видела никакой логики в устройстве такой дороги, а именно причины, чтобы одни участки зацементировать, а другие нет. Но, продвигаясь вперед, я поняла, что участки цемента располагались всегда под деревьями, как если бы рабочие заливали цемент только в тени. Не могу сказать, что я винила их за это. На Юкатане было жарко как в аду. По крайней мере сотня градусов по Фаренгейту ранним утром.
Жара и яркое солнце превращали эту так называемую дорогу в нечто извилистое и не совсем осязаемое, и не раз я резко поворачивала руль, пытаясь избежать столкновения с чем-то, существующим лишь в моем воображении. Это было как в Сахаре. Я чувствовала себя героем книги Пола Боулса «Под покровом небес», одной из моих любимых книг, и спрашивала себя, не дурной ли это знак.
Наконец дорога свернула в лес, где было темнее и чуть прохладнее и солнце не так слепило глаза. Я остановила машину и вытащила схему, нарисованную Сонали. Я въезжала в субтропический лес, занимающий львиную долю Юкатанского полуострова.
В нижней части схемы была маленькая стрелка. На обороте страницы, оказывается, была записка от Сонали. Мелким почерком она написала мне, что тропический лес — это «чрезвычайно негостеприимное и труднопроходимое без проводника место». Я закрыла глаза и задумалась, почему, собственно, она не озвучила эту важную часть информации в Нью-Йорке.
Дорога в джунглях (и вновь определение «дорога» очень условно) состояла из полос влажной земли и откровенной грязи. «Фольксваген» ерзал и подпрыгивал, когда попадал на корни крупных деревьев, камни и бог знает что еще. Безусловно, это транспортное средство не было приспособлено для езды по джунглям. Я ехала очень медленно, вплотную приблизив лицо к ветровому стеклу, пытаясь разглядеть заранее очередную рытвину.
Все это напоминало езду в Диснейленде или каком-нибудь другом парке развлечений для детей в аттракционе «Хаотичное движение». В машине не было кондиционера, и множество москитов и прочих не опознанных мною тварей влетали в машину через открытые окна и безнаказанно вцеплялись в мое тело. Трудно вести машину, когда каждую секунду приходится прихлопывать на себе какого-нибудь кровососа.
Но еще хуже мошкары и грязи был не прекращавшийся ни на секунду шум. Это был совершенно оглушительный, невыносимый грохот и гам. По сравнению с этим Четырнадцатая улица и Юнион-сквер в субботу вечером казались тихим приютом в горах.
Обезьяны на деревьях — по крайней мере, хотелось надеяться, что это были обезьяны, — кричали и визжали, как помешанные или маньяки. Ярко-желтые птицы кричали, словно сумасшедшие, пролетая очень низко над ветровым стеклом, видимо конкурируя за какие-то невидимые мне воздушные проходы в джунглях. Не прекращавшееся ни на секунду жужжание миллионов насекомых было, я полагаю, мексиканским эквивалентом китайской пытки водой.
В какой-то момент встречный поток насекомых, птичьего помета и обезьяньих фекалий, падающих сверху, стал таким густым, что мне пришлось включить дворники, чтобы видеть впереди хоть что-то.
Теперь мне легко было догадаться, почему в тропическом лесу нужен проводник, но я все же не могла понять, по какой причине сюда стоит стремиться.
Остановив машину, я закрыла глаза и перевела дыхание, сделав глубокий вдох. Если верить карте Сонали, я была уже не очень далеко от Касабланки, не более чем в двадцати милях.
— Я сделала это! — громко крикнула я.
Будучи горожанкой до мозга костей, ночью, в полном одиночестве я смогла пройти Нижний Ист-Сайд, наводненный продавцами героина, а вовсе не предметами искусства. Я посмотрела сериалы «Северный эффект» и «Люди на деревьях». От корки до корки прочитала руководство по выживанию в условиях дикой природы, которое подарил мне Коди.
Моя пошатнувшаяся было уверенность в своих силах отчасти восстановилась, я сделала несколько глубоких вдохов, завела машину и двинулась в глубь джунглей. Я считала лес, по которому ехала, джунглями, но не была вполне убеждена, что это — тропический лес или джунгли. В пособии по выживанию сказано, что рост тропического леса ограничен отсутствием солнечного света, но если лесной полог по какой-либо причине истончается или нарушается каким-то другим способом, тогда вьющиеся растения, кустарники и маленькие деревца начинают необыкновенно быстро развиваться, заполняя брешь, и формируют в тропическом лесу джунгли. Именно это я видела. Я сидела в «фольксвагене» в джунглях, которые, в свою очередь, находились в тропическом лесу. Словно одна коробка внутри другой или матрешки, каждая следующая меньше предыдущей и все дальше от света. Несильный шлепок, убивший по меньшей мере с десяток комаров, заставил меня встрепенуться, и я с удивлением прямо перед машиной увидела маленького мальчика. Он сидел на корточках, возможно разглядывая жучка или какое-то животное, а может, просто писал. Четче мне не было видно.
Я посигналила, чтобы предупредить его о своем приближении. Он поднял руку, ладонью показывая, что я должна остановиться. Даже головы не поднял. Ему не было ни страшно, ни интересно, и это создало у меня ощущение, что он полностью поглощен чем-то.
Я скинула скорость с пяти миль в час до двух, опасаясь, что машина может из-за этого завязнуть в грязи и песке, и подъехала к нему ближе. По мере того как машина приближалась, я увидела еще детей. У них были блестящие черные волосы, тонкие коричневые руки, которыми они обнимали стволы деревьев, росших рядком вдоль дороги.
Когда стало ясно, что мальчик и не собирается двигаться, мне все же пришлось остановиться. По какой-то неизвестной причине сердце у меня заколотилось. Я пыталась успокоиться, напоминая себе, что это всего-навсего ребенок. Не выше четырех футов и не старше восьми-девяти лет. Я же взрослый человек. Ростом метр семьдесят и весом девяносто пять фунтов. Наверняка я смогу столкнуть его с дороги, если дойдет до этого. Я вылезла из машины. Когда мои ноги коснулись земли, меня поразило, насколько она податлива и подвижна. Это, безусловно, не была твердая земля. Движение по подстилке джунглей несколько сродни хождению по трамплину. При каждом шаге приходится высоко поднимать колени. По сравнению с этим ходить по песчаному пляжу — все равно что по бетонному тротуару.
Мальчик все еще сидел, склонившись к дороге. Он прижал палец к губам, извечным способом призывая меня молчать. Я так сосредоточилась на маленьком коричневом тельце и до того удивилась, что вижу его среди джунглей, что едва не проглядела огромную, под цвет почвы змею. Я вдохнула и забыла выдохнуть.
Возможно, я не права. Возможно, мне и не удалось бы спихнуть этого восьмилетнего ребенка с дороги, если дело дошло бы до драки.
Змея лежала посреди дороги, свернувшись крупными кольцами. Она была такая огромная, что кольца были похожи на колеса легкового автомобиля, положенные одно на другое. Не менее пяти колец высотой почти как мальчик. Ее тело медленно двигалось, и мне казалось, то есть я надеялась, что наблюдаю за перистальтикой ее кишечника. Это, по крайней мере, означало, что она не была голода.
Из книги Коди я знала, что это либо гремучая змея, либо питон. Картинки в книге были черно-белые и мелкие, как в словаре, поэтому трудно было сказать определенно, какая из них передо мной. Впрочем, какая разница. Обе одинаково смертельно опасны. Разница была лишь в способе, которым предпочитаешь умереть. От удушения или ядовитого укуса.
Я отступила назад к машине. При звуке шагов змея подняла голову с шин и зашипела на меня. Просто так, для информации и сравнения: ее голова была больше, чем моя.
