Так что надо было иметь очень большую наглость, чтобы все это сделать. Большие дорогие черные машины стояли перед оградой церкви и ждали там своих хозяев. Водители этих машин не рисковали даже внутрь зайти. А этот «Гольф» показал себя вообще-то молодцом. Еще у него были настежь открыты все двери и капот. Машина словно приглашала тебя сесть в нее. Я заглянул в салон. Он был довольно грязный. Я уже не помнил, зачем пришел в церковь. Так меня заинтересовал этот «Гольф». Я хотел узнать, что будет дальше.
Тут на крыльцо вышел батюшка. И дело мигом прояснилось. Он вышел с кадилом и несколько раз обошел машину. За ним ходили девушка, парень и двое их маленьких детей, одетых как сироты. Всей этой компании хотелось дать милостыню. Но они в ней не нуждались. У них нашлись деньги даже на то, чтобы прийти и окрестить машину. Или освятить. Неважно, как это называлось. Главное, что этим людям было мало обязательной страховки ОСАГО. Примерно за такие же деньги (как я потом, конечно, выяснил) они намерены были получить еще и страховку свыше, совершенно, на первый взгляд, не обязательную.
Нельзя сказать, что это решение и сама эта процедура дались им легко. Выглядели они неважно и чувствовали себя не в своей тарелке. Они стеснялись посторонних взглядов, от которых им было некуда деться. К тому же батюшка делал свое дело честно и молитву читал громко, и голос его звучал так гулко, что казалось, будто в машине на полную громкость включено православное радио.
Батюшка от переполнявшего его усердия в какой-то момент даже сел в машину и размахивал кадилом в ней. Оно дымило, и теперь я испугался, что мы все взлетим вместе с этим «Гольфом» на воздух. Но батюшка, по-моему, и сам этого испугался, и быстро вышел из машины. Я заметил странную деталь в его поведении. Он зачем-то снял машину с ручного тормоза. Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал.
Потом батюшка снова зашел в храм. Девушка, стоя возле своего парня, нервно хихикала, оглядываясь по сторонам. Он также нервно что-то ей выговаривал. Так они стояли, пока батюшка снова не появился на крыльце. Батюшка выглядел очень торжественно. В руке он держал веник. Это был довольно маленький веник. Он стерся от многолетнего употребления. Сначала этим веником подметали пол. Потом, когда он стерся, его использовали как лопатку. На какое-то время веник, без сомнения, потерял всякое функциональное значение и валялся по всем углам, пока не понадобился для отправления высших нужд.
– Несите ведро! – медленно и печально скомандовал батюшка, и дьякон вынес из-за дверей зеленое пластмассовое ведерко.
Таким ведерком играют дети в песочнице.
Батюшка начал многозначительно брызгать водой из ведерка на машину, и только тогда и девушка, и этот парень, и даже их сироты громко, уже никого не стесняясь, расхохотались. Во-первых, дало знать о себе нервное напряжение всего этого утра. Во-вторых, даже мне, хотя я не испытывал никакого напряжения, стало смешно.
Батюшка осуждающе посмотрел на них и продолжил свое кропотливое дело. Он кропал, кропал на машину, пока в ведерке не закончилась вода. После этого он сухо кивнул всем этим людям и пригласил главу семейства внутрь – видимо, на исповедь.
Когда тот вернулся, вид у него был облегченный во всех смыслах этого слова. Видимо, освящение машины обошлось дороже, чем он предполагал. Батюшка, кажется, по своей инициативе включил в обряд опции, которые не были предусмотрены в «базе».
Но и просветленным был этот вид уж точно, а это главное. Парень блаженно улыбался. Семейство село в эту машину, которую им удалось обезопасить со всех сторон – и сверху, и снизу, – и с Богом тронулось в обратный путь.
Но далеко они не уехали. Колесо прокололи. Прямо тут же, во дворе.
Торжествующая справедливость
Не так давно я решил выучить английский язык. Моим учителем был американец, который уже семь лет живет в России. Он полюбил нашу страну и считает, что добро в ней всегда рано или поздно побеждает зло, а справедливость вообще торжествует. Я попросил его проиллюстрировать эту мысль каким-нибудь конкретным примером, он задумался и не смог. И тогда я сам проиллюстрировал. Вот он, этот пример.
Некоторое время я жил в одном интересном доме. В нем постоянно происходили какие-то странные вещи. То банду интеллигентных негров, торгующих тяжелыми наркотиками в институте иностранных языков, выловят, а потом отпустят. То видеоклип снимают с участием подростков на роликовых коньках, а потом оказывается, что это какие-то педерасты просто развлекались.
А как-то один человек, мой сосед снизу, сказал, что я бросил из окна пустую бутылку из-под водки на его джип «Мицубиси Паджеро» и что должен ему теперь.
– Сколько? – спросил я. – 1200 долларов.
– А если я не дам? Он очень удивился.
– Конечно, у нас за это не убивают, – подумав, ответил он. – Но калечат.
Я пришел к выводу, что не буду платить ему за помятый капот. Во-первых, я бутылку-то из окна не бросал. В тот день меня вообще в Москве не было. А во-вторых, он здорово разозлил меня. Сначала он пришел ко мне со своим братом и с бейсбольной битой. Меня дома не было, и он ушел, сказав моей насмерть перепуганной жене номер своей квартиры. Таким образом, он испугал мою жену. Он не должен был этого делать.
А потом, когда я пришел к нему, чтобы спросить, что ему было нужно, он, вместо того чтобы разговаривать со мной, сначала сфотографировал меня. Это меня вообще взбесило. Я спросил, что раз у них за это калечат, то мне интересно, какая группа инвалидности практикуется у них за такие нарушения. Он был готов к такому вопросу и ответил, что вторая. Я спросил, не боится ли он, что у него будет первая.
– Посмотрим, – пожал он плечами.
Такой разговор он понимал очень хорошо. Он не мог взять в толк другое, хотя и честно старался. Я попробовал объяснить ему, что в тот день я вообще был в другом городе вместе с женой, а он сердился.
– Пойми, – объяснял он, – как только я увидел, что на моей машине лежит эта бутылка, я сразу вычислил, как она падала, и пошел по этажам нашего подъезда. Прошел со второго по шестнадцатый. Всех спросил, не они ли кинули бутылку. И все сказали, что не они. И только твоя дверь была заперта. Я понял, что ты не открываешь мне! И я понял, что это сделал ты.
Спорить с ним было бессмысленно. Он был уверен, что это я бросил бутылку. Потому что ведь кто-то должен был заплатить. И он дал мне неделю на сбор денег.
Правда, через пару дней он позвонил мне.
– Поедешь со мной в церковь? – спросил он.
– Зачем? – удивился я.
– Как зачем? Икону целовать, что ты не делал этого.
Я подумал, что он ведь, наверное, все-таки начал сомневаться в своей правоте и чего же ему это стоило, каких сил. Правда, потом оказалось, что именно в этот день к нему приходили практически такие же, как он, ребята и пробовали объяснить, что он ошибается.
– Нет, не буду я икону целовать! – с возмущением ответил я.
– Ну вот, я же говорил! – с облегчением воскликнул он. – Значит, это все-таки был ты. Я знал это с самого начала.
Потом я улетел в командировку, а когда вернулся, консьержка из нашего подъезда рассказала, что этот человек за время моего отсутствия купил себе сокола, который сидит теперь у него на локте. Оба они часами стоят на балконе и смотрят на свой джип, чтобы никто на него ничего не кинул. Я узнал, что у сокола подрезаны крылья и что он все равно, в случае чего, не сможет спасти джип, даже если захочет, а только позориться полетит.
И еще я понял, что парень сходит с ума из-за своего джипа.
При этом иногда он почему-то разрешал водить этот джип своей жене. И вот, примерно через день после моего возвращения из командировки, она вышла из подъезда, подошла к машине, открыла дверь, вставила ключ в замок зажигания, и тут к машине подошли двое, выкинули ее оттуда, а сами сели в машину и уехали.
– Ну что? – спросил я его. – Нет джипа – нет проблемы?
Он с какой-то необъяснимой грустью в глазах согласился.
– Так добро в нашем мире побеждает зло, – объяснил я американцу.
И он тоже согласился. Потому что уже семь лет живет в России.
Теперь осталось сказать последнее. По всему так получается, что это по моей просьбе у него украли джип. А вот и нет. Счастливое совпадение!
Все жалуются, что большие начальники портят жизнь простым автолюбителям, соблюдающим правила дорожного движения. Иногда эти автолюбители так старательно, да что уж там – маниакально – соблюдают эти правила, что это может стоить им – не денег, нет, а, не будем скромничать, – жизни.
А хоть кто-нибудь задумывался о том, как трудно, а порой и невозможно ездить по пробкам самим этим большим начальникам? Никто об этом не задумывался. А чего об этом думать? Ведь начнешь об этом думать – и, не дай бог, начнешь жалеть этих людей. А там, где жалость, там и понимание. А где понимание, там и пропускать начнешь их на дороге, раньше, чем они тебе моргать начнут истерично из своих «шестисотых», «семерок» и «восьмерок».
