Они оба расхохотались. Поручик обнял Атиллию и сказал:
— Я знаю, что ему было нужно. Он хотел к вам посвататься, дорогая барышня Атиллия.
С этими словами поручик посадил Атиллию к себе на колени и стал ласкать ее груди. Атиллия в экстазе шептала ему на ухо:
— Поспеши! Догоняй меня, а то я скоро кончу.
После сладостных объятий, блаженно предаваясь покачиванию коляски, барышня Атиллия подумала: «Лучшего Александра, чем этот Александр, мне не найти».
Она не могла видеть, что на обнимавшей ее руке жениха под перчаткой был серебряный наперсток вместо указательного пальца.
(Если вы не прочитали главу «Спальня», обратитесь к ней. Если прочитали, то для вас история на этом заканчивается.)
Спальня
Пес всегда улучал момент, когда Атиллия не поливала музыкой свои цветы, чтобы погрызть ножку рояля. Так случилось и этим утром. Атиллия не играла. Она плакала и писала на крышке рояля письмо. Собака время от времени прерывала свое неторопливое занятие, чтобы взглянуть на расстроенную хозяйку.
Дорогой и уважаемый мастер Йован, как вам известно, мой отец прогнал Дамаскина и его работников, не расплатившись с ними. Говорит, что не желает оплачивать недостроенный дом. Как будто они в этом виноваты. Вам он тоже не хочет платить, потому что, как он сказал, самшит перестал расти.
Меня мучают угрызения совести, потому что во всем виноват мой отец. Кто знает, как и в чем он согрешил. Поэтому я посылаю вам сумму, которая покроет ваши расходы, а также деньги для Дамаскина и его работников, чтобы возместить их труды по постройке дворца. Вы один сможете их разыскать на других постройках и отдать им деньги, а тем самым возместить долг моего отца. Ни я, ни мой кучер не могли их найти. Если там есть что лишнее, употребите эти средства на построение церкви для тех, у кого растет самшитовый храм.
Мне очень жаль, что вся эта история с моим задуманным венчанием кончилась так бесславно. Зато можно по вечерам смотреть на звездное небо, над которым во вселенной простирается огромная, всеохватывающая мысль…
Ваша названная дочь Атиллия
Передав деньги и письмо, Атиллия начала выводить на прогулку отцовских борзых, чтобы они могли поточить свои когти. Была весна. Сад, уже давно засаженный по особому плану, испускал по утрам ароматы. Другие специально подобранные цветы и растения создавали ощущение свежести в полуденную жару, а ночные цветы откликались волнами своих запахов на лунный свет.
Атиллия проливала слезы в урны, некогда поставленные вдоль дорожек злосчастным Шуваковичем, время тянулось, проходили месяцы. Атиллия решила отпустить длинные волосы. Она дождалась молодого месяца, отрезала кончики волос и спрятала их под камень, чтобы птицы не утащили их в свои гнезда.
Она сидела и ждала, пока вырастут волосы, чувствуя себя очень одинокой. Ее жених Александр был в далеком походе, зодчие Дамаскин и Йован куда-то исчезли, отца она не понимала и бранила его, когда он начинал походить на ее умершую мать, а он бывал похож на свою покойницу Марию в особенности по воскресеньям и по праздничным дням…
В одно прекрасное утро появился встревоженный Ягода с весьма важным известием: «Самшит опять начал расти!»
Это оказалось правдой. Зеленый храм зодчего Йована стал подниматься к небу медленно, но верно. Значит, каменный храм над Тисой тоже растет, заключил Николич и помчался вместе с дочерью в свое поместье, на Аду.
Но там его ожидало разочарование. Начатая, но незаконченная постройка была более чем в плачевном состоянии. Камень был растащен до фундамента, который весь зарос кустарником, диким виноградом и бурьяном так, что его едва можно было разглядеть.
Николич пришел в ярость. Он хотел было пнуть ногой вертевшуюся рядом с ними борзую, но вовремя вспомнил, что она успевает укусить прежде, чем ее коснется нога. Поэтому господин Николич сдержал свои чувства. Он сел в коляску и уехал домой.
Атиллия с ним не поехала. Сидя на берегу реки, она напевала вполголоса:
Тиса полноводная, Ты, река свободная, Возьми мои горести, Принеси мне радости. Золотятся воды Посреди реки, Сердце предвкушает Радости любви…
Под вечер она пошла в свой недостроенный дворец. В крытой галерее под колоннами на стене была выложена изразцами большая карта ближайших окрестностей в пойме Тисы. Живые краски обожженной глины изображали все вокруг: и Аду, и дворец над Тисой, и леса, и холмы, и отдаленные городки. Внизу был указан масштаб в милях. В верхнем углу был крупно нарисован земной шар, пронзенный стрелами, означавшими стороны света.
В холле с камином она нашла на подоконнике ключи от комнат. Чуть поодаль лежал и большой деревянный плотничий циркуль, принадлежавший Дамаскину.
«Оказывается, он тут кое-что забыл!»
Это все-таки была весточка от него. Атиллия развеселилась.
Спальня была не заперта, и она вошла. По чертежам Дамаскина Атиллия знала, что спальня должна быть в центре дворца. Но она не ожидала, что спальня такая огромная, круглая, с роскошной большой и тоже круглой кроватью посередине. Она упала на кровать и расплакалась.
Уже смеркалось. Она решила переночевать в замке. Впустила собаку и приказала подать ужин в постель. Атиллия ела с удовольствием, как это всегда бывает после слез, продолжая разглядывать странное помещение. По волосам пробегали искры, в голове проносились лишенные смысла отрывки каких-то давних разговоров. Ее окружали две тишины: одна, маленькая, во дворце, и другая, безграничная, за его пределами, — этой тишины боялась и собака, сидевшая в комнате… Она заглянула во все три окна. Одно окно смотрело на Тису, невидимую в ночи, — из него веяло свежестью и запахом реки. От Тисы донесся какой-то крик. Атиллия испугалась и решила запереть дверь. Но ключ никак не проворачивался в замке, словно замочная скважина его не принимала. Если бы не безграничная вера в искусство Дамаскина, Атиллия подумала бы, что замок неисправен. Но она продолжала поворачивать ключ, считая обороты. На тридцатом повороте ключа замок щелкнул, и дверь заперлась. Тогда Атиллия испугалась еще больше. Она не была уверена, что сможет открыть дверь, и с ужасом подумала, что может остаться во дворце навсегда. Но когда дверь открылась при тридцатом повороте ключа, Атиллия, утомленная своими слезами и страхами, заснула, повернувшись лицом к окну, выходившему на Тису.
Утром ее разбудило солнце. Дамаскин так развернул комнату, чтобы солнце будило Атиллию по утрам. Ее окружала незнакомая круглая, точно циркулем выведенная опочивальня. Атиллия вспомнила найденный накануне циркуль и подумала: «Если воткнуть циркуль в центр спальни, то есть в центр дворца и постели, где я лежу…» Тут она вскрикнула, почти ощутив циркуль Дамаскина прямо у себя между ногами.
«Ну и наглец этот Дамаскин!» — невольно подумала она.
Немного придя в себя и даже приободрившись, Атиллия продолжила изучение комнаты. Она встала, подошла к залитому солнцем окну и остановилась не дыша. В саду, прямо под окном, стояла каменная темнокожая женская фигура с зелеными глазами. Стеклянные глаза мраморной девушки были устремлены прямо на Атиллию, а указательный палец левой руки звал ее к себе. Правой руки у статуи не было.
«Так это статуя, которую раскопал Дамаскин, — поняла Атиллия и заключила, что фигура возвращена в поместье тайком от ее отца, и что это — весточка от Дамаскина. — Если принять спальню за круг, обведенный циркулем, надо идти по прямой на восток, куда зовет статуя. Если проехать необходимое расстояние, я, возможно, пойму, что мне хочет сказать Дамаскин. Но какое это расстояние?»
Атиллия хотела выйти в сад, но ее опять задержал замок. Ей снова пришлось тридцать раз повернуть ключ, чтобы открыть дверь. Тогда она поняла. Это число было следующей фразой безмолвного послания Дамаскина.
Она вышла в галерею и подошла к карте, установила циркуль Дамаскина на Тисе, рядом с Адой, там, где стоял дворец, и описала окружность радиусом в тридцать миль, используя масштаб, указанный на карте внизу. Затем провела прямую из центра точно на восток. Радиус пересек окружность в том месте, где был обозначен Темешвар. Атиллия подскочила от восторга и крикнула Ягоде:
— Запрягай, Ягода! Едем! В Темешвар!
Там им указали дорогу до только что завершенной церкви Введения, которую стоило посмотреть. Атиллию бросило в дрожь.
«Это не случайно, — подумала она, — не та ли это церковь, что строилась для меня? Неужели я ее нашла здесь, так далеко от дома?»
Подъехав к церкви, она ее сразу узнала, вспомнив чертеж, который в свое время принес ее отцу архитектор Йован по прозванию Лествичник. Церковь была точно таких же очертаний, как самшитовая у нее в саду, только здесь она была завершена, отделана камнем и мрамором, со всеми семью окнами. Без сомнения, это была та самая церковь зодчего Йована, посвященная Введению Пресвятой Богородицы во Храм.
