– Пусть наконец услышат! – проговорил Кир. – А тебе что – сказать было нечего?
Тут – нечего. И слава богу! Сказала бы – не так выразительно получилось. А так поняли все! Самая гнусная ложь – это та, которая состоит целиком из правды, которую Кир тут выложил, раздавив меня. Все удачно!
– Выйдем через главный вход! – горделиво произнес Кир. – Пусть теперь видят!
Но никто так и не увидел. Мраморная “купеческая” лестница была фактически пуста.
– Финансирование практически прервано! – гордо сказала Соня.
Ничего, скоро наладится, скоро правда всем понадобится: дорогой товар.
Кир шел почему-то с обиженным лицом. Что еще, интересно, надо ему? Комплимент? Запросто.
– Про доброту это ты правильно подметил. Доброта нынче во как нужна!
– Да. – Кир, так и не удовлетворенный, кинул на меня злобный взгляд. – Особенно это странно от тебя слышать!
– Пач-чему?!
– Читал я твои обои! – Кир кивнул на рулон.
Я заметался по площадке. Читал? Куда бы спрятать? Под рубаху?
Кир демонстративно ушел вниз. Я, чтоб дать ему продемонстрировать это, задержался.
– Ну что же ты? – с отчаянием сказала Соня. – Я с таким трудом пробивала тебя! Все были против! А ты хотя бы слово вякнул.
– О чем? Все же было.
– Ну… о дружбе, например. О верности. О любви, которая выдерживает все испытания… Ты что же – не веришь в это?!
– Не-а.
– Я тоже, если честно, не верю! – тесно прижавшись ко мне, жарко шепнула Соня.
Мы прошли через пустой холл, как пророки через пустыню, оказались на крыльце. Вот тут-то нас как раз ждали – особенно почему-то меня.
– Беру, Петро! – рявкнули сразу два крепыша в душных черных костюмах, схватив меня под руки. Меня-то за что? Я же ни-че-го не сказал!.. Это меня и выдало? Раскусили? – Беру, Петро! – поволокли меня под руки к машине.
– Я бы тебе помог! – Кир бежал рядом. – Но совсем не представляю, как это делать. Ты же знаешь – я непрактичный человек!
Непрактичность, доходящая до хамства.
Орлы впихнули меня в машину – сами корректно остались.
Петро, друг! Но держался суховато.
– Где ты шляешься?
– Да тут по радио не выступал, в знак протеста.
– Радио давно отключено – пора бы это знать! – вздохнул устало – мол, всем приходится заниматься. – У нас куча дел!
– Куча как-то не вдохновляет.
– Ты бы лучше там, где надо, разговаривал!
– А где?
– “Песнь о вещем Олеге” помнишь?
– А.
– Едем опознавать кости.
– А.
– Все “а” да “а”! Лучше б сам написал что-нибудь подобное!
– Ну зачем же? Уже ведь есть.
– Можно вообще пробудить в тебе что-то человеческое?! – вспылил
Петр.
– Сложно будет! – вздохнул я.
– Тормози! – сказал Петр.
У небольшого раскопанного холма стояла аккуратная толпа.
Сверкали телекамеры.
– Можешь хотя бы слезу пустить? Истлела уже Буква твоя, кем-то зверски убитая, – и мы знаем кем! Ну, будет слеза?! – рявкнул
Петр, уже заметно зверея.
– Ну… как выдаст глаз, – сказал я скромно.
Мы пошли к толпе. Толпа расступилась, зажужжали камеры.
В свежей, черной выкопанной земле желтели лошадиные кости.
– Вот… Один юннат случайно нашел, – проговорил Петр.
Знаем мы этого юнната.
– Всем отойти от скелета! – скомандовал Петр. Мягко подтолкнул меня: – Иди!
Я пошел к скелету. Что они сделали с Буквой, сволочи? Череп лежал с краю, нижняя челюсть отскочила в сторону.
– Пошла слеза! – крикнул Петр.
…Что они сделали с Буквой, сволочи?! Я присел на корточки – и чуть не захохотал. То не Буква! То какая-то старая кобыла! Я тоже юннатом был, и в ночное ездил, и знаю хорошо: у молодой лошади зубы круглые. А треугольными они становятся лишь в глубокой старости, как у этой. Недоработали ребята. Но ликование свое не стал выдавать – все же у вещего Олега другая задача.
Тут из черепа полезла козюлька, шевеля ушками. Э-э! Буква фальшивая, а козюлька настоящая? Нет! Я отпрыгнул. Такой ымыдж мне ни к чему!
Тут, грязно матерясь, выбежал ежик, схватил козюльку за тулово и, громко хрумкая, съел. Привет от Шаца и от Шварца? Я вытер холодный пот. Чуть не погиб, а главное – зазря! Мы, конечно, любим классику, но не настолько же!
– Что – и это тебя не трогает? – процедил Петр.
– Не-а. – Я зевнул. Тоже вариант памятника! Со змеей на ноге, возле скелета лошади. Новый медный всадник без головы.
– А еще нас называют бесчувственными! – произнес Петр.
– Ну так я пошел? – Я сделал шаг.
Петя швырнул меня к машине:
– Сидеть! – Распахнул дверку. Я покорно сел. – Я из тебя сделаю человека! Люди молиться на тебя будут! – с угрозой произнес он.
Машина поехала. И тут мой имиджмейкер окончательно меня потряс.
– Тебе Гера велел кланяться! – прошептал он. – Сказал: если у тебя что получится, то остальное – его забота!
– Да он уже обо мне заботился. А вы с ним теперь?
– Да, человек он не простой судьбы, – проговорил Петя мужественно. – Но не то, что эти суки! Он за народ! Эти сволочи фальшивую кость тебе подсунули, а Букву загнали за триста тысяч баксов!
– Кому?
– Это мы уже знаем!
Я был потрясен: сделали меня дураком, к тому же еще и вещим!
– А козюлька-то настоящая была?
– Козюлька-то настоящая! На это они денег не жалеют! То есть ты был бы сейчас труп!
– Что-то я не заметил, чтоб ты мне помог!
– Нет уж! Пусть они думают, что я на них пашу! – зловеще усмехнулся Петр.
Да, доказательство было бы убедительное. Если бы не Шварц. А может, это природный ежик? Нет, он же явственно матерился.
– Ну так ты с нами или нет?
– Прям глаза разбегаются! – сказал я.
– Тебе этого, – назад указал большим пальцем, – мало еще?
– Нет. Этого мне много. Чувствую некоторую слабость.
– Не время сейчас слабость чувствовать! На карту поставлено все.
На какую карту-то?
– Сейчас кореец будет дождь вызывать, – сказал я.
– Корейца мы взяли, слава богу. Сидит. А мы сами вообще можем что-либо или нет?
– …В каком смысле?
– А хоть бы в каком!
– На стадион я не пойду больше.
– Пойдешь! Если дождь сделаешь – Гера озолотит тебя. До самого верха с ним дойдете!
– Туда? – Я показал пальцем в небо.
– …Может, и туда, – прошептал он. – Останови!
Машина остановилась, и те же крепкие хлопцы впихнули в машину
Жоза, почему-то с разбитой мордой. Да, имиджмейкеры трудятся не покладая рук.
– Вот еще один непонятливый, – проговорил Петр. – С вами добром пытаешься, а получается кровь. Ведь святое дело делаем! Общее!
Общее с кем?
– Ну ладно. Слушай меня, – заговорил Петр деловито. – Выведут вас в наручниках. Рожи разбитые…
Он сказал – “рожи”? Я не ослышался?
– Народ вас поддержит.
А кто его знает, этот народ.
– Может, еще стреножить нас? – проговорил Жоз дерзко.
– А чем ты будешь мяч вести?
– …! – ответил Жоз.
Но по лицу неожиданно получил я.
– Я сделаю из тебя человека! Кровь из носа! – сообщил мне Петр.
Это уже есть.
– И с него ты пример не бери! Он сам уже с себя пример брать не хочет! Правильно, Жоз?
– …Правильно, – хмуро ответил тот.
– А ты выйдешь в повязке. – Имиджмейкер повернулся ко мне: – И что она в крови будет немного – это даже хорошо!
Это даже отлично.
– Но сорвешь ее! И, смело ею размахивая, побежишь в центр поля.
– В наручниках буду размахивать-то?
– Ладно. Тогда без них.
– Тогда и он, – я указал на Жоза, – без них.
– Кто же тогда на трибунах переживать-то за вас будет? – вздохнул Петр. – А выше? – Он показал пальцем -…Тем более! Есть в вас что-то святое или нет? – воскликнул он. – Работать с вами
– вспотеешь материться! И проигрывать будете: понял, нет? – Он поднес кулак к носу Жоза. – Чтоб вчерашних шуток не повторял.
Проигрывать будете с треском! – Он потряс кулаком -…И тогда, если есть у людей души и если Он хоть чуть их слышит, – хлынет дождь! Да еще какой! И судья матч отменит. Ему проплачено. Ясно все? – Грозно, но весело он глянул на нас. – Второе пришествие фактически делаем! – торжественно произнес он. – Иди с ними в раздевалку, – сказал он водителю. – Я, тьфу, тьфу, сглазить боюсь! Этому, – на меня указал, – надень тоже командные трусы.
Чтобы он тоже ассоциировался, – (грамотный имиджмейкер, а с трудом выговорил), – с нашей командой. Ну… идите! – Он стер непрошеную слезу. -…Родина вам доверила, – хрипло произнес он.
И повязал мне полотенце, утыканное терниями.
Загнали Бога в западню? Ну нет уж!
– Понял, – сказал шофер. – Выходи.
– Р-р-р-р-я! – азартно выкрикнул Жоз.
…Очевидно, что-то не поняли мы. Выскочили с Жозом на поле, размахивая атласными форменными трусами, и более никакой одежды на нас не оказалось. Я, впрочем, был не совсем гол: прихваченный полотенцем, болтался рулон обоев – приличия мы все ж таки соблюли! Трибуны встретили нас овацией… Наконец-то победа! Мы обежали полный круг, и тут-то, опомнившись, нас стала ловить милиция, но от нее мы отбились. Им главное было – выкинуть нас со стадиона. Удалось затеряться в народе. Бомжи помогли нам переодеться к ужину…
