Вадим Бойко — артиллерист-разведчик, ему девятнадцать лет. Это пока все, что можно сказать о юноше-солдате с таким приятным лицом.
Вот он идет лесом и тихонько напевает. Ясно, что без дела солдат не станет шататься по лесу. Он несет пакет в штаб. А напевает он потому, что он молод, потому что война войной, а лес — это лес и жизнь — это жизнь.
Он проходит мимо недавно построенного блиндажа На янтарном пне сидит девушка с радостными светящимися глазами. Ему показалось, будто она только что выбежала из мирного обжитого жилья. На гимнастерке девушки Вадим заметил медаль «За отвагу». Он немного смутился, но все же спросил:
— Ты кто такая, деваха?
— Я кто такая? Не видишь разве? Посадили меня на этот пень и сказали: «Работай, воюй!..»
Вадима Бойко слова эти изумили — какое-то особое очарование таилось в них. Действительно, девушку посадили на пень и сказали: «Работай, воюй», а лес остается лесом, и жизнь остается жизнью, и девушка свежа, словно только что выбежала из мирного обжитого жилья.
И он не удержался и сказал ей:
— А славная ты!
— Славная, говоришь?
И в ушах Вадима зазвенел ясный смех.
— У тебя есть кто? — И спохватившись — То есть дом у тебя есть?
— Ни дома, ни родни… А ты кто такой? — спросила она.
И, будто не дожидаясь ответа, принялась вызывать по телефону «ноль пять».
— Я? Я солдат! — ответил Вадим.
Ему очень хотелось прибавить что-нибудь к этой своей «автобиографии», но он ничего не находил.
Какая обида! Неужели в его жизни ничего такого не произошло, неужели он ничего не может рассказать ей о себе? Ему казалось, что чем дольше он будет стоять около нее, тем незначительнее будет выглядеть в ее глазах, и он нерешительно повернулся, готовясь уходить.
Но тут она коснулась его руки и сказала:
— Все ясно, можешь не рассказывать больше.
И до него дошло, что он хороший украинский парубок, красивый и сердечный, что он вырос среди преданных сестер, что он общий любимец в своей части, что он никогда еще не любил девушек…
И как она все это знает?..
— Ты золотой парень! — сказала она ему на ухо.
— Мира! — вдруг послышалось из-за деревьев. — Иду сменять тебя.
— Хорошо, Аня, — ответила девушка.
У входа в блиндаж она остановилась и посмотрела на него своими большими, светящимися глазами. С минуту она словно ждала, потом резко повернулась и скрылась в блиндаже.
* * *
Вечером того же дня Вадим несет два котелка супа в обеих руках и алюминиевую флягу на ремне — ужин для артиллерийских командиров, находящихся на ближнем к врагу наблюдательном пункте.
И вдруг со всех сторон начали рваться снаряды. А он — с двумя котелками супа среди огня. Трудно кланяться снарядам до земли с двумя полными котелками. У него одна мысль в голове — как бы, падая, не пролить суп.
После каждого разрыва он убеждается, что он жив, но супу становится все меньше. Взрывом насыпало песок в котелки… «Ничего, песок осядет на дно»… А взрывы все чаще и чаще. Вставать после поклонов некогда — он двигается на четвереньках. Он видит только траву с кишащими в ней насекомыми, червяками и бабочками. Вспоминается девушка с большими светящимися глазами, но ему некогда теперь думать о ней. «Прости, дорогая!»
Он выбрался за линию огня. Но тут завыли мины. Куда податься? Правее — лесок. И вот он уже там, «Как хорошо двигаться на двоих, а не на четвереньках». Но не успел он насладиться безопасностью, как вдруг его схватили за обе руки.
Страшны снаряды, страшны мины, но нет ничего страшнее гитлеровцев. «Пропали котелки», — успел он еще подумать. Удар по голове, и разноцветные огоньки замелькали у него в глазах, и глухой, сдавленный звук «м-м-м» должен был означать не то «мама», не то «милая», а вернее, и то и другое вместе.
* * *
Пришел он в себя в окопе. Синее и зеленое, зеленое и синее. У немцев лица синие, а мундиры зеленые, окоп замаскирован зеленью, небо над головой синее. Но вот исчезают все цвета, упала бомба. Несколько секунд мертвой тишины. И Вадим видит, как охваченные паникой немцы бегут во все лопатки…
Он не знает, где запад, где восток, но он бежит в противоположную от немцев сторону. Он не чувствует под собой ног. Он бежит под барабанный бой своего сердца. И вот он в лесочке. Да это тот самый геометрически правильный треугольник леса, откуда он ушел с котелками!.. Сто сердец бьются в его груди.
Командир жмет ему руку, старый солдат расцеловал его. Повар поставил перед ним полный котелок супа…
* * *
Забрезжило утро.
— Товарищ командир, пакета в штаб нету?
— Нет!
— Товарищ командир, мне по очень важному делу…
— Какие это важные дела могут быть у солдата, что о них нельзя рассказать командиру?
— Я, товарищ командир, по личному делу…
— Ладно, иди, — улыбается командир, — потом обо всем отрапортуешь…
И вот уже Вадим в лесу. Он стоит на краю огромной воронки. Он в недоумении. Он никак не может припомнить, где она сидела. «Но тропка-то проходила выше того места, где она сидела… Неужели это свежая воронка? И Миры, может, нет уже в живых!..»
Он замечает запыленную записную книжечку. Страницы в ней вырваны, но на обороте переплета он читает:
«Сидела тут битых шесть часов. Было так тоскливо. Проходил мимо молодой паренек… даже не поцеловал меня».
Вадим думает: «Как же это так? Почему же я ее не поцеловал? Конечно, нужно было поцеловать ее. Какая ошибка!.. Какой промах! Ах, как я опростоволосился!.. — И тут же спохватывается — Что ошибка?.. Что промах?.. Какая бессмыслица…»
Он весь как в лихорадке…
Как в детстве: две нежные руки закрывают ему глаза.
Он сам не заметил, как расцеловал ее. От неожиданности она отступила.
— А я-то о тебе не так думала, солдат! Не так!.. Не так!..
Он хочет ответить, но им снова овладевает юношеская скованность. Язык не поворачивается. Без слов подает он ей корешок записной книжечки.
Она читает и смеется:
— Да это Ани моей книжка! Ей, может быть, тоже встретился мальчик… Но не такой, как ты!..
— А я думал… — разочарованно сказал Вадим. Видно было, что в лице его постепенно гаснет свет. И, словно на помощь утопающему, Мира бросилась к Вадиму:
— Дурачок ты, мальчик мой милый! Это я нацарапала. Теперь ты доволен?
И вот сидят они, как дети, и он рассказывает ей о котелках с супом, о том, как его в плен взяли. Лес — по-прежнему лес, но жизнь уже не та, что была.
— Лет через двадцать, — говорит ему девушка, — и через двадцать лет после этих двадцати, глядя на красный восход, мы все еще будем вспоминать о фронте.
Лицо девушки внезапно изменилось. Кровавый восход отразился в ее глазах.
Долго ли можно быть счастливым, когда идет война?
По лесной тропинке санитары несут раненых бойцов.
Вадим вынул нож, начал что-то вырезать на пне.
Следя за его рукой, она прочла про себя: «Воз-мез-ди-е».
Долго еще они сидели рядом, но этим словом закончилось их объяснение в любви летом третьего года Великой Отечественной войны, в воронке от вражеского снаряда, в лесу, в семи километрах от деревни Н.
Гэй — по-еврейски — сено.
Могель — совершающий обрезание.
Миньен — 10 мужчин, обязательных при совершении обряда.
Ксуба — свадебный договор.
Хупе — балдахин, под который вводят новобрачных для совершения обряда бракосочетания.
Первые два слова из обращения жениха к невесте во время бракосочетания.
Рассказ дается в сокращении.
Гмина — изба для сходок, собраний.
