— Ты имей в виду, этот парень тот еще фрукт. Ты с ним поосторожнее. И к дамочкам подход знает. Я у него всему научился.
Кристос ухмыльнулся, и мы сдвинули бокалы. Висевшие на стенках пузырьки устремились вверх, в прокуренную атмосферу паба.
Высокий блондин с подкрашенными волосами и бледно-зелеными глазами вошел в зал, картинно закурил, подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и лишь затем направился к нашему столику и обнялся с Кристосом, который едва ли был ему по грудь. На незнакомце был облегающий черный костюм, белая рубашка и черный галстук, остроносые туфли и черный лакированный ремень из крокодильей кожи. С Кристосом он затараторил на итальянском, сопровождая речь широкими круговыми жестами, при которых пальцы то собирались в щепотку, то разлетались, словно от взрыва.
Устроившись рядом со мной, блондин протянул руку. По-английски он говорил с резким акцентом, выдавая свои корни характерным растягиванием гласных. Угостив меня сигаретой из мятой пачки «Лаки страйк», он небрежно откинулся на спинку стула и оглядел тесный полутемный паб.
— Я — Лоренцо. Но ты называй меня Энцо. Я — друг Янниса. Учились в одной школе в Швейцарии. Сент-Галлен. Знаешь такую?
— Боюсь, что нет. Меня зовут Чарли. Чарли Уэйлз.
— А, так ты тот самый Чак. Яннис постоянно о тебе говорит. Приятно познакомиться. Тоже получил повышение? Поздравляю.
Некоторое время мы благодушно молчали. Братья продолжали перекрикиваться на греческом. Паб понемногу заполнялся. Первая волна принесла секретарей и агентов по недвижимости, за ними последовали менеджеры хедж-фондов, относительно недавно обосновавшихся в этой части города. Каждая группа держалась отдельно, замкнутым кружком. Мы дымили в их сторону.
— Ну, Энцо. Чем занимаешься? Откуда знаешь Янниса? Сам я о нем знаю мало. На личные темы мы с ним, в общем-то, и не разговаривали. Знаю только, что он из богатой семьи, но кто его отец?
Лоренцо с улыбкой повернулся ко мне, сдвинув к переносице темные брови:
— От сыновей ты многого не добьешься. Эти двое искрят, как фейерверки. У их отца экспертно-консультативная фирма по страхованию грузоперевозок. Человек ужасно скучный. Спустился с гор верхом на козле. В буквальном смысле. В Афинах его никто не знал. Сейчас — большая шишка. Стоит двести или триста миллионов евро. Живет на яхте и занимается главным образом тем, что жалуется на детей с их плейбойскими замашками да отправляет людей куда-нибудь на Филиппины разыскивать пропавшие корабли. Пираты перекрашивают их в Макао, потом гонят вдоль побережья к Малаккскому проливу. Мне такая работа по душе. Я про пиратов. Свежий воздух, приключения. Хороший навар парни имеют. Но эти свои амбиции я пока еще не реализовал. Работаю редактором художественного отдела в «Арене». Днем пытаюсь понять, что надо читающей публике, до которой мне нет никакого дела, а вечерами болтаюсь с успешными и знаменитыми, к которым мне скучно прибиваться. По-моему, в журналах самые несчастные люди собираются. Мне еще повезло — не приходится о деньгах беспокоиться. Отец владеет второй по величине в Италии сетью мобильной телефонии. Для меня главное — статус. Если не получается взять эксклюзивное интервью у горяченькой голливудской старлетки, для меня это смерть. Не слетать на важный футбольный матч за счет фирмы, не попасть за кулисы шоу, куда билеты на вес золота, — вот это для меня настоящее унижение.
Но самое трагичное — люди, с которыми я работаю. У них денег толком нет. Я по крайней мере могу купить себе какое-то удовольствие. Но остальные… Они вынуждены цепляться за фалды знаменитостей. Смотреть в замочную скважину на мир, который закрыт для них навсегда. И это их убивает. Живут в каких-то жалких квартирках, в трущобах, где черт ногу сломит и куда без проводника не доберешься. Каждое утро в подземку и на работу, а потом — вперед, к каким-нибудь тухлым ритм-н-блюзовым горлодерам или тупым звездам из мыльных опер. День пролетел, а ты и не заметил и вот уже сидишь в «тойоте-камри» с полуслепым нигерийцем за баранкой и пытаешься растолковать, как найти тупичок в № 17.
Яннис повернулся к нам. На висках у него выступил пот, а глаза расширились и потемнели.
— Поедем к девочкам. Мне уже не терпится. Здесь и посмотреть не на что. Пошли. — Он хлопнул меня по спине, схватил за воротник пиджака, заставил подняться. — Это хорошо, что ты познакомился с Энцо. Мой лучший друг. Крутой, сучара. Вроде тебя. Длинные слова знает, шарм и все такое. В тебе нет итальянской крови, а, Чак? По-моему, ты тоже чуточку итальянец.
Мы вышли, поеживаясь, сунулись в какой-то глухой переулок, потом все же выбрались на Шеперд-маркет и наконец поднялись по темной витой лестнице в клуб, где нас обыскал верзила-вышибала. В большой комнате играла музыка моего детства, приторно-сладкие хиты восьмидесятых, которые я любил когда-то, но успел забыть и теперь с удовольствием открыл заново. Помню, эти песенки слушала в машине мать, когда везла меня на соревнования по ориентированию. Постукивая пальцами по рулю, она тихонько мурлыкала что-то под нос, поглядывая то на карту, то в окно, потом нерешительно сворачивала, вдавливала в пол педаль газа, и мотор отвечал пронзительным воем.
Мы сели и, как по команде, закурили. Кристос заказал еще шампанского. Через несколько минут на сцену вышла и начала снимать одежду высокая чернокожая девушка. Сначала на ней остались тоненькие трусики-танга, потом не осталось ничего. Я бывал в разных стрип-клубах, в Эдинбурге заглядывал с парнями в «Бетти Браунс», «Шоу-Бар» на Лотиан-роуд, видел красные полоски от бикини, небритые подмышки, глаза, молившие о спасении или эвтаназии. Здесь было нечто другое, чудесное, абсолютно гламурное. Девушка вертелась вокруг шеста, словно призрак, обвивала его длинными ногами, вытягивая их вверх, мелькала туманным облаком в лучах прожектора, и эластичные, рельефные мышцы то проступали под кожей, то прятались в манящей темноте между бедрами. Какой-то нетерпеливый кореец, маленький и сильно пьяный, вылез на сцену, где его моментально швырнул на пол здоровяк-охранник, и, когда девушка рассмеялась, груди ее, словно бросая вызов законам физики, подпрыгнули вверх. На темной коже едва проступали темно-зеленые татуировки: туземные надписи и тотемные значки, древние и загадочные, сбегали по коже, будто кровь.
Я повернулся к Яннису:
— Изумительно.
— Что, нравится? Улетное заведение. Фантастика. Все девочки здесь студентки, медсестры, актрисы. Обалденные телки. Выпей, старик. Тебе не повредит.
Зал уже заполнялся зрителями: соседний с корейцами столик заняли японцы, и между ними тут же вспыхнула добродушная перепалка. Трейдеры из Сити притащили с собой клиентов и, распустив галстуки, потребовали шампанского. На сцену вышла новая танцовщица, и я, прихватив стакан, перешел к барной стойке. Вторая девушка была помельче первой. Кожа ее мерцала под яркими прожекторами, светлые волосы свисали длинными прядями, в широко раскрытых глазах застыло выражение невинности. В какой-то момент она посмотрела прямо на меня, и они, эти глаза, превратившись в разинутую пасть гремучей змеи, потянули к себе. Я сделал шаг, запнулся, — она прошептала что-то беззвучно и отвернулась.
Девушка выглядела совсем юной. На мочках клипсы, словно мать еще не разрешила ей проколоть уши. Подняв руки, она дотронулась до плеч длинными пальцами, и они медленно двинулись вниз по худенькому, немного мальчишескому телу. Волосы на лобке были тоже светлые — может, крашеные — и довольно густые. Отвернувшись от зрителей, она наклонилась, и я увидел розовую щель нижних губ и коричневое, как орех, очко. Я схватился за протянутый вдоль стойки золоченый поручень, скользкий от пота, теплый, и тут меня затошнило. Обитые бархатом стены и бархатные подушки сидений превратились на мгновение в пульсирующие, дышащие легкие. Подошедший сзади Энцо купил нам обоим пива. Мы молча досмотрели танец; Энцо побарабанил пальцами по стойке, придавил недокуренную сигарету и склонился ко мне:
— Как насчет приватного танца? Видел, как ты смотрел на последнюю девчонку. Держу пари, она даже сказала, что любит тебя. Пойдем попросим девочек раздеться для нас, а? Я плачу.
Энцо прошел к двери в задней части зала и заговорил со стоящим там крепышом-охранником. Тот окинул его цепким взглядом, после чего провел дальше. Я последовал за ними в лабиринт кабинок. Появилась какая-то девушка, забрала у нас пиво и пристроила его рядом с диваном в одной из кабинок. Я сел, чувствуя под собой грязную, затертую ткань банкетки. Энцо сказал что-то официантке, и через пару минут к нам пришли две стриптизерши, темнокожая, выступавшая первой, и блондинка. На блондинке была рубашка камуфляжной расцветки, белые джинсовые шортики и ковбойские сапоги под цвет кожи, так что я не сразу смог понять, где же они кончаются. Мой новый знакомый поднял бокал:
