— Ты почему не закрыла за собой дверь в блоке? — я пытался взять себя в руки и не начать орать прямо с порога.
Усевшись на какую–то миниатюрную табуретку, которая под стать своей хозяйке была хрупкой только на вид, я уставился на Ежика, которая вытаскивала из резного буфета посуду.
— Потому что не хотела, чтобы ты звонил в домофон. У каждого должна быть дверь, которая всегда открыта для нас, логично? В твоем случае — это моя дверь, — говоря все это, Марьям вытащила картошку и начала ее чистить.
— Зря пытаешься меня разжалобить, — я покачал головой.
— Ты себе не представляешь, как унизительно чистить картошку, — она будто не обратила внимание на мои слова.
Я на секунду был сбит с толку:
— Даже я порой сам себе чищу картошку. И что здесь такого?
— Только то, что меня природа запрограммировала так, чтобы я чистила картошку для кого–то, а не для себя. Вот в этом вся разница. Так что дай мне понаслаждаться чудными мгновениями и не пытайся испортить их, — она говорила шепотом, будто кто–то мог ее услышать.
Я знал, что она говорит так всегда, когда пытается сдержать слезы. Я упрямо сжал губы и покачал головой:
— Марьям, ты мне немедленно скажешь, что произошло с Юлей и как ты узнала о ней. Надеюсь, ты не следила за мной?
Она рассмеялась:
— Только тебе это могло прийти в голову. Все гораздо проще, пару лет назад мы с подружкой, у которой муж работал в Москве, вывели его на чистую воду. Сначала он писал сообщения, как все наши, набирая латиницей русский текст и букву «я» писал через «уа», а через полгода стал писать через «ia», так пишут в Москве, Киеве. Она с ним даже развестись хотела, я ее едва отговорила. Ты повторил его путь: так что сложить два плюс два и получить четыре было несложно, а уже на заседании я обратила внимание на то, какими пламенными взглядами вы обменялись с этой твоей крашеной…
— Господи, Марьям, мне становится страшно. Какая же ты наблюдательная…
— Ну, я же не виновата, что такая умная и все всегда замечаю. И, наверняка, вы с ней встречались даже после того, как я приехала в Женеву, — она уже не пыталась скрыть слез.
— Марьям, не плачь, — ее слез я вынести не мог. — Ты же понимаешь, что она для меня ничего не значит, равно как и я для нее. Это просто попытка восполнить пустоту.
— Да ничего у тебя не получится. Можно обмануть весь мир, но себя обмануть не получится.
— Я и не пытаюсь. Я прекрасно понимаю, что буду несчастлив всю свою жизнь. Мне только жаль, что я и тебя сделал такой же несчастной, — у меня запершило в горле.
— Неправда… — у нее сорвался голос, она положила нож на стол и закрыла лицо руками. — Я никогда не жалела о том, что мы познакомились. Ты — лучшее, что было в моей жизни, не смей говорить, что сделал меня несчастной.
— Не плачь, все будет хорошо, — я стоял и гладил ее по волосам.
— Ты всегда говоришь, что все будет хорошо, а у меня никогда ничего не будет хорошо, пока ты несчастлив. Если бы я понимала, что у тебя все хорошо, что ты обычный самодовольный болван, было бы в тысячу раз лучше, но ты страдаешь, и меня это убивает, — Марьям зашлась в истерике. — Мне иногда кажется, что мы с тобой соревнуемся, кто быстрее себя сведет в могилу. Ты работаешь, ты куришь, ты пьешь. Я боюсь за тебя.
— Ну, а ты очень много работаешь и постоянно болеешь, — я стоял ни жив, ни мертв.
— Вот, видишь как хорошо: мы будем жить недолго и несчастливо, — она засмеялась сквозь слезы.
— Пожалуй, что так оно и есть, — есть моменты, когда женщине лучше не противоречить.
Она вытерла лицо от слез и тихонько прошептала:
— Если ты мне дашь минут двадцать, а сам посмотришь телевизор, то я умоюсь, приготовлю ужин и снова стану идеальной любовницей.
— Даже не пытайся, — я усмехнулся. — Вот что–что, а быть идеальной любовницей у тебя точно не получится.
— Знаю, я самовлюбленное, истеричное существо…
— И это существо не дает умереть тому человеческому во мне, что еще живо, — прижимая Марьям к себе, я прошептал все это в ее волосы.
Утром следующего дня я отправился в культурный центр при турецком посольстве, где должно было состояться их мероприятие. Я с завистью смотрел на то количество народа, которое набилось в зал. У них есть деньги, они знают кого приглашать. А я как вспоминал наш Праздник Весны, так холодным потом начинал обливаться.
Вместо ужина у меня был Байрам, который рассказывал мне про сложности семейной жизни. Это мне–то! Да я сам кому хочешь лекцию прочту про сложность бытия в браке, а подчас и невозможность этого самого бытия в браке. Он и не ждал, что семья — это такое хлопотное дело, когда надо покупать хлеб, возвращаясь домой. А то, что Клементина требовала, чтобы он мыл после себя посуду, приводило Байрама в шоковое состояние.
Так я и знал, что ноябрь мне подкинет сюрприз. Я откинулся на спинку своего кресла и захлопнул крышку ноутбука, как будто это могло заставить исчезнуть письмо из министерства. В письме сообщалось, что к нам в Женеву едет Фархад Фуадзаде. В истории нашей дипломатии он, как и многие наши дипломаты, оставил неизгладимый след. Он лет пять был нашим послом в Великобритании и имел шанс просидеть в Лондоне еще столько же. Но тамошний премьер–министр не оценил способностей нашего посла, вполне рядовых для нашего МИДа и несомненно выдающихся для британцев, и попросил… Он попросил нашего Тапшзаде заменить посла. Это был прецедент! Чего только власти друг у друга не просили, но поменять посла… Такого не было со времен Ивана Грозного. Да и тот никого не просил менять нас, засланцев, а просто рубил нам головы, если что пойдет не так. В общем, Тапшзаде долго думу думал, да и послал в Лондон послом товарища, знающего английский. А Фархада назначил специальным посланником по своим особым поручениям.
Прочитав про Фархада, я замолк. Нет, конечно, слова у меня были, но не те, которыми я мог ответить начальнику протокольной службы. Как можно в конце года подкинуть такую подлянку мне? За что? Интересно, какое поручение дал ему Тапшзаде?
Я открыл записную книжку и набрал телефон Фархада. Пока я ждал, когда он возьмет трубку, нетерпеливо выстукивая пальцами «спасите наши души» морзянкой, у меня в голове пронеслось миллион мыслей по поводу того, что может привести его в Женеву. Говорят, что он до сих пор в Лондон не ездит — на англичан обижен. Ну почему он не может обидеться на швейцарцев так же сильно, чтобы и сюда не прилетать?
Поговорив с Фархадом, я вздохнул с облегчением, Тапшзаде и вправду дал специальному посланнику специальное поручение: купить подарки к Новому году всему многочисленному семейству. У нашего министра имеются: одна жена, трое дочерей, постоянная любовница, две сестры и мама. Он не назвал мне точную сумму, которую ему выделили, но я понимал, что подарки для восьми женщин плюс сумма, большая, нежели сто евро, ни к чему хорошему не приведут. А в том, что сумма была значительно больше ста евро, я был уверен. А вот ответ на мой вопрос: «Что мы должны сделать для того, чтобы ваше пребывание в Женеве было как можно более приятным, господин посланник?» — меня порадовал. Он подумал и попросил встретить его в аэропорту, забронировать номер в «Редиссон» и взять напрокат автомобиль, и самое главное, никакой информации для прессы. Значит, его визит будет проходить в полуподпольных условиях, что не удивительно, учитывая цель его женевских каникул.
Просмотрев отчет своего посольства за год, я вздохнул. В декабре Европа работать все равно толком не будем, хотя когда это она работает толком, чтобы декабрь стал исключением? Так что я взял за правило готовить отчеты уже в ноябре и отсылать их в министерство одним из первых, добавив за декабрь пару строчек.
В отчете не было раздела, который должен был подготовить наш атташе по культуре, что было очень грустно. Я набрал его номер, и через двадцать минут он был у меня. Да, это тебе не Мехти и не Исмаил, которые появляются у меня в кабинете раньше, чем я трубку положу. В случае с Туралом сказывается дядя — министр культуры.
— Турал, где твоя часть отчета? — я, грозно нахмурившись, смотрел на своего аккордеониста.
— А что писать? У меня же своих мероприятий не было — бюджет не предусматривает, а то, что я в клуб аккордеонистов хожу каждую субботу, Искандер отказался в отчет вносить.
— И слава богу, что отказался! А придумать ты ничего не можешь? Что культурные мероприятия посещал? Был, видел, присутствовал… Ты не переживай, господин Тапшзаде сюда не прилетит тебя проверять… Так что смелее: вперед и твори!
— Так обманывать неудобно!
— Неудобно не работать, а я тебя не прошу обманывать — ты просто креативно мыслить должен. Если ты думаешь, что за тебя это как всегда сделает Мехти, то глубоко ошибаешься. Понял?
