На привокзальной площади Калитвы валялись обрывки газет, которые беспокойный ветер то и дело подбрасывал в воздух. На углу, из опрокинутого мусорного ящика выпали окурки сигарет и обгорелые спички. Такое ощущение, что в это раннее утро я один не спал в Нижней Калитве, да и в целом мире. Всюду витало настроение одиночества и бесприютности.
Я медленно пошел по перрону, перекладывая из рук в руки свой «дипломат», с походным набором: предметами для умывания, электробритвой с лосьоном после бритья, тетрадкой и ручкой. Торопиться было некуда. Неизвестно чем закончились попытки Волчатникова объясниться с Илоной. А может, они еще не закончились? Может, их отношения приобрели другой оттенок — не дружески спокойный, а страстно-любовный? Этого я не знал, но в любом случае не хотел им мешать.
«Пусть всё идет своим чередом, — меланхолично думал я, — как писал один восточный поэт: «Так решила судьба, а судьбе ведь никто не прикажет, если с кем-нибудь свяжет она, то сама и развяжет!»
Повернув за угол одноэтажного вокзального здания, я увидел одиноко стоящую на площади машину — молоковозку. Водитель непонятно зачем зарулил сюда и дремал в кабине, прислонив голову к стеклу. Я постучал в дверцу, отчего голова в кабине испуганно вскинулась.
— Мужик, до аэродрома подбросишь? — спросил я.
Стекло дверцы немного опустилось и водитель, сонно глядя на меня, ответил:
— Поеду в Карагужево. Но чуток позднее.
Эта станица мне была по пути.
— Подбросишь?
— А чего там, садись. Но я двинусь минут через тридцать.
— Годиться! — ответил я, и пошел скоротать время в привокзальном кафе, работавшим круглосуточно.
До аэродрома доехали без приключений. Расплатившись с водителем остатками своих денег и, отряхивая пыль с брюк, я пошел через поле к нашему лагерю, крыши бараков которого уже виднелись сквозь стебли подсолнечника.
В лагере до меня никому не было дела. Приходько как всегда спал. Терновой уехал в автопарк выпускать технику на полёты. Не раздеваясь, я упал на кровать, бросив фуражку на стул, а «дипломат» поставил в углу, у тумбочки. Все события смешались у меня в голове: скучная партконференция, новолиманский тир, ночной ростовский вокзал с проститутками, утомительная поездка в поезде. Незаметно сон завладел мной.
Проснувшись и открыв глаза, я увидел, что день уже в разгаре. Кровать Приходько опустела, в комнате кроме меня никого не было. Форма, которую я забыл снять, завалившись на кровать, сильно помялась, и пришлось переодеваться в техничку. Как всегда после дневного сна голова была мутной, туманной.
Требовалось себя как-то взбодрить. В нормальной ситуации следовало выпить чашку кофе, но с кофе в стране была напряженка, он входил в категорию острого дефицита. Например, к нам в батальон поступало ограниченное количество банок, которые распределялись по подразделениям бытовой комиссией или как её ещё называли «лавочной». Поскольку председателем комиссии был комбат, а распределением занимался замполит батальона Крутов, то выделяемые на батальон четыре банки делились ими поровну между собой. Чтобы другим не было обидно.
Я помотал очумелой после сна головой из стороны в сторону. Нет, сознание еще было в полусне, заторможенное, как у человека после наркоза. Надо что-то делать! Мой взгляд прошелся по комнате и остановился на тумбочке, где стояла трехлитровая банка с разведенным спиртом. Вот оно, то, что нужно! Я поднялся, налил для встряски полстопки «сороковника» и выпил залпом, не закусывая. По телу тут же разлилось приятное тепло, голова немного закружилась, потом всё пришло в норму, и я почувствовал себя вполне здоровым человек, готовым к выполнению заданий партии и правительства.
На душе стало хорошо, спокойно, словно с выпитой огненной жидкостью улетучились все проблемы. Мне показалось, что такое же хорошее настроение должно быть у всех окружающих. А что? Полеты идут своим чередом, организация нормальная, скоро конец лагерю и все поедем домой. Так примерно я рассуждал по дороге в автопарк, совершенно забыв об испорченных двигателях самолетов.
Вскоре выяснилось, что я капитально ошибался.
Настроение у многих было далеко не безоблачным из-за этой истории. Пока меня не было, она продолжала развиваться. К моему приезду уже было испорчено девять двигателей, а злоумышленников так и не выявили. Зато особисты, возле одного из самолетов, который оказался объектом нападения, нашли приметную зажигалку. Эта зажигалка принадлежала Сереге Терновому и незамедлительно был сделан вывод о его причастности к делу.
Я сразу вспомнил, как еще до моего отъезда Сергей с досадой рассказывал, что во время дежурства по АТО забыл в курилке пачку сигарет и зажигалку. Их кто-то забрал. Особенно ему было жалко зажигалку, подаренную однокашником по учебе в училище. Тот передавал свой презент аж из ГДР, где проходил службу. На зажигалке была изображена девица в бикини. Если зажигалку перевернуть — она становилась голой. Сергей подумал тогда на солдат, что это они взяли. А на кого ещё он мог подумать? Однако никто не мог предположить, что зажигалка найдется подобным образом и в таком месте.
Первое, на что я сразу обратил внимание в автопарке — это встревоженные глаза Наташи, которая сидела на своём месте и оформляла путевки. Она тут же оставила свою работу и направилась ко мне.
— Виктор Михайлович, — почему-то официально обратилась она, — слышал про Сережу, в чём его обвиняют? Но зачем это ему? Какая-то бессмыслица…Ты не мог бы разузнать, чего они хотят? — Наташа как-то заискивающе посмотрела мне в глаза, словно от меня зависело нечто важное.
— Как замполит комендатуры я, конечно, должен знать все обстоятельства, — невнятно пробормотал я, совершенно не представляя, что мне будут рассказывать особисты и в каком объеме, — что-нибудь разузнаю и обязательно расскажу.
В окно я увидел Сергея, ходившего возле машин, вид его показался мне подавленным. Я вышел во двор автопарка и Сергей, заметив меня, тут же подошел.
— Ты уже слышал? — спросил он, хмурясь, — чертовщина какая-то. Зачем мне это надо?
— Вот и я думаю о том же — абсолютная подстава. Зажигалку ты утерял, на том и стой.
— Нет, он не просто её утерял, — раздраженно кричал в кабинете майора Шахно резким баритоном особист, прозванный мной царем Борисом. Как впоследствии я уточнил, фамилия у него была Кравченко.
Его коллега уехал в Ростов отчитываться перед вышестоящим начальством, и потому Кравченко был один.
— Разве можно такую вещь утерять? — продолжал настаивать на своём особист, — это ведь не простая зажигалка, приметная.
— А вы не допускаете случайности? И потом, слишком это подозрительно. Терновой мне сказал, что утерял зажигалку в курилке, а она обнаружилась возле самолета, — заметил я, — словно кто-то специально хотел его подставить? Или тот, кто взял зажигалку и есть человек подбрасывающий шарики. Сам же её и утерял на старте.
— Не умничай, старлей! — быстро глянул на меня Кравченко и вновь обратился к Шахно, — Терновой, я думаю, действовал не один. Скорее всего, потеряли зажигалку его сообщники, потеряли случайно. Здесь ваш замполит прав.
— Да зачем Терновому это надо? — хмуро спросил майор Шахно, — зачем нужно лейтенанту Терновому выводить самолёты из строя?
Шахно закурил. Чувствовалось, что Кравченко он абсолютно не боится, и я даже зауважал нашего начальника комендатуры.
— Он обиделся за что-то и это подлежит выяснению, — безапелляционно заявил Кравченко, — не знаю на что или на кого. Но мы это выясним! Пока я попрошу вас взять у него объяснительную по факту утраты зажигалки. Пусть напишет подробно: где, когда, при каких обстоятельствах, кто был поблизости. Объяснение пусть пишет немедленно. Мне надо докладывать в Ростов.
Оставив нас в некотором замешательстве, особист, тяжело ступая по деревянным доскам, вышел из комнаты Шахно.
— Да, вот такие и расстреливали народ в 38-м, — пробормотал майор, — все они говнюки, только знают, что лезут куда не просят, вмешиваются во всё, подставляют людей. А потом за это получают звездочки. Думаешь, чего Кравченко суетиться? Я его знаю давно. Видимо, пообещали майорскую должность в Каче[14], вот он и рвет задницу. Одного не пойму, каким боком здесь Сергей замешан?
— Это могло быть случайное стечение обстоятельств, — предположил я, — Сергея я знаю с момента его прибытия к нам в часть. Парень нормальный. Любит девчонок, но ведь это не преступление, тем более что он комсомолец, а не член партии.
Начальник комендатуры задумчиво потер лоб:
— В любом случае его надо вызывать и брать объяснительную. Знаешь что, займись-ка сам этим блядством. Чувствую, что нам придётся еще много объясняться и отписываться, — и он длинно и забористо выругался матом.
