Я всегда думал, что узнал ее в эти несколько недель, да, всегда.
Что тут сказать. Целостность, что это может быть такое. Мы двое. Больше мне сказать нечего. И так все известно.
Теперь я не мог уже остановиться, мало ли что думает ум, тут всегда тело, я не мог его остановить, ничего не думал и только прижимал ее все сильнее, больше. Больше мне об этом сказать нечего, чего мне тут стыдиться. Я всегда так, всегда хотел и не мог остановиться, с ней. Но она остановила меня, коснулась запястья. Такие должно произойти, опасно для нас, все эти армейские рядом, да, но и мое желание, всегда трогать ее, чувствовать ее тело, прижимать к себе, мы сдвигались все дальше, в тени, пока не остановились у стены здания, и она позволила это, руки вокруг моей шеи, приподняла свое тело повыше, дыша на меня, чувствуя мой пенис, я мог быстро вдвинуться в нее, оказаться внутри, войти, так прекрасно, но она остановила меня, тут и остановила, такое вдруг напряжение. Ох, он здесь, он здесь. А когда я обернулся, она отступила, отодвинулась в сторону, и уже пошла. Показывала пальцем. Там были тени, дальше, в другом направлении от меня, за мной, в стороне от нее, и я пошел тогда, медленно, вдоль проулка. Ничего. Ничего там не было, его не было, никого. Ни одного человека. Я там оглядывался – минуту, две, дольше. Ничего, ничего. Я вернулся на улицу, но ее не было. Внутрь театра. Там тоже, у дверей. При дверях вестибюля стояли коллеги, охраняли вход-выход, ни один ее не видел. Возможно, она в безопасности и где-то еще. Так они говорили. Ачто в парковочной зоне, она могла и туда уйти. Нет. Возможно, мне стоит ее подождать, и она скоро придет. Через десять минут машины должны были уйти из парковочной зоны, она это знала, а потом комендантский час, это она тоже знала, и расписание для конвоя, конечно.
Что я могу сказать, работу же надо сделать, и я стал делать ее. Таковы обязанности, мы на них согласились. Конвой был на месте, начальства возвращались по домам, заграничные гости. Машины всегда должны идти строем. В каждом эскорте одна ключевая позиция, на случай осложнений. Машины должны идти строем, по порядку, это основа основ. Вместо моего товарища сел один коллега, эскорт-защитник. Наши пассажиры ехали домой, четыре мили от театра, машины шли медленно, порядком, одна за другой. Все коллеги получили приглашение в один дом, отдохнуть – еда, освежающие напитки. Коллеги были моими друзьями, мы разговаривали вместе. Вернуться, чтобы поискать товарища, было невозможно, только на следующее утро, это самое раннее. Я это знал. Вернуться мог только в свою секцию. Она вернулась бы в свою, может так, может не так, но что я мог сделать, ничего. Нет, ничего, ничего не поделаешь, ничего. Вот и все возможности тогда. Ничего. Ничего. Я мог пешком пойти. А куда. Что говорить. Завтра, когда получу машину, можно будет ехать, поехать на юго-восток, да, на улицы ее детства, узкие улицы, знакомые ей, и в той зоне я бы остановил машину, оставил ее. Утром. Не холодно, пахнет морем, я спускаюсь с холма, крутого, не на открытые места, но может туда, где женщины развешивают одежду, и оттуда еще вниз, куда она приводила меня днями раньше, показывая, где гуляла в детстве. Я сказал ей, если бы здесь было море, мы могли бы уйти в него, море это свобода, ворота в мир, да, и она вела меня за собой, и говорила, Конечно, мы могли бы уйти, там же нет безопасностей, в море, что им там делать, они не моряки, разве могут они покинуть страну. Там было устье, близко, и тоже река, и мост, маленький мост для пешеходов, мы могли перейти его, этот мост из прошлых веков, мы держались поближе к стенам, в тенях. Я поискал бы там, все уголки и проходы, обыскал бы их, те, что приводят нас к нам, утром, завтра.
Чего я мог ожидать. От себя ничего. Мы же человеческие существа.
Мы с ней вступили в близость с первого же вечера, как встретились. Я знал ее по прежнему. И его тоже знал.
Ее супруга. Я же говорил, у нее был супруг, муж, его хорошо ценили, только он всегда делал по-своему, славился юмором, если рассказывал коллегам о делах, мы тогда улыбались, шутили, анекдоты всякие. Вот и она улыбалась, если говорила о нем. Да, коллега, хороший товарищ. Но уже два года прошло. Может и умер. Все считали, что так. Я ей этого не говорил.
Я ничего не думал, о чем, что тут думать. Я бы и не посмотрел на нее, если бы он был здесь, но его же не было, исчез, вот уж два года, некоторые думали, умер, и я так думал. Умер, я знал это. Но ей не сказал бы.
Помню, она уронила мою руку, держала, а потом уронила. Я потянулся к ее руке, но она так напряглась, тело, прижатое к моему, не гнется, и я отвел руку, и увидел ее лицо, да, а на нем такой гнев. Я знал это в ней.
Но позвольте мне прежде всего заявить, как мы встретились, лишь несколько недель прошло, я говорю об одном совещании коллег, она пришла на него, она и еще одна, две женщины. Была уже поздняя ночь, рассматривались важные темы, выдвигались вопросы о будущей практике, некоторые критиковали, некоторые защищались. Коллеги постарше реагируют на критику, это нормально. У меня имелись инструкции. Это не я принял такое решение, другие. Что могут думать люди. Они могут думать вот что. Мысли свободны. У коллег помоложе были мнения. Я думал о будущем, как тогда наше «защитное формирование». Поднимал вопросы для обсуждения. Было также и прошлое, некоторые коллеги его не учитывали, а я учитывал. Но завтра я первым делом вернусь поискать ее, на следующее утро.
Билет был в кармане, товар тоже при мне, в сумке, притороченной ремнем к плечу. Нет, не привязанной, не в этом смысле, я легко мог ее снять. Скоро я уеду из этого города, приятная мысль. Я смотрел из конторы автобусной станции. Совсем рядом выстроились продавцы, некоторые с тачками, с ящиками, продавали овощи и фрукты, другие продукты, мясо, прочие вещи, а люди, да, искали, что нужно, спрашивали, все что угодно, покупатели, пассажиры часто покупатели. Среди них были армейские и безопасности, и в здании станции тоже. Я вышел наружу, огляделся, где можно присесть, подождать, еще целых два часа. Прошел на другую сторону, там где армейские объекты, весь персонал. А дальше, если кругом обойти, стоял автобус и два механика работали, капот мотора поднят. Внутри, на нижнем уровне, убиралась женщина, так что я мог подняться наверх. Я посмотрел пункт назначения, но табличку еще не выставили. Спросил у женщины, она сказала, да, этот как раз тот, для меня. Я залез. Она посмотрела, но ничего не сказала. Потому что я был первый, первый севший пассажир, вот в чем дело, двое, которые у мотора, не обратили внимания, может и не заметили меня, возможно. Я забрался на верхний уровень, сел посередине, у окна, все окна были открыты, не жарко. Я снял сумку с плеча, поставил ее у ноги, привязал к ручке шнурок ботинка. Ждать еще долго, но с моей книгой это удовольствие, долгое ожидание это мое время, только мое, можно почитать, поспать немного, если получится, да, я закрыл глаза. Может все будет тихо, такое у меня было желание, хотя желай, не желай, городок маленький, приграничный.
Скоро и другие стали думать такие же мысли, как у меня, в автобусе становилось суетливее, подходили новые люди, искали места. До отправления оставался час. Я увидел, что за этим автобусом уже стоит второй. Водителей не видно. Рядом со мной сидел один человек с чемоданчиком на коленях, голова откинута на спинку сиденья. Глаза закрыты, спит, не спит, не думаю, просто отдыхает. Мужчины работают далеко от дома, ездят из одного города в другой. Передо мной, у окна, женщина лет тридцати пяти, я бы так сказал, так предположил, в одежде потемнее, в религиозной одежде. Лица ее я не видел, только на миг, когда садилась. А следом за ней пришел тот, молодой парень, про которого я рассказываю, и положил на сиденье свои вещи, чтобы не заняли. Он что-то сказал ей негромко, а она ответила только движением головы, согласилась. Наверное, сказал, чтобы никто сюда не садился. А если его вещи станут красть, чтобы она помешала, чтобы никто его вещи не украл. Он поблагодарил ее и вернулся вниз, не глядя на других пассажиров, может и без умысла. И вышел из автобуса, сошел на землю.
Продавцы подошли к нашему автобусу с другой стороны здания станции, продавали пассажирам. Много суеты. И в автобусе тоже, места заняты, семьям приходился разделяться. Внизу на улице собирались люди, семьи, всякие родственники, прощальные слова, до свидания. Рядом с тачками, в которых фруктовые и овощные продукты, два продавца воды, к ним очередь, вода в дорогу. Тот, молодой, тоже был там, не в очереди за водой, просто стоял с двумя пожилыми людьми, стариком и старухой. Они эту воду не пили. Продавец был близко от них. Не знаю, наверное они уже купили воду, пораньше. Пить-то всем хочется. Да. А в очередь за водой вставали не все. Люди ожесточены. Может не нравилось, что вода продается. Откуда взялась вода, у этих продавцов. Я не знаю, какую воду продавали людям, я только предполагаю. Люди, возможно, чересчур ожесточены, некоторые так могут сказать, но не говорят. Там недалеко горы, в них тоже есть вода. Я только день как оттуда. Вода в горах есть. Может быть, пожилая пара и молодой человек оттуда спустились. Не знаю.
